Икс. Место последнее Йон Айвиде Линдквист Мастера ужасовТрилогия места #3 Когда по преступному миру Стокгольма прокатывается волна самоубийств и счеты с жизнью сводят даже самые безжалостные головорезы, журналист Томми Т. решает, что это дело – его последний шанс. Некогда знаменитый на всю Швецию, в последнее время он перебивается случайными заказами и его жизнь катится под откос. Вскоре он выясняет, что в городе появился некий Икс, новый криминальный босс. Никто не знает, как его зовут, никто даже не видел его лица, но, по слухам, именно он стоит за таинственной эпидемией суицидов. И чем глубже Томми проникает в тайну Икса, тем страшнее становится все вокруг, ведь расследование ведет на бесконечный луг под небом без солнца, к Брункебергскому туннелю и тому, что обитает в его стенах. Повседневная жизнь деформируется под влиянием сверхъестественного и необъяснимого. Силы, неподвластные человеку, постепенно проникают в наш мир, меняя Стокгольм изнутри и пожирая близких Томми людей, а история, которая когда-то началась с исчезновения четырех домов на колесах, подходит к финалу. Йон Айвиде Линдквист Икс. Место последнее Тумасу Уредссону и Еве Хармс за Блакеберг и Родмансё, за дружбу и шампанское John Ajvide Lindqvist X: DEN SISTA PLATSEN Published by agreement with Ordfronts F?rlag, Stockholm, Copenhagen Literary Agency, Copenhagen and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Malm? © John Ajvide Lindqvist, 2017 © Юлиана Григорьева, перевод, 2021 © Михаил Емельянов, иллюстрация, 2021 © ООО «Издательство АСТ», 2021 Преступный мир Осенью 2016 года криминальные круги Стокгольма захлестнула волна самоубийств. Люди, связанные с преступными организациями, вешались, стрелялись и топились. Несколько человек исчезли без следа. Сначала предполагали, что некая новая или старая фигура зачищает поляну, избавляясь от конкурентов. Среди погибших были крупные шишки, а некоторые имена числились в сотне наиболее активных преступников Швеции. В ожидании результатов от судмедэкспертов данная версия широко обсуждалась в СМИ и внутри полиции. Что же это за беспощадная сила, с которой теперь придется иметь дело? Когда начали поступать протоколы от криминалистов и патологоанатомов, вопросов у следствия только прибавилось. Почти во всех случаях улики указывали на то, что жертва все сделала собственными руками. Лишила себя жизни. Сыграла в ящик. Особенное внимание привлек случай, когда на складе нашли четыре трупа: трое казнены выстрелами в затылок, четвертый застрелен в висок. В помещении больше никого не было, не нашли ни наручников, ни следов побоев, и в окончательном отчете лаконично сообщалось: «По всей видимости, жертвы вступили в сговор». Они пришли друг другу на выручку, а последний приставил пистолет к виску. В сентябре умерло в общей сложности восемнадцать человек, в октябре еще тринадцать. Затем наступило затишье. В это время полиция пыталась разобраться, как произошедшее изменило иерархию преступного мира. Вскоре стало ясно, что на арене действительно появилась новая фигура, но кто это, установить не удалось. Дальше слухов и сплетен дело не шло. «Икс». Так до поры до времени окрестили этого нового неизвестного игрока. 1. Снаружи Жизнь всегда баловала меня, Подумайте сами, как я богат, Не могу припомнить, Чего у меня нет.     Петер Химмельстранд. Со мною всегда небеса Томми Т. 1 Пик карьеры Томми Т. пришелся на 2004 год. Тогда он получил премию «Золотая лопата» за серию репортажей о круговороте кокаина в кровеносной системе Стокгольма, а его книга «Desperados»[1 - «Отчаянные» (исп.). – Здесь и далее прим. перев.] занимала первое место в списках продаж. Он протирал штаны на бесчисленных ток-шоу и почти ежедневно мелькал в газетах. Если не в качестве автора статей и колонок, то как эксперт во всем, что касается преступности. Беспорядки в пригородах, двойные убийства, новые наркотики? Смотрите-ка, что по этому поводу скажет Томми Т. Года через два начался спад, и тогда же в его жизни появился Хагге. Томми ополчился на нескольких высокопоставленных полицейских, а поводом стало расследование наркоразборки. Проще говоря, все высшие полицейские чины – некомпетентные идиоты или, как выразился Томми, «дуболомы». Он написал несколько колонок, в которых развил свою точку зрения. Со временем выяснилось, что обвинения Томми беспочвенны. Главный след, по которому шла полиция, оказался верным, и семи фигурантам предъявили обвинения. Похожие ошибки Томми совершал и раньше, но сейчас разница была в том, что об этом не дали забыть, а Томми призвали к ответу. В газетах разгорелись бурные дебаты, в которых по одну сторону баррикад оказался Томми, а по другую – все до единого дуболомы. В искусстве точных формулировок он брал всё новые вершины, его талант выкручиваться прошел испытание на прочность, но у общественности росло именно то подозрение, которое ни в коем случае не должно было возникнуть: что Томми Т. может ошибаться. Нельзя сказать, что катастрофа произошла там и тогда, ведь для многих он все еще оставался кем-то вроде гуру, но телефон перестал трезвонить, а поток приглашений на разные мероприятия постепенно иссяк. Томми по-прежнему находился на вершине, однако медленно, но верно начал сползать вниз, и он был не настолько глуп, чтобы этого не понимать. Желая реабилитироваться, он все чаще стал писать статьи с места событий – в отличие от дуболомов, которые только и делали, что отсиживались в офисах, – и в это время у него на пути возник Хагге. Через информатора в полиции Томми узнал об операции с целью накрыть амфетаминовую лабораторию в Якобсберге. Кабинет труда в подвале заброшенной школы. Томми приехал на место первым и, сидя на качелях во дворе, воспользовался моментом, чтобы нюхнуть дорожку. Затем прибыла полиция, и Томми дождался, пока они расчистят путь, чтобы самому выйти на сцену. История оказалась на удивление мутной. Обычно у производителей все дела и бумаги в порядке, а деградация и загнивание – удел потребителей, но здесь Томми узрел редкий пример противоположного. В классе царил хаос – верстаки все еще стояли на своих местах, а производство остановилось на полпути ввиду потери концентрации. Три торчка в отключке валялись на диване, в то время как четвертый, словно во сне, пытался проковырять проход через стену с помощью долота. Задержание и сбор улик прошли гладко, полиция даже не стала выгонять Томми – пусть остается, лишь бы держался на должном расстоянии. Ничего интересного, для статьи материала маловато, разве что кабинет труда можно считать пикантной подробностью. Томми уже был готов бросить эту затею и засобирался домой, но вдруг услышал поскуливание. Не переступая порога, он спросил одного из полицейских поблизости: – Ты тоже это слышишь? Полицейский осмотрел помещение, и его взгляд остановился на диване. Он покопался в прожженных сигаретами подушках, а когда выпрямился, на руках у него лежало жалкое существо. Истощенный щенок, маленький мопс, кожа да кости. Полицейский осмотрел его внимательнее и произнес: – Ох, ну надо же. У собаки не было одной из передних лап. Вместо нее лишь кровавый обрубок, как будто лапу только что отрезали. Например, долотом. Полицейский взвесил собаку на руке и вздохнул: – Тебе, дружок, надо к доктору. Один укол, и все будет позади. Мопс посмотрел на полицейского. Затем на Томми. Что-то внутри у Томми щелкнуло, и он сказал: – Я его заберу. Уже в машине по дороге к ветеринару – собака, завернутая в полотенце, лежала на пассажирском сиденье – он знал и то, что щенок поправится, и то, что его зовут Хагге. Что-то во взгляде собаки сообщило ему об этом. Томми подождал, пока Хагге вырастет, и купил ему протез. К этому времени звезда Томми почти закатилась. Его постоянная колонка в газете «Стокхольмснютт» выходила редко, а фотография рядом с именем уменьшилась вдвое. Когда он позвонил в издательство и предложил опцион на новую книгу о торговле людьми, ему ответили, что звучит это, конечно, интересно, но не для них. На ток-шоу теперь протирали штаны другие. Золотые времена Томми Т. подошли к концу. И все же он кое-как перебивался. В 2009 году он вместе с Хагге переехал из трехкомнатной квартиры в центре в двушку в спальном районе. Смена квартиры принесла почти три миллиона крон, и теперь не было нужды все время гоняться за работой. У Томми все еще оставались связи, и читатели, ценящие его ироничный стиль, тоже никуда не делись, но он расслабился. Оказавшись вне центра событий, Томми удалось завязать с кокаином. Теперь он подолгу гулял с Хагге в местных парках, много смотрел телевизор, питался едой из микроволновки, часто пил пиво. Толстяком его назвать было нельзя, но пивной живот он отрастил. Томми состоял в крайне свободных отношениях с Анитой, с которой познакомился во время работы над книгой о торговле людьми. Она была на несколько лет моложе и все еще занималась проституцией, но уже не так активно. Иногда они встречались. Шли годы. Книгу со временем выпустило одно небольшое издательство, и, хотя материал уже успел несколько устареть, продажи шли сносно. На этой волне удалось несколько раз сходить на ток-шоу. Куда бы Томми ни отправлялся, теперь он всегда брал с собой Хагге. Во-первых, ему нравилась такая компания, а во-вторых, Хагге, несмотря на мрачный вид, умел настраивать людей положительно по отношению к Томми. С ним Томми казался хорошим человеком, хотя сам себя таковым не считал. Была у Хагге такая способность. Весной 2014 года Томми написал серию статей о наркотиках, продающихся в Интернете вообще и спайсах в частности, и она имела умеренный успех, но спустя пару месяцев все снова сошло на нет. Прогулки с Хагге, встречи с Анитой, еда из микроволновки, телик и пиво, ругань с редакторами, чтобы протолкнуть тот или другой текст. Томми уже подумывал завязать с журналистикой и сесть за написание детектива, но вот однажды, октябрьским вечером 2016 года, зазвонил телефон. 2 Томми ответил и по тишине на другом конце провода понял, кто звонит. Так себя ведет только один человек. Уве Алин, новостной редактор в газете «Стокхольмснютт». Через пару секунд послышался его прокуренный голос: – Ты слышал? О самоубийствах? – А как же. Сложно было не услышать. – Тебе что-нибудь известно? – Не занимался этим. Снова тишина. Немотивированные паузы Уве легко создавали ощущение допроса, будто у него на руках неопровержимые факты и лучше всего признаться сразу. Томми это было не впервой, поэтому он выжидал. – Так займись, – сказал Уве. – Зачем? – Потому что я прошу. – Почему не попросишь новую надежду редакции? Уве, кряхтя, вздохнул. Теперешней надеждой редакции был Мехди Барзани, двадцатипятилетний парень иранского происхождения, с правильными связями в мире организованной преступности, и к тому же – этого нельзя отрицать – писал он хорошо и быстро и обладал бицепсами, которые отлично смотрелись на фотографиях. Вдобавок ко всему, это был приятный парень, и Томми не мог заставить себя его ненавидеть, как бы ему того ни хотелось. – Эта работа не для Мехди, – сказал Уве. – Это еще почему? – Томми, прекрати. Сам знаешь: старая гвардия. Да уж, по тишине в начале разговора Томми понял, о чем речь. Из того, что он слышал и читал о волне самоубийств, следовало, что умирали почти исключительно представители старшего поколения криминалитета – те, кого Томми знал, а некоторых из них мог назвать приятелями или даже друзьями. Со времен, когда Томми находился на вершине, многие из них завязали или ушли с улиц, укрывшись за красивыми фасадами, откуда управляли бизнесом не марая рук. Теперь же почти никого из них не осталось в живых. Держать Уве в напряжении не было смысла. История интересная, Томми и сам хотел в ней разобраться, к тому же, как никто другой подходил для этой работы, поэтому спросил: – Сколько разворотов? – Два. Может, три. Но тогда это, черт возьми, должен быть отличный материал. В сложившейся ситуации три – не то чтобы стыд и позор, но еще месяц назад Мехди с его серией репортажей о новых каналах поставки опиума через Финляндию дали разгуляться на четырех. – Четыре, – сказал Томми. Некоторое время из телефона доносилось лишь шипящее дыхание Уве. Послышались осторожные шлепки – это Хагге пришел из кухни, а теперь, наклонив голову, смотрел на хозяина. Томми поднял большой палец вверх, и Хагге моргнул, как будто точно понял, о чем идет речь. Иногда Томми казалось, что он и правда понимает. – Тогда это, черт возьми, должен быть отличный материал, – повторил Уве с новой интонацией. – Когда я последний раз писал плохо? – А ты забавный, Томми. – Когда нужен материал? – Вчера. Немного поспорив о размере гонорара, они завершили разговор. Вопрос Томми о сроках проекта был риторическим. С такими текстами всегда спешка. Сегодня интерес зашкаливает, а завтра сходит на нет. И все же Томми решил, что волна самоубийств достаточно значительное событие, чтобы интерес к нему угас просто так. Кроме того, это важная и актуальная новость и за пределами Швеции. За два месяца чуть больше тридцати профессиональных преступников решили добровольно отправиться на тот свет. Насколько знал Томми, ничего подобного раньше не происходило, уж точно не в Швеции. Таинственности добавляло и то, что это были люди из верхушки, люди с налаженной жизнью. Например, Бенгт Бенгтссон – Двойной Бенке – был найден со вскрытыми запястьями плавающим на матрасе в собственном крытом бассейне площадью двести квадратных метров. Почему? Самоубийства, конечно, совсем не редкость в криминальной среде, но в первую очередь среди молодых дарований. Старики, наоборот, склонны цепляться за жизнь. Как-то же дожили до своих лет и впредь сдаваться не собираются. Что же так скоординированно заставило их осознать, что жизнь больше не стоит того, чтобы жить? В конце концов, все мы живем в условиях рыночной экономики. Если происходит масштабное потрясение, всегда стоит задаться вопросом: кому это выгодно? Отличная зацепка, ею и надо заняться. Томми листал телефонную книгу, состоящую по большей части из уменьшительно-ласкательных имен и прозвищ, и остановился на Карлссоне. На самом деле Карлссона звали Микке Прюцелиус. В одиннадцать лет он, мучимый тревогами, начал нюхать клей в пластиковом пакете и не бросил, даже когда смог себе позволить более эффективные транквилизаторы. С «Клея Карлссона» он перешел на мгновенный клей «Каско», но прозвище прилипло намертво. Надежный мальчик на побегушках, с обширной сетью контактов. Его мозг был изъеден токсинами до такой степени, что он редко понимал контекст и видел взаимосвязи. Поэтому его часто использовали как посредника. 3 – Здорово, это Томми. Томми Т. – Томми? Что за чертовщина… Так ты живой? – Насколько мне известно, да. А что? – Гейр с месяц назад сказал, что ты помер. – Гейр ошибся. – Вообще-то он был уверен на все сто. – Сейчас-то ты слышишь, что это не так. – Он был совершенно уверен. Я жутко расстроился. Томми потер глаза. Как часто бывало с Карлссоном под кайфом, он зациклился. В попытке выйти из замкнутого круга Томми спросил: – Как поживает Гейр? – Ты что, не слышал? Он умер. – В самом деле? Или просто слухи? – Не. Я сам его нашел. На прошлой неделе. Он повесился. Меня как будто в сердце ранили. И вообще изрезали. – Мне жаль, – сказал Томми. – Правда. Гейр не был важной шишкой, но и мелким торговцем его не назовешь. В прошлом году он руководил распространением трех кило кокса на улицах, и с тех пор, возможно, еще на ступеньку поднялся в иерархии дилеров. Похоже, и он был частью истории, за расследование которой взялся Томми. – Ты с ним виделся перед смертью? – спросил Томми. – Да, тогда он и сказал, что ты умер. – И как он тебе показался? – Жалкий. Вообще никакой. – С чего вдруг? – Откуда мне знать. Только и говорил, что про жизнь и все такое. Что это была ошибка. – Так и сказал? – Угу. Гейр, которого знал Томми, был не из тех, кто задумывается над базовыми экзистенциальными вопросами. Наоборот, он производил впечатление весельчака, и норвежский акцент его только усиливал. Благодаря идущей вверх интонации даже угрозы звучали жизнеутверждающе. Чтобы Гейр покончил с собой… что-то тут не так. – Ладно, – произнес Томми. – Кто занял его территории? – Я-то откуда знаю. Томми прикусил губу. У него была прекрасная память на имена и отличительные черты людей, и все же он напрочь забыл, что Карлссон помешан на прослушке. Полиция подслушивает все разговоры с помощью космических антенн. Единственный надежный способ передать важную информацию – шепотом на ухо. Томми понизил голос и сказал: – Предположим, мы встретимся. У меня в кармане будет пара тысяч. Тогда будешь знать? – Не, не, – ответил Карлссон. – Я теперь вообще не в теме. Все изменилось. Бывай. Не успел Томми ответить, как разговор прервался. Томми снова набрал номер Карлссона, но тот сбросил звонок. Томми вяло просматривал имена в телефоне. Карлссон почти всегда был в курсе всех важных событий и так много болтал, что чудом оставался жив. Однако теперь что-то произошло. И это Карлссона пугало. Если Карлссон молчит, то вряд ли заговорят другие осведомители Томми, тут не помогут ни деньги, ни защита информатора. Оставался единственный вариант, и к нему Томми, будь его воля, не хотел бы прибегать. Он вернулся в начало списка, и его палец завис над именем «Кувалда». Томми положил телефон в карман, позвал Хагге, затем надел куртку и вышел из квартиры. Раз уж придется выуживать информацию, используя дружбу с одним из самых страшных людей Стокгольма, это хотя бы произойдет лицом к лицу. 4 Свою репутацию Кувалда заработал в восьмидесятые, когда работал охранником на входе в ночной клуб «Александра’с». Это место притягивало всех, кто хотел показать, что что-то из себя представляет, а среди них было немало преступников. Некоторые умели вести себя прилично, их пускали внутрь и разрешали щеголять одеждой и дорогими побрякушками, а они угощали шампанским всех подряд и оставляли щедрые чаевые. Но был и другой тип посетителей: вероятно, более чем состоятельные, но бесхребетные, без норова. Плюс те, у кого был только норов. С такими частенько доходило до драки, и в худшем случае все заканчивалось приездом полиции, а это не нравилось публике, которая заработала свои миллионы честно. Так сказать. Там и появился Кувалда. Клубу требовался человек, способный не поддаваться на угрозы и попытки распускать руки, когда кому-то, возомнившему себя наркобароном, отказывали во входе. В Кувалде было почти два метра роста и больше сотни килограммов мускулов, а ручищи напоминали чугунные сковороды. И все же находились те, кто вступал с ним в перебранку, желая компенсировать потерю лица, которую означал отказ во входе. Кувалде приходилось принимать удары в глаз, ногой с разворота в ухо, дважды соперник хватался за нож. У Кувалды на все был один ответ. Единственный, тяжелый как свинец удар в грудь, который выбивал из нападающего воздух и иногда ломал ему пару ребер. Если до этого доходило, люди в очереди могли засвидетельствовать, что избыточного насилия не применялось. Один-единственный удар кулаком, при этом даже не в лицо. Ханс-Оке, а именно так на самом деле звали Кувалду, за определенную комиссию устраивал охранников в другие заведения. Если там уже был вышибала, Кувалда всегда мог предложить кандидатуру получше, а если старый охранник упорствовал, с ним происходил несчастный случай. К концу восьмидесятых Кувалда контролировал вход практически во все элитные ночные клубы Стокгольма. И теперь обратил внимание на игровые автоматы. Через несколько лет Кувалда владел сотней с лишним автоматов и был вхож почти во все рестораны города. С теми, кто ему отказывал, происходили жуткие вещи. Кувалда рано осознал концепцию построения бренда, и, когда за ним закрепилось это прозвище, следил за тем, чтобы эти ужасные вещи совершали с помощью кувалды. Колени, локти, стопы. Разумеется, сам он брался за дело только в исключительных случаях, но благодаря используемому инструменту все знали, кто за этим стоит. Его не раз сажали и за меньшие нарушения, а в конце девяностых на Кувалду было совершено три серьезных покушения, но, когда они с Томми познакомились в мае 2002 года, он все еще был жив-здоров. Свела их не работа, а одновременно возникшая потребность сменить обстановку. Томми был самым читаемым криминальным журналистом страны и никогда не срывал дедлайны, несмотря на то, что параллельно работал над двумя книгами, одна из которых впоследствии станет бестселлером «Desperados». Он заработал язву желудка, проблемы со сном и зависимость от кокаина. Ханс-Оке восстанавливался после четвертого покушения на убийство, во время которого погиб один из его ближайших сподвижников, а ему самому прострелили дробью левое легкое. И вот случилось так, что оба купили двухнедельную путевку на Майорку и на пятый день пребывания там оказались на соседних шезлонгах. Томми, разумеется, узнал могучего, похожего на мясника шведа, но, в отличие от других отдыхающих, не пересел, когда на шезлонг рядом с ним с грохотом опустился Кувалда. Спустя пять минут Томми услышал на удивление высокий голос: – Томми Т., да? – Да, – ответил Томми и сощурился на мужчину – тот, задавая вопрос, не повернулся к нему, а продолжал лежать на спине со страдающим выражением лица. – Знаешь, кто я? – А сам как думаешь? Кувалда вздохнул: – Как люди отдыхают вообще? Что надо делать? Ты когда-нибудь отдыхаешь? – Иногда во сне. А ты? – Я не сплю. – Да? И что же ты делаешь? – Да так. По пиву? Они пошли в бар на пляже и просидели там до заката. Говорили обо всем, кроме работы, которая заставила их искать прибежища на Майорке. Ханс-Оке держал двух псов, за которых волновался не меньше, чем Томми за свою тогдашнюю собаку по имени Бигглс. Оба не доверяли тем, кто остался присматривать за питомцами, и ежедневно названивали им. Оба любили фильмы Хичкока и потратили час на сравнение любимых эпизодов и актеров. Оба считали, что на музыкальном фронте со времен Боуи ничего важного не произошло. Ханс-Оке выпил четырнадцать кружек пива, Томми – двенадцать, а когда бар закрылся, они пошли через парк к отелю. Ханс-Оке отошел в кусты отлить, а Томми, покачиваясь, остался стоять. Он прислушался: ни шагов, ни движений. Томми понимал, что ступает на тонкий лед, но не мог не спросить: – Слушай, а где твои люди? – Какие еще люди? – Ты ведь здесь не сам по себе? – Ты это, черт возьми, о чем? – Не, ни о чем. Ханс-Оке застегнул ширинку и повернулся: – А ты здесь сам по себе? – Да, но… – Отлично. Тогда пойдем в номер и покувыркаемся? К облегчению Томми, последнее было шуткой, но он так и не понял, действительно ли Ханс-Оке такой отчаянный, что, несмотря на многочисленных врагов, желающих ему смерти, поехал без охраны. Спустя несколько часов они расстались, распив перед этим бутылку виски в номере Ханса-Оке, который, казалось, наконец захмелел. На прощание он сказал: – Слушай, Томми. Дело вот в чем. Чему быть, того не миновать. Осознай смысл этих слов и тогда сможешь выкинуть лекарства от язвы к чертовой матери. Сечешь? – Думаю, да. Ханс-Оке сжал свой знаменитый кулак и потряс им у Томми перед носом. «Сечешь?» Томми уставился на большой палец Ханса-Оке толщиной со спичечный коробок и сказал: – Пора стричь ногти. Ханс-Оке опустил кулак и принялся изучать пальцы. – Черт, а ты прав. Посмотрел на Томми и добавил: – Придется попросить моих людей помочь. Он издал странный звук, что-то среднее между смехом и предсмертным хрипом, и закрыл дверь. Уходя, Томми услышал, как голос Ханса-Оке эхом разносится по коридору: – Завтра! В то же время, на том же месте! На Майорке они провели много времени вместе и продолжили общаться, вернувшись домой. Когда Кувалда уезжал, Томми присматривал за его собаками, и как только у Томми выходила новая книга или серия статей, Кувалда их читал и выдавал обстоятельные и часто ехидные комментарии. Конечно, их дружбу усложняло одно обстоятельство, настолько существенное, что со стороны Томми это можно было назвать коррупцией. За долгие годы он, желая того или нет, многое узнал о деятельности Ханса-Оке, но ни слова о ней не написал. Поскольку империя Ханса-Оке была огромной и охватывала множество сфер деятельности, было невозможно время от времени с ней не соприкоснуться, но, как только Томми чувствовал, что Кувалда приложил руку к угону грузовиков или нелегальному игровому клубу, он давал заднюю и писал о «неизвестном исполнителе». Дело было не только в сомнительной дружеской верности – Ханс-Оке был Томми полезен и в профессиональном плане. Со временем они наконец начали обсуждать работу, а Кувалда владел информацией, которую раздобыть было ох как непросто. Кто занимался чем, с кем и где. Томми был не настолько глуп, чтобы не понимать, что Кувалда использует его в собственных целях: Томми предаст огласке то, что противники Кувалды хотят сохранить в тайне. Так что Томми, без сомнения, погряз в коррупции, но для успокоения совести у него было два аргумента. Первый – он работает в грязи и дерьме. Требовать от него девственной чистоты – все равно что проклинать мусорщика за то, что тот не благоухает розами. Второй аргумент состоял в том, что Ханс-Оке ему действительно нравился, и Томми не хотел ему навредить. Довод крайне непрофессиональный и потому еще более гуманный. Томми знал многое об ужасах, которые творил сам Кувалда или кто-то другой от его имени, но общался-то он с Хансом-Оке и сам в его компании мог оставаться просто Томми, а не «тем самым чуваком-оракулом Томми Т.». Ханс-Оке питал слабость к дурацким шуткам, которые никак не вязались с его внешностью и телосложением. Однажды, когда они обсуждали, не сгонять ли на неделю на Майорку вспомнить старые времена, Ханс-Оке выдал: – О, тогда я надену маленькое черное платье, чтобы было как в первый раз. Томми нравился Ханс-Оке, с ним было весело, возможно, он даже был лучшим другом Томми, и поэтому ему претило обращаться к Хансу-Оке с конкретным вопросом, Томми позволял себе это лишь раз или два. Негласный уговор между ними выглядел так: Ханс-Оке рассказывал, что хотел, а Томми мог использовать эту информацию по собственному усмотрению. Но теперь ему понадобилась помощь. Происходило что-то по-настоящему жуткое, и все зверьки забились в норки. Томми был нужен контакт на вершине пищевой цепи, который заговорил бы, не боясь принудительного выезда в лес, где с высокой вероятностью можно было превратиться в неопознаваемый труп в сгоревшей машине. Чего-чего, а бесстрашия Кувалде было не занимать. 5 Томми сел за руль «ауди А2», наследия былых времен, а Хагге занял соседнее пассажирское место. Поначалу Томми сажал его на заднее сиденье, но пес все время перелезал вперед. Ему нравилось быть в курсе того, что происходит на дороге. Томми надеялся, что в случае чего подушка безопасности его спасет. Томми повернул направо на улицу Транебергсвеген, а там, как обычно, пришлось постоять в пробке на подъезде к развязке у площади Броммаплан. Хагге с видом знатока разглядывал другие машины, и Томми почесал его за ухом. – Мы едем навестить Ханса-Оке, – сказал он, и Хагге сначала краем глаза посмотрел в окно, а затем перевел взгляд на Томми, словно говоря: Я так и понял. Разве мы знаем еще кого-то на этой улице? – Что-то происходит, – продолжал Томми. – Что-то важное. И, если честно, мерзко не иметь об этом ни малейшего представления. Когда они свернули с развязки и продолжили путь в сторону Экерё, Томми позвонил Хансу-Оке, чтобы сообщить о своем визите. Теперь Ханс-Оке в основном вел дела из дома, и в этом не было ничего удивительного, поскольку «домом» была шикарно отремонтированная усадьба XIX века с прилегающими угодьями и четырьмя спортивными авто в гараже. В ответ Томми прослушал сообщение о том, что «абонент временно недоступен», по домашнему номеру тоже никто не отвечал. Странно, но не из ряда вон. И все же что-то саднило у Томми внутри. Какое-то раздражение, предчувствие. Чтобы не сказать страх. Кувалда был важной фигурой, а в последнее время такие персонажи умирали один за другим. Вокруг усадьбы недавно поставили забор; когда Томми позвонил в звонок, ему никто не ответил, поэтому он набрал код и отключил сигнализацию, после чего открыл ворота и въехал на территорию. Подъездная дорога была усыпана опавшими листьями, и раздражение нарастало. Томми припарковался на площадке перед главным входом и выпустил Хагге, который побежал вверх по широкой лестнице, предвкушая встречу с приятелем. Томми осмотрелся. Сад в легком запустении, в остальном все как обычно. Огромный газовый гриль и деревянные шезлонги еще не убрали – возможно, в надежде на бабье лето. Томми поднялся к входной двери, где обнаружил Хагге: тот свернулся калачиком и жалобно поскуливал. – Что такое, дружок? Что ты учуял? В такие моменты Томми хотел бы быть Сэмом Спейдом[2 - Сэм Спейд – частный детектив, герой произведений американского писателя Дэшила Хэммета (1894–1961).], Майком Хаммером[3 - Майк Хаммер – частный детектив, герой произведений американского писателя Микки Спиллейна (1918–2006).] или хотя бы копом. Тогда он бы выхватил пушку, чтобы держать в руке что-то тяжелое и тем самым утихомирить колотящееся сердце. Ханс-Оке не раз предлагал достать Томми оружие, но тот отказывался. Случалось, полиция обыскивала его, прежде чем допустить на место преступления. Не найдя ничего лучше, Томми достал из ящика с садовым инструментом шар для игры в петанк. Затем взял связку ключей, нашел ключ Ханса-Оке и вставил в замок. Поворачивая ключ в замочной скважине, услышал изнутри стук когтей по паркету. К счастью, он отлично ладил с Лизой и Слугго – питбулями Ханса-Оке, которые и к Хагге относились с уважением. Собаки дома. Трепет в груди у Томми немного утих. Вряд ли в доме есть чужой, раз Лиза и Слугго так запросто пришли поздороваться. Томми положил на место шар для петанка и открыл дверь. Он повидал немало мест преступлений и немедленно уловил и узнал специфический запах испражнений. В доме как минимум один труп. Лиза и Слугго вились у Томми в ногах, под кожей у них перекатывались мышцы. Только когда Хагге шагнул через порог, а питбули заупирались, Томми увидел, что у обоих пасти в крови. Кроме трупного запаха и грязных собачьих морд, других признаков смерти в доме не было. В холле, откуда две изогнутые лестницы вели на второй этаж, все стояло на своих местах. Ханс-Оке велел построить копии лестниц из «Лица со шрамом», но ничто не намекало на то, что Кувалда идет навстречу судьбе Тони Монтаны. – Ау! – прокричал Томми, зная, что ему не ответят. – Ханс-Оке! Хагге похромал в сторону лестниц, Лиза и Слугго уважительно потрусили за ним. Томми закрыл за собой дверь и принюхался, чтобы понять, откуда доносится запах, но определить это было невозможно, поскольку он пропитал все. Собакам, пожалуй, виднее, и Томми последовал за ними наверх по левой лестнице, устланной красным ковром. Сердце снова заколотилось, и уже в который раз за последние годы возникла мысль: я слишком стар для всего этого. Теперь сердце тревожилось не о том, что может случиться, а о том, что он увидит. Собаки скрылись с лестничной площадки за широкими двойными дверями, а Томми внезапно остановился, потому что зловоние здесь было еще сильнее. Он глубоко вдохнул ртом, собрался с духом и последовал за собаками. Миновал бильярдную и гостевую комнату, где сам несколько раз ночевал. Дневной свет выплескивался в коридор из открытой двери, которая вела в спальню Ханса-Оке. Оттуда донеслось печальное поскуливание Хагге. Еще один вдох, еще один мысленный толчок в спину – и Томми переступил порог. Кровать Ханса-Оке по площади напоминала небольшую подсобку и была застелена черными шелковыми простынями. В центре кровати, словно плавая в темном озере, лежал крупный мужчина, на котором были лишь рваные окровавленные трусы. На голову надет синий пластиковый пакет с логотипом «Найки», завязанный скотчем на шее. Тело покрыто свежей и засохшей кровью, поскольку Лиза и Слугго, за неимением другой еды, добрались до собственного хозяина. Больше всего пострадали бедра, а состояние трусов говорило о том, что под ними псы обнаружили особенно лакомый кусок мяса. Томми почувствовал подступающую тошноту, но он был достаточно закален, чтобы его не вырвало. Он видал вещи и похуже. Не так много, но вполне достаточно. Сложнее всего переносить запах. Он оглядел комнату, пытаясь восстановить произошедшее. На прикроватном столике стояла пустая банка «Рогипнола». Отвращение в груди у Томми уступило место горю, когда он осознал очевидное. Ханс-Оке, опасный, веселый, преданный, безбашенный Ханс-Оке покончил с собой. Трупные пятна на почти обнаженном теле и безжалостный голод собак указывали на то, что все произошло не сегодня, не вчера и даже не позавчера. На письменном столе лежала газета за 4 октября. Пять дней назад. Рядом с газетой – записка. «Всем заинтересованным лицам. Я, Ханс-Оке Ларссон, настоящим сообщаю, что по собственной воле иду навстречу смерти. У меня больше нет сил. Кругом одна пустота. Больше не хочу. Тихо, пусто, темно. Ад. На могилу положите противопехотную мину». Прочитав последнее предложение, Томми не смог сдержать улыбку. Казалось, почерком Ханса-Оке записку написал чужой человек, но в концовке на мгновение промелькнул настоящий Кувалда. Несколько раз Томми и Ханс-Оке по пьяни вели разговоры «за жизнь» и о том, как к ней относиться. В целом их позиции совпадали. Кругом сплошное дерьмо, и поэтому надо наслаждаться теми радостными моментами, которые в жизни, несмотря ни на что, бывают. Ханс-Оке, по сути, был простым человеком и радовался простым вещам: веселой попойке, клевому кино, отличному сексу, хорошо сделанной работе. Томми никогда не слышал, чтобы Ханса-Оке одолевали сомнения. Что будет, то будет. А теперь он лежит в черной воде, уплывая навсегда. Томми следовало бы уйти, не рискуя оказаться еще больше втянутым в происходящее. Но он не мог себя заставить. Ради Ханса-Оке он должен хотя бы попытаться нащупать контуры того, что затянуло его в такое отчаяние. Томми вытащил один из ящиков письменного стола, перевернул его и с помощью ручки отковырял фальшивое дно. В ящике лежал блокнот в клетку, исписанный значками и сокращениями, прочесть которые, не имея ключа, можно было только с помощью дешифратора. Но у Томми ключ был. Одним дождливым вечером Ханс-Оке рассказал о своей «системе». Наутро он, мучаясь похмельем, спросил: – Томми, та система, о которой я вчера рассказал. Помнишь ее? – Да. Ханс-Оке с горечью покачал головой: – Как думаешь, сможешь ее забыть? – Могу попытаться. – Да уж попытайся. Иначе придется тебя убить, сам понимаешь. Несмотря на искренние угрозы Ханса-Оке, Томми ничего не забыл и теперь держал в руках отчет обо всех важных делах Ханса-Оке за последние три года. Даты и места похищения фур и контейнеров, их содержимое, кому его надо продать и по какой цене. Принятые поставки наркотиков, а также как их надо разбодяжить и расфасовать. Кому и о чем надо напомнить и каким образом. Томми пролистал блокнот до записей последних шести месяцев. Самым поразительным оказалось то, что Ханс-Оке оказался причастен к ограблению инкассаторской машины несколько недель назад, которое освещалось в СМИ. Томми водил пальцем по столбцам. Он не знал точно, кто стоит за всеми сокращениями, но одно из них встречалось с определенной регулярностью – «Х», и при его посредничестве… Томми поднес блокнот ближе к глазам. Да. Он не ошибся. Двадцать девять дней назад в порту Вэртахамнен Ханс-Оке купил восемьдесят кило девяностопроцентного кокаина за десять миллионов крон. За ничего не говорящими значками скрывались три удивительных факта: 1. Восемьдесят килограммов кокаина – это очень и очень много. Подобные объемы редко продаются оптом. 2. Наркотик такого качества можно было достать, только если иметь связи рядом с источником. 3. Десять миллионов – ничтожная сумма для такой партии. Цена в пять раз выше была бы больше похожа на правду. То, что Ханс-Оке проворачивал дела такого масштаба, Томми даже не знал. Он взглянул на тело на кровати. Может, Ханс-Оке заплыл на такую глубину, где уже не доставал ногами до дна? И кто же такой этот Икс, раз оперирует такими объемами? Возможно, эти десять миллионов лишь задаток, а остальное надо выплатить позже, когда Ханс-Оке продаст партию своим подрядчикам. Томми скользил взглядом по строчкам, чтобы найти подтверждение этому, более разумному, сценарию. У него перехватило дыхание. – Вот дурак, – сказал Томми телу в постели. – Какой же ты жадный дурак. Несмотря на то что Ханс-Оке, судя по всему, имел дело с игроком высшей лиги, он разбодяжил девяностопроцентный кокс, превратив его в сорокапятипроцентный, а потом продал дальше. Даже сорок пять процентов – это очень много, такое качество стоит дорого, но что подумал этот Икс, когда Ханс-Оке прикарманил несколько миллионов сверху? Возможно, ответ лежал на кровати перед Томми. Но он же покончил с собой? Прежде чем положить блокнот обратно в ящик, Томми сделал копию нужной страницы на ксероксе Ханса-Оке. Засунул лист бумаги во внутренний карман и немного постоял перед изуродованным телом. – Прощай, мой друг. 6 Томми запустил Хагге в машину и отъехал от усадьбы на километр. Свернул на лесную дорогу, остановился, выключил двигатель и открыл окно. Осенние запахи проникли в салон машины, ветер шумел в кронах деревьев, сбивая с них листву, и гонял уже опавшие листья по земле. Из бардачка Томми достал диск со шведскими шлягерами и вставил его в проигрыватель. Включил «Посмотри на меня» Яна Юхансена и откинул кресло назад. Три минуты, пока длилась песня, Томми вспоминал Ханса-Оке, проигрывал в памяти кинохронику тех лет, что они провели вместе. Он делал это вместо того, чтобы плакать, а когда песня закончилась, дышать стало легче, хотя увиденное в спальне все еще не отпускало. – Кто-то ведь это сделал, – сказал Томми, глядя в темные сочувствующие глаза Хагге. – Кто-то смог забрать у нас Ханса-Оке. Мы же не можем так это оставить, правда? Давай-ка позвоним Хенри. Хагге вздохнул и улегся на сиденье, положив голову на лапы. Томми почесал его за ухом, Хагге задрожал от наслаждения, и Томми это немного утешило. Он достал телефон и нашел номер «Дон Жуана Юханссона». Нацепил вымученную саркастическую улыбку, чтобы войти в образ Томми Т., и позвонил. В 2004 году полиция перешла на использование новой системы радиосвязи, и, поскольку после этого прослушивать полицейскую волну стало невозможно, Томми решил отказаться от услуг временных информаторов и найти постоянный источник. Он искал того, кто снабжал бы его новостями с места событий, прежде чем их приукрасят и подадут на пресс-конференции в изящной упаковке. Томми прозондировал почву, и его выбор пал на Хенри Юханссона. Во-первых, он работал в тогдашней криминальной полиции, во-вторых, у него были дети от четырех разных женщин, и он содержал трех из них. Он был осведомлен, тщеславен и находился на мели, что хорошо отвечало целям Томми. Томми недолюбливал Хенри, но вместе с тем испытывал к нему сочувствие: в свои пятьдесят четыре года он красил седеющие волосы, сделал пересадку с затылка на челку, ходил в тренажерный зал, играл в сквош и занимался экстремальными видами спорта, чтобы приударять за женщинами на тридцать лет моложе себя. Но свою работу он выполнял. За прошедшие годы Хенри продал Томми столько ценной информации, что оставалось непонятным, как его еще не поперли из подразделения, которое теперь называлось «Национальный оперативный отдел», НОО. Пошли гудки, и Томми откашлялся, чтобы голос зазвучал так вальяжно и самоуверенно, как того требовал его образ. Уже через несколько секунд послышался голос Хенри, который показался Томми наигранно суровым. Так встретились две роли. – Томми, это ты? – А кто же еще, с моего-то номера? – Говорят, ты умер. – Кто говорит? – Люди. Томми посмотрел на Хагге и покачал головой. Надо бы при случае выяснить, откуда пошли слухи о его смерти, – уж очень неприятно постоянно доказывать всем, что ты еще жив. – Это я, и я не умер. Нужно кое-что проверить. С наличностью сейчас хреново, но могу предложить взамен важную инфу. Сохранить работу Хенри отчасти помогли лакомые кусочки, которые ему иногда подбрасывал Томми. Их можно было предъявить начальству в качестве результата тяжелого полицейского труда. – Насколько важную? – Предположим, один из главных хулиганов Стокгольма лежит мертвый в собственном доме, и его еще никто не обнаружил. – Слушаю. Было неприятно говорить о Хансе-Оке таким образом, но именно так выражался Томми Т., а с людьми вроде Хенри лучше не выходить из образа. – Сначала я, – сказал Томми. – Это пустяк. Мне только надо знать, не появлялся ли в последнее время на рынке дешевый и качественный кокс. – Пустяк? То есть ты спрашиваешь, могу ли я подтвердить, что Стокгольмское подразделение по борьбе с наркотиками полностью облажалось, поскольку пригороды переполнены дешевым кокаином запредельно высокого качества? – Известно, откуда он взялся? – Ты что-то говорил о мертвом хулигане. Томми вкратце рассказал о том, что произошло с Хансом-Оке, и поклялся, что ничего в доме не трогал. – Ладно, – сказал Хенри. – Это всё? – Кокс. Кто его привез? – То есть ты спрашиваешь… – Хенри, прекрати. Просто ответь. Хенри фыркнул. Томми не знал, откуда взялась эта манера излагать факты в форме гипотетических вопросов. Из какого-нибудь кино, не иначе. Это жутко раздражало. Голос Хенри прозвучал обиженно, когда он произнес: – Не надо спрашивать о том, что и так знаешь. – Значит, они? – Ну а кто еще? Объемы-то какие. Томми завершил разговор и уставился вперед, все еще держа телефон в руке. Усыпанная листвой лесная дорога простиралась перед ним подобно то ли иллюзорному обещанию, то ли завуалированной угрозе. Если бы не «Х» в записях Ханса-Оке, Томми бы тут же решил, что все именно так, как частично подтвердил Хенри. Что за этим стоят колумбийцы. Только у них есть достаточно надежные контакты с производителями в джунглях, чтобы обеспечить поставки такого масштаба. Но из тех, кого знал Томми, никто не обладал необходимыми экономическими ресурсами. Может ли Икс быть совершенно новой фигурой на этом рынке? Есть только одна ниточка, за которую имеет смысл потянуть, одно место, куда надо съездить. Томми мог сразу убить двух зайцев и заодно навестить свою сестру Бетти и ее сына Линуса, раз он все равно направлялся туда. В Сарай. Сарай Как в горнило кладут вместе серебро, и медь, и железо, и свинец, и олово, чтобы раздуть на них огонь и расплавить; так Я во гневе Моем и в ярости Моей соберу, и положу, и расплавлю вас.     Иезекииль 22:20 Согласно современному мифу, Великая Китайская стена – единственное рукотворное сооружение, видимое с Луны. Это неправда, ведь она слишком узкая и неровная. Было бы логичнее, если бы с Луны был виден Сарай, так что давайте пофантазируем. Допустим, астронавт, стоя на ближайшем к нам небесном теле, достанет очень мощный бинокль и направит его на Швецию, а точнее, на северные районы Стокгольма. Что же он увидит? В условиях хорошей видимости он, возможно, с трудом различит контуры буквы «Х», со всех сторон окруженные зеленью. Словно какой-нибудь межгалактический пират пометил место, где зарыл сокровища. Но предположим, астронавт имеет в своем распоряжении высокотехнологичный бинокль со штативом. И может еще больше увеличить рассматриваемый объект. Тогда он увидит, что ошибся. То, что он принял за букву «Х», состоит не из двух пересекающихся линий, а из четырех, которые стремятся друг к другу, но не пересекаются. В середине есть пустое пространство. Астронавт еще немного увеличивает масштаб и видит, что четыре линии – на самом деле четыре здания, вероятно, гигантского размера. Зум достиг предела. Астронавт отрывает взгляд от окуляра и думает, что многого не знает о Швеции. Разногласия вокруг перестройки «Слюссена»[4 - «Слюссен» – одна из крупнейших узловых станций в системе общественного транспорта Стокгольма (станция метрополитена, остановка пригородных поездов и автовокзал).] – ничто по сравнению с волной протестов, которая поднялась в конце пятидесятых годов, когда обнародовали планы застройки южной части парка Хага. За время, пока проект находился на рассмотрении, образовывались инициативные группы, проходили демонстрации, архитекторы писали статьи в газеты, собирались тысячи подписей. Необходимость строительства жилья никто не отрицал, но не там и не так. Правда, речь шла о незастроенном участке леса. План не затрагивал шатры Густава III, «Храм „Эхо“» и дворец Хага, но тогда, выходит, эти культурно-исторические памятники будут соседствовать с чудовищем? Доступные для просмотра чертежи и макеты демонстрировали четыре суперсовременных здания, расположенных под углом друг к другу, двенадцать этажей, возвышающихся над вершинами деревьев. Протесты становились все громче, архитектору Суне Гранстрёму неоднократно угрожали убийством. Тем не менее проект прошел, и в окончательных планах обнаружилось уже совершенно исполинское здание – еще больше и еще выше макетов, которые вызвали такой взрыв всеобщего негодования. Затем началось строительство. Говоря сухим языком цифр: четыре корпуса, двадцать подъездов в каждом. Двенадцать этажей превратились в пятнадцать. Две тысячи четыреста квартир. Однокомнатные, двухкомнатные, трехкомнатные и несколько четырехкомнатных на самом верху. В общей сложности около шести тысяч жителей. Как город Филипстад, только в высоту. Когда начали заливать бетонный фундамент и крепить временные опоры, протесты стихли. Позднее соцопрос показал, что те полпроцента, которые социал-демократы потеряли на выборах 1964 года, в первую очередь стали следствием строительства Сарая. На этом все закончилось. Возможно, название «Сарай» звучит неуместно. Ведь он напоминает дом не больше чем холодильник лебедя. Но, во-первых, творцы-инженеры испытывали слабость к такого рода названиям, будто пытались воззвать к мифическому «дому для народа» при помощи магии букв, а во-вторых, на месте, где сейчас восемнадцатый подъезд секции В, когда-то действительно стоял сарай. Он находился на территории усадьбы и служил жильем дворнику и его семье. Сарай был готов к заселению весной 1963 года, и, хотя он стал символом программы строительства миллиона квадратных метров жилья, вернее ее безудержной мании величия, чисто технически он не является частью этого проекта, ведь его примут только тремя годами позже. Безумие Сарая принадлежит только и исключительно ему самому, хотя он и делит диагноз с жилыми комплексами в соседних районах. Большинство первых обитателей дома мы сегодня называем этническими шведами, но и финнов было немало. Хагалундское депо нуждалось в рабочей силе, а финны прекрасно справлялись с ремонтом и обслуживанием пострадавших от мороза поездов. Жильцы устраивались также в типографии и мастерские в промзоне неподалеку. Добавим к этому студентов Каролинского мединститута, снимавших однокомнатные квартиры на нижних этажах, и санитарок из Каролинской больницы. Плюс несколько семей врачей, которые селились исключительно в престижных четырехкомнатных квартирах на верхних этажах. Со временем финны и финляндские шведы составили самое многочисленное меньшинство в корпусах на южной стороне комплекса, которые проходят под обозначениями «В» и «Г». Когда во дворе, где еще не успели укорениться деревья, устраивали вечеринки в складчину, в меню неизменно присутствовали пироги, а в музыкальном репертуаре – танго. Заселение северной части комплекса, корпусов А и Б, шло медленнее. Из-за ошибки на стадии планирования затянулась прокладка канализации. С южной стороны люди уже вовсю въезжали, а здесь все еще работали экскаваторы. Когда жители южного квартала поедали пироги и кружились в танце среди невысоких сосен и берез, двор северного квартала все еще стоял в грязи, из которой торчали тощие саженцы. Сроки строительства спорткомплекса и футбольного поля тоже сдвинули на несколько лет, и, вопреки надеждам архитекторов и строителей, Сарай в целом не стал привлекательным местом жительства. Можно даже сказать, он снискал дурную славу. Многочисленный хор критиков, действовавший несколько лет назад, воспрял духом и задудел в трубы. Вышла серия статей, в которой описывались задержки и связанные с ними дополнительные расходы, а в качестве иллюстраций прилагались фотографии ям с грязью в северной части комплекса. Название «Сарай» теперь ассоциировалось с провалом и модернистской нищетой. Постепенно достроили и северный квартал, и, чтобы компенсировать задержки, а может, ради пиара, там построили самую большую в Швеции детскую площадку во дворе жилого дома – Полянку. Все, что только могли пожелать дети, здесь было в двойном, а то и тройном количестве. На площадку специально наняли двух постоянных смотрителей. Газеты не могли обойти вниманием такое событие, и лицезреть это чудо явились жители со всего Стокгольма. Несмотря на все усилия, в начале семидесятых многие квартиры еще пустовали, и следующая важная перемена произошла в связи с государственным переворотом в Чили. Ту же роль, которую финны играли в южной части Сарая, в северной сыграли чилийцы. Когда они здесь освоились, район стал более популярным среди жителей из других латиноамериканских стран. Выходцы из Финляндии и Чили все еще составляли меньшинство, так что не будем преувеличивать их влияние. Однако и игнорировать его не стоит. Во все времена и на любой территории люди склонны к размежеванию, ухватиться за свои особенности и противопоставить «нас» «им». Два квартала отличались манерами, сленговыми выражениями и видами бизнеса. В середине девяностых разобщение зашло так далеко, что родители из южного квартала опасались пройти триста метров до уже пришедшей в упадок, но все еще симпатичной Полянки. И довольствовались обычной площадкой в собственном дворе. Иногда случались стычки между молодежными компаниями из обоих кварталов. Возможно, все сложилось бы иначе, найдись какой-нибудь внешний враг, скажем, банда маргиналов из соседних районов, которая бы не поленилась являться сюда и затевать разборки. Тогда, вероятно, жители смогли бы сплотиться, чтобы защитить честь Сарая от сброда, но этого не случилось. Сарай жил своей жизнью, и за неимением внешней угрозы люди создали собственную изнутри. В 2016 году, когда началась эта история, ситуация была относительно тихой: Сарай смирился со своей участью. Баталии восьмидесятых и девяностых превратились в мифы, и лишь редкие стычки нарушали покой среди ветшающих зданий. Государство выделяло деньги на обширные ремонты, но Сараю они не пошли на пользу. Съемные квартиры превратились в кооперативные, но цены на них, по сравнению с другими похожими районами, оставались самыми низкими. Фасады, конечно, перекрасили, в подъездах поменяли замки, но от запаха это ведь не спасает. Даже если закрыть глаза на плесень и сырость, квартирный спекулянт не сможет не уловить запах усталости материала, пропитавший все помещения, словно они вот-вот рухнут и потому вызывают примерно те же эмоции, что и прокисшее молоко. И даже если забыть о запахе, останется ощущение: «Ну уж нет, здесь счастья точно не наживешь». В заключение скажем несколько слов о пустом пространстве в центре четырех зданий, которое, кажется, разглядел наш астронавт. Это площадь. В народе ее прозвали Убогой, и в данном случае надо отдать должное людской мудрости. Урбанисты и архитекторы обожают понятие «естественное место встречи» – именно так и задумывалась площадь. На эскизах пятидесятых годов довольные люди прогуливаются там с покупками в руках, беседуют, сидя на скамейках, или наслаждаются солнцем в открытом летнем кафе. Задумка не удалась, а началось все с ветра. При планировании и проектировании Сарая учитывали множество факторов. Растительность, траектории движения людей, вид из окон разных корпусов, все, связанное с движением солнца по небу, как будет падать свет – тогда это было важно. Единственное, с чем не считались, – ветер, а если и считались, то ошиблись. Уже когда каркасы четырех огромных жилых домов были готовы и началось проектирование площади, стало очевидно, что есть проблема. Ветер вырывал из рук чертежи и сбивал временные леса. Каким-то и сегодня не до конца понятным образом топография местности взаимодействует с прямыми углами, которые образуют дома, так что площадь превращается в устье четырех гигантских воздушных воронок. Даже в полный штиль на Убогой площади уж точно будет ветрено. Из-за постоянного ветра первым делом отказались от идеи летних кафе. Многочисленные скамейки, которые на площади все же расставили, пустуют. Площадь – просто пространство, которое торопятся миновать, ни у кого нет желания там находиться, поэтому она досталась тем, кому некуда пойти. Фасады усеяны граффити, торговые помещения пустуют, окна в них разбиты и наспех заделаны. Гордый фонтан с эльвой[5 - Эльвы – сверхъестественные существа в скандинавских народных верованиях. Часто изображаются в виде женщин в белых одеждах или мерцающих белым светом.] верхом на единороге в центре площади давным-давно высох и теперь полон мусора, который со дна поднимает ветер. Фонари по большей части разбиты, и обычно на их починку уходит много времени. Конечно, люди здесь встречаются, но не так и не в то время, как планировали архитекторы. В закусочной «Габис-Гриль», которая мужественно работает до десяти вечера, окна покрыты толстыми решетками, а в продуктовом магазине «Ика», открытом до девяти, уже несколько лет есть охранник, заступающий на смену с наступлением темноты. В это время покупателей все равно почти нет. Линус 1 Линус Аксельссон стоял на балконе в квартире, где жил вместе с родителями, на тринадцатом этаже в четырнадцатом подъезде корпуса В. Он взялся за алюминиевые балконные перила, наклонился вперед и плюнул вниз, после чего снова выпрямился. Вечер, легкий туман, вдали, словно символизируя сказочные возможности, блестят огни Стокгольма. В голову Линусу пришла мысль: «Я здесь король, все, что я вижу, принадлежит мне», и с его позиции на балконе это действительно звучало убедительно. Подобная мысль посетила его не впервые, а скорее в сотый или тысячный раз. Разница лишь в том, что, если все пойдет по плану, именно в этот вечер у него будут все основания для таких фантазий. Из гостиной послышался скрежет: мама вывезла папу на место перед телевизором. Линус посмотрел через плечо и увидел, как она блокирует колеса инвалидной коляски, а затем опускается на потертый кожаный диван, который скрипит под ее тяжестью. Линус попытался испытать к ней нежность. Безуспешно. Она – лишь вещь, хоть и более подвижная, чем отец. Когда Линусу было четыре года, семья переехала в Сарай, поближе к папиной работе. Папа был жокеем и выступал на разных ипподромах, но «Тэбю-Галопп», до которого теперь можно было доехать на машине за пятнадцать минут, был одним из крупнейших. Отец пытался привить Линусу интерес к лошадям, но у того они вызывали отвращение. Линус никак не мог увидеть у них во взгляде умственные способности, о которых твердил отец. Видел он лишь вялую и тупую агрессию, которая только и ждала выхода наружу. И еще от них плохо пахло. Тем не менее Линус иногда приходил на скачки, в которых участвовал отец. Ему было интересно наблюдать, выиграет ли папа, и иногда тому это удавалось. Независимо от результата Линус всегда испытывал облегчение, когда скачки заканчивались. Он любил отца, и ему страшно было видеть папу во власти галопирующих по ипподрому лошадей – какую они, должно быть, испытывают ненависть, когда их, подстегивая, гонят вперед! Это произошло на ипподроме «Тэбю-Галопп», когда Линусу было одиннадцать. Папина лошадь, Glorious Game,[6 - Блистательная игра (англ.).] оступилась, упала и придавила папу. Он получил перелом позвоночника в районе третьего позвонка. Лошадь не пострадала. Когда два месяца спустя папа вернулся домой из больницы, от него почти ничего не осталось, он превратился в развалину в инвалидной коляске и мог двигать только глазами и ртом. Его речь стала неразборчивой, а изо рта вместо слов непроизвольно вытекала слюна. Взгляд, раньше такой живой и веселый, угас и – это было ужаснее всего – теперь напоминал взгляд лошади. Линус предпочел бы, чтобы отец получил тяжелую травму мозга. Тогда к нему можно было бы относиться как к комнатному растению в инвалидной коляске. Предмету в углу комнаты, который требует ухода. Но папин мозг остался невредим, а все остальное было уничтожено. Самостоятельно он мог только дышать, глотать и издавать звуки. Иногда эти звуки, к сожалению, напоминали слова. Первое, что смог расшифровать Линус: «Убей меня». Однажды разобрав эти слова, невозможно было их не слышать, когда отец снова и снова повторял эту фразу. Убей меня. Однажды, когда папа в семь тысяч одиннадцатый раз прошипел свою мольбу, мама пришла в ярость. Он что, не понимает, что просит нарушить закон, да ее же посадят за убийство, как можно быть таким эгоистом? После этого папа перестал обращаться к ней и полностью переключился на Линуса, возможно, потому, что тот еще не достиг возраста уголовной ответственности. В результате Линус все реже сидел с отцом, когда мамы не было дома. Линус перегнулся через балконные перила и, щурясь, посмотрел на тропинку в кустах под балконом. Алекс сказал, что три раза подаст мобильником сигнал, означающий, что Линусу пора спускаться. В гостиной слышался смех из телевизора. Тупые люди смеются над тупыми шутками, а другие тупые люди за этим наблюдают. Линусу вдруг захотелось перелезть через перила и спрыгнуть, забить на все. Вместо этого он сел на корточки, закрыл глаза и представил себе льва, который лежит на траве в саванне и с холодным достоинством озирает окрестности. Стегавшее изнутри беспокойство улеглось, но он все равно не мог перестать барабанить пальцами по искусственному газону, покрывающему пол балкона. Как раз в такие минуты Линус вспоминал о лекарстве и обдумывал, не стоит ли начать его принимать. 2 В школе Линусу приходилось тяжело с самого начала, буквально с первого дня. Во время переклички в группе шестилеток Линус прыгал на подушке, представляя себя огнедышащей лягушкой, пока случайно не ударил девочку, да так, что она заплакала. Подушку у него отобрали, и тогда Линус вообразил себя мячом, укатился и перевернул ширму с приколотыми к ней рисунками. Так прошел его первый день в школе. Потом стало немного лучше. Опытная учительница не пыталась бороться с гиперактивностью Линуса, а, напротив, давала ему задания, не требующие терпения и концентрации. Он строил, резал, клеил, бегал вокруг школы, а конфликты с другими детьми случались нечасто. Алфавит давался Линусу с большим трудом. Каждая буква в отдельности не вызывала сложностей, Линус выучил, как они выглядят и называются. Хуже стало, когда пришло время складывать буквы в слова. Когда отдельные значки ставились рядом друг с другом, они начинали расплываться. Линус мог подолгу всматриваться в слово «СОБАКА», но видел лишь бессмысленные линии, которые к тому же постоянно двигались, словно обладали той же внутренней энергией, что и он сам. Бывало, он бил по книге кулаком, словно желая убить слова и заставить их смирно лежать на бумаге. По мере того как чтение приобретало все большее значение в учебном процессе, Линус все сильнее раздражался. Буквы расползались по бумаге, в ушах гудело, ноги чесались. Он начинал пинать ногой стену и мешать остальным, из-за чего ему часто приходилось выходить из класса. Как только Линус получал задание, предполагающее свободный полет мысли и работу руками, он становился звездой. В одиннадцать лет он занял второе место в конкурсе газеты «Свенска дагбладет» для учеников средней школы. Требовалось создать какую-нибудь поделку, которая бы символизировала ООН. Целую неделю Линус с помощью старого телефонного каталога и обойного клея лепил земной шар, на котором были видны континенты, а на континентах люди. При этом Линус не использовал папье-маше, а взял телефонный каталог, тонкие страницы которого были усыпаны именами. Которые он сам не мог прочитать. Родители радовались, что творение Линуса оценили, сам же он был недоволен, что не выиграл. А неделю спустя произошло несчастье с отцом. Через несколько дней после того, как отца, словно какой-то чемодан, привезли домой, мама решила, что он не может просто сидеть в квартире. Линус помог маме дотащить отца до лифта под его жалобные протесты, в которых можно было разобрать только слово «тошнит». Линусу хотелось, чтобы уши можно было чем-то закрыть, так же как глаза – веками. Во дворе папа замолчал, и у него изо рта потекла слюна. Линус шел, засунув руки в карманы и уставившись в землю, а в голове крутилось: Беги отсюда и никогда не возвращайся. Беги отсюда. Никогда не возвращайся. Беги отсюда. От этих мыслей Линуса отвлек смех. Два парня из его класса, Мелвин и Тобиас, сидели на детской площадке и наблюдали за папой, который начал резко качать головой взад-вперед. Линус засунул руки еще глубже в карманы и стиснул зубы. Беги отсюда. Никогда не возвращайся. Назавтра в школе был день здоровья. Линус часто пользовался большей свободой, чем одноклассники: ему разрешалось не участвовать в мероприятиях по расписанию, но присутствие во время обеда было обязательным. Поскольку день выдался прохладный и моросил дождь, разожгли костер, вокруг которого собрался весь класс. Линус достал термос с горячим шоколадом и бутерброд с яйцом. После пары часов в полиэтиленовом пакете яйца почему-то казались вкуснее – чудеса, да и только. Линус пил шоколад и жевал бутерброд, внимательно рассматривая мокрую палку на краю костра. Она шипела и дымилась, и он хотел увидеть, в какой именно момент палка загорится. Вдруг послышались хлюпающие звуки. Их издавал Тобиас, закатывая глаза и судорожно тряся руками, а из угла его рта тек шоколад. – Батя Линуса! Полный дебил! Да, Линус? Наверное, поэтому и ты тоже дебил. Учителя разговаривали в стороне и не видели, что происходит. Мелвин тоже пустил шоколадную слюну и захныкал, передразнивая отца Линуса. Все заржали. Все, кроме Кассандры. Даже в нормальном состоянии внутри Линуса жил беспокойный зверек, который носился по организму, щекотал внутренности и топтал нервы. Сейчас зверек присмирел, отполз в норку и затихарился. Линус закрутил поплотнее крышку на термосе, встал и подошел к Мелвину – тот все еще сидел, закатив глаза, и поэтому не успел среагировать, прежде чем Линус съездил ему термосом по роже. Тобиас вскочил и неслышно что-то сказал, после чего у него изо рта потекло еще больше шоколада. Не успел он поднять руки, чтобы защититься, как Линус ударил его термосом в висок. Тобиас рухнул на мох. Линус обернулся к остальным, проверяя, нет ли еще желающих пошутить. Желающих не нашлось. Издалека бежали учителя. 3 В последующие недели Линус посещал двух психологов, у которых проходил тесты, отвечал на вопросы и делал упражнения на ассоциации. У него взяли анализы, сделали рентген головы. За это время Линусу исполнилось двенадцать. Врачи пришли к выводу, что с умственными способностями у него все в порядке, но налицо девяносто процентов симптомов, необходимых для постановки диагноза СДВГ. Многие испытывают облегчение, услышав, что у их расплывчатых проблем есть название, а затем превращают диагноз в часть своей личности. Линус был не из таких. Возможно, причиной тому состояние отца, но Линус совершенно не хотел становиться жертвой какой-то болезни или синдрома. Аккуратная аббревиатура была сравнима с приговором постоянно ходить с бумажным колпаком на голове. Ага, так вот ты какой. Символом этого стало лекарство, которое вложили ему в руки после постановки диагноза. Пластиковая баночка с таблетками и надписью: «Концерта 27 мг». – Начнем с этого, а дальше будет видно, – сказал психолог. – Что будет видно? – Как ты отреагируешь на лекарство, какая подойдет дозировка. Линус потряс банку. – Оно сильное? – Одно из самых слабых, но начнем с него. Еще одно поражение. Если без таблеток не обойтись, Линус хотел, чтобы они были самыми сильными, самыми забористыми, чтобы сразу было ясно – у него совсем крышу снесло, а ему подсовывают вариант для трусов, соглашаться на который в его планы не входит. В Сарай Линус вернулся очень подавленным. Сел на скамейку и достал пластиковую банку. Есть два варианта: или выбросить это дерьмо к чертовой матери, или проглотить все разом. Скорее всего, подросткам не дают таких таблеток, с помощью которых можно покончить с собой, но уверен он не был. И так ли ему хочется умереть? Может, да, а может, и нет. А что, если сыграть с таблетками в русскую рулетку, чтобы самому не пришлось принимать решение? За спиной послышались шаги, и Линус поспешил убрать банку в карман куртки. – Что это у тебя? Линус одновременно и вздохнул с облегчением, и напрягся. Голос принадлежал Алексу, восемнадцатилетнему парню из соседнего подъезда. Он уже пару раз побывал в исправительном центре и был замешан почти во всем, что творилось на районе. Рассказывали, что он чуть не забил до смерти какого-то юношу. Облегчение Линус почувствовал оттого, что подошел не кто-то из взрослых, а напряжение – потому, что это был именно Алекс. – Ничего особенного, – ответил Линус и засунул руки в карманы куртки, когда Алекс попал в его поле зрения. Свободно сидящее худи и ботинки «Адидас» не могли скрыть упругие мускулы – результат многих часов, проведенных в тренажерном зале. Татуировка на шее, бритая голова и шрам, тянущийся от глаза до щеки. Он просто идеален. Если бы Линус не был с ним знаком, то от страха наложил бы в штаны, но сейчас ощущал лишь волнение. – Дай заценить, – сказал Алекс и протянул руку, на которой под кожей виднелись вены. Если Алекс говорил «Дай заценить», ему давали заценить. Алекс прочел надпись на этикетке. – У тебя СДВГ, что ли? – Да. – И? Линус пожал плечами и вдруг почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Реветь перед Алексом – исключено, поэтому он уставился в землю и начал что-то рисовать носком ботинка. Алекс грохнулся на скамейку рядом с ним. – Слышь, Линус. Возьми себя в руки. Линус покосился на Алекса и сказал: – Не хочу быть больным. Алекс вздохнул и огляделся вокруг: – Это не болезнь, тупица. Это диагноз. Просто слова. Он так резко толкнул Линуса в плечо, что тот чуть не упал на бок, и показал на себя указательными пальцами обеих рук. – Вот я, например. У меня, блин, есть все психодиагнозы, которые только существуют, кроме Альцгеймера. По-твоему, я похож на гребаного лузера? Линус посмотрел на увесистую золотую цепь у Алекса на шее и покачал головой. Алекс отдал ему баночку, подвинулся на несколько сантиметров ближе и сказал: – А сейчас ты выслушаешь меня очень внимательно. Вот, положим, что-то случается. Да что угодно. Кто-то оскорбляет твоего отца или тебе ставят какой-то долбаный диагноз. Тогда ты не будешь спрашивать себя: «Что это значит?» Или: «Что я чувствую?» Это дребедень для лохов. Ты задашь себе вот какой вопрос: «Как я могу это использовать?» Догоняешь? Линус вертел банку в руках. Нет, он не догонял, что хорошего в том, что тебя заклеймили диагнозом, как это можно использовать, и поэтому спросил: – Это как? Алекс закатил глаза и постучал ему по виску указательным пальцем: – Подумай. Когда Линус ничего не сказал, Алекс переместил палец на банку. – Таблетки. В них есть амфетамин. Конкретно эти слабые, за них получишь… двадцать-тридцать крон за штуку. Пятьсот за банку, если повезет. – А действуют они как амфетамин? – На таких, как мы с тобой, – нет, а вообще да. Типа на студентов, которым надо жопу рвать перед экзаменами и все такое. И которые боятся брать товар посерьезнее. – Пятьсот? – Линус взвесил банку на ладони. Алекс пожал плечами: – Если найдешь правильного покупателя. – Как же мне его найти? Лицо Алекса разрезала широкая ухмылка. – А это, малыш, тебе придется выяснить без меня. Эту дрянь я больше не толкаю. Он встал со скамейки, наклонился к Линусу и сказал, на октаву понизив голос: – Надеюсь, ты все понял? Он посмотрел на Линуса, как будто сказал что-то смешное, и до Линуса дошло. Он взглянул на Алекса, кивнул и произнес: – О да. Спасибо, Балу! 4 С тех пор прошло пять лет, и теперь Линус ждал знака от Алекса. Года два он не появлялся на районе, но несколько месяцев назад вернулся и начал проворачивать дела. Сказать, что совет Алекса изменил жизнь Линуса, было бы преувеличением, но он точно пришелся кстати. С того дня Линус везде высматривал возможности. Для примера достаточно привести первый случай, когда Линусу улыбнулась удача. На следующий день после разговора с Алексом у двадцать шестого подъезда он увидел роллатор старухи Гуммерус. Линус остановился, рассматривая его и прикидывая: как он может мне пригодиться? Идея не заставила себя долго ждать, и он отвез роллатор в кусты, после чего поднялся в квартиру старухи, позвонил в дверь и сказал, что видел, как роллатор утащили парни из северного квартала. Бабуля вышла на балкон, посмотрела вниз и запричитала так, что Линусу стало стыдно, и он был близок к тому, чтобы бросить эту затею, но вдруг услышал именно тот вопрос, на который надеялся: есть ли хоть малейший шанс, что Линус вернет ей роллатор? Он почесал в затылке и объяснил: эти парни из северного квартала очень опасны, сами понимаете. С ними не забалуешь. Дождался, пока бабуля начнет умолять, а затем сказал, что готов попытаться. И чуть было не добавил что-то вроде: «Если я не вернусь, будьте добры, сообщите маме», но решил, что это уже перебор. Затем Линус сделал круг вокруг дома, заглянул на площадь, стащил в ближайшем мини-маркете вафлю в шоколаде и вернулся к подъезду. Вытаскивая роллатор из кустов, поднял с земли немного глины и измазал ею щеку и шею. Он не поехал на лифте, а пробежал по лестнице до десятого этажа и, запыхавшись, позвонил в дверь. Линус рассказал историю о том, как с риском для жизни выкрал у парней роллатор, одновременно корча гримасы, словно от боли. Бабуля вышла на балкон и, вернувшись, держала в руках две купюры в сто крон, которые протянула Линусу. Всё в таком духе. Вот что значит видеть возможности. 5 Три сигнала шли не с дорожки, а из просвета в кустах, где стояли перекладины для выбивания ковров. Линус поморщился. Ну конечно. Алекс хочет напомнить, что Линус у него в долгу. И он действительно был ему должен, нечего и говорить. Линус ушел с балкона и пересек гостиную, где сидели родители, завороженные голубым светом из телевизора, словно их вот-вот заберут на космический корабль. В прихожей он натянул на себя темно-серое худи «Адидас» и надел кроссовки «Найки». У него была еще пара «Асикс», но они предназначались для бега и только для бега, и он никогда бы не стал их пачкать, используя в качестве обычной обуви. Это была не просто обувь, а обувь. Линус зашел в лифт и посмотрел на свое отражение в треснувшем разрисованном зеркале. Он с готовностью заплатил бы солидную сумму, чтобы изменить в своей внешности почти все. Два новых жирных прыща вскочили на лбу прямо посреди шрамов, оставшихся от предыдущих прыщей. Волосы бесцветные и безжизненные, к тому же уже начали редеть. Ему всего семнадцать. А он уже лысеет. Во всей его внешности было что-то изголодавшееся, и в грязно-желтом свете лампочки над щеками проступали тени от глазниц. Единственное, о чем можно сказать что-то хорошее, – глаза. Большие голубые глаза блестели, как два красивых лесных озера в разоренном пожаром лесу. Лифт со скрежетом остановился на первом этаже. Линус вышел, распахнул дверь в подъезд и засунул руки в карманы, одновременно привычно сканируя местность. Ни в коем случае не мотать головой, словно боязливая птичка, а лишь быстро искать глазами отличия. Все спокойно. Он пошел дальше. Нельзя было отрицать: он нервничал, и это было заметно, когда он задумывался над походкой. Правильно ли он идет? Когда Линус свернул на дорожку и увидел огонек от сигареты Алекса, походка сделалась неуклюжей, и он мысленно ударил себя в живот, чтобы скорчиться и идти более расслабленно, покачиваясь. – Че как? – спросил Алекс, сделал последнюю затяжку и затушил сигарету подошвой ботинка. – Путем. Сам как? Алекс не ответил, и Линус испытал благодарность за то, что в кустах темно. После возвращения Алекса они несколько раз виделись при свете дня, и Линус заметил, что за время отсутствия Алекса что-то в его глазах изменилось. Несмотря на жесткость, в его взгляде всегда мелькал юмор или насмешка. Теперь он смотрел серьезно и мрачно, как бы изучая, и от этого у собеседника подкашивались ноги. Словно точно знал. Линус заметил этот взгляд в свете сигареты, и этого хватило, чтобы он тут же размяк. – Вот, – Алекс протянул Линусу что-то, и тот не глядя убрал полученное в карман. Perkele![7 - Черт! (Фин.)] Линус думал, что речь идет о пяти, максимум десяти граммах, но в кармане худи рука сжимала туго завернутую в полиэтилен упаковку, которая весила минимум… – Сто грамм, – сказал Алекс. – Девяносто процентов. У Линуса пересохло во рту, слюну как будто высушило феном. Его пульс в состоянии покоя составлял двадцать три удара в минуту, но сейчас сердце понеслось галопом. Он настроился на то, чтобы наконец начать толкать реальный товар, но это было круто. Голос Линуса дрогнул: – Но какого хрена? – Какие-то проблемы? – Ну, вообще-то, откуда у тебя… – Линус оборвал начатую фразу. Он чуть было не задал вопрос, который не задавали, если хотели и дальше самостоятельно зашнуровывать ботинки по утрам. – Что ты сказал? – спросил Алекс. – Ничего. – О’кей. Всё в порядке? Линус знал, что голос выдаст его и станет ясно, что он струхнул, поэтому ограничился кивком. Алекс провел указательным пальцем по шраму: – Тысяча за грамм. Дешевле некуда. Сам взвешиваешь и расфасовываешь. И еще, Линус… – Алекс сделал шаг к нему. – Ты же не кидала, правда? Линус не знал, что это слово значит, но покачал головой. Неважно, кто это, нет, конечно, он не такой, если только Алекс не захочет, чтобы он таким стал. – Соблазн бывает велик, – продолжал Алекс. – Когда товар настолько чистый. О’кей, теперь Линус понял. У него и в мыслях не было разбавлять товар, чтобы получилось еще больше. Линусу и так казалось, что в кармане лежит уже как минимум килограмм. Он сглотнул и спросил: – Сколько ты должен получить? Словно это было само собой разумеющимся, Алекс ответил: – Сто штук. – А я? – Что ты? – Что получу я? Если здесь сто грамм, и я толкну их за… – Линус-Линус. – Алекс положил руку ему на плечо. – Ты не получишь ничего. В этот раз. Это тест. И расплата. Сечешь? Справишься с этим, и ты в деле. Тогда и поговорим, что получишь ты. – Но то есть… Алекс придвинул руку к шее Линуса, сжал ее и притянул его к себе, дыша в лицо. – Линус, если ты не врубаешься в понятие, если не понимаешь, что долги надо гасить, тебе конец. Тогда ты труп. Ясно? Линус с трудом кивнул. Алекс ослабил хватку, и его голос зазвучал миролюбивее: – Ты понимаешь, что тут происходит? К какому источнику у нас есть доступ? Понимаешь? Что из этого может выйти? Возможно, со временем Линус понял бы. Объемы. Качество. Но в данный момент его парализовала мысль о невозможности сбыть товар, который лежал у него в кармане. Знакомые торчки, возможно, возьмут десять, максимум пятнадцать грамм. А что потом? – Сколько у меня времени? Алекс развел руками: – Сколько потребуется. Линус почувствовал облегчение в груди, но Алекс тут же добавил: – Но не больше двух недель. Ты знаешь, где меня найти. Алекс сделал шаг назад и развернулся. Прежде чем уйти, похлопал перекладину для выбивания ковров, чтобы напомнить Линусу, почему тот сделает это бесплатно. Потому, что настал час расплаты. 6 В тот раз у Линуса ушло две недели на то, чтобы наладить продажу своего лекарства. У его друга Эркки был старший брат-студент, он изучал экономику, и родители им ужасно гордились. Через неделю после разговора с Алексом этот Риисто пожаловался на приближающийся важный экзамен и показал Линусу килограммовые кирпичи книг, содержанием которых ему надо было успеть забить башку. Линус не понимал, как это возможно, уж лучше попытаться собрать компьютер из тостера. Когда Эркки вышел в туалет, Линус проскользнул в комнату Риисто, где тот сидел за письменным столом и, поддерживая голову руками, пялился в книгу – она напоминала телефонные каталоги, которые Линус использовал для проекта, посвященного ООН. – Чего тебе? – спросил Риисто и жестом указал на книгу. – Я же только что сказал, что… – Устал, да? Риисто почесал глаз, под которым виднелся коричневатый полукруг: – Блин, а сам как думаешь? – А в бодром состоянии было бы легче? – Естественно. Ты вообще о чем? В туалете Эркки спустил воду, и Линус поторопился перейти к сути: – У меня есть лекарство, которое ты можешь купить. Риисто скептически посмотрел на Линуса: – Слушай, таблетки кофеина… Дверь в туалет открылась. Линус покачал головой и прошептал: «Амфетамин», а затем вышел из комнаты, плюхнулся на диван и схватил пульт от приставки «Иксбокс». Матч в «Call of Duty» продолжился, но краем глаза Линус видел, что Риисто смотрит на него с порога своей комнаты. Линус потерял концентрацию и получил снайперскую пулю в голову. Через полчаса Риисто пришел понаблюдать за игрой, а во время перерыва сказал: – Эркки, сгоняй купи пару банок «Рэд булла». Эркки запротестовал, но выторговал в награду двадцать крон и ушел. Линус предпочел расслабиться перед следующей игрой. – О’кей, – сказал Риисто. – Так что у тебя есть? Линус показал ему банку. Риисто повертел ее, как будто так было понятнее, что находится внутри. – Что это? – Это содержит амфетамин. – О’кей, но что это? – Попробуй. Тридцатка за таблетку. Риисто усмехнулся и подтолкнул Линуса в бок. – Посмотрите на этого дилера. – Он высыпал две таблетки на ладонь. – Две за полтинник, идет? – Идет. Эффект превзошел все ожидания. Через два дня Риисто купил еще две таблетки, и за оставшиеся до экзамена три дня спал в общей сложности десять часов, но все равно был полон энергии и прилично сдал экзамен. На следующий день после получения результатов он подошел к Линусу во дворе: – Слушай. У меня тут друзья… И пошло-поехало. У друзей тоже были друзья, и вскоре Линус наладил регулярный сбыт всех таблеток, которые ему выписывали. Учеба в школе шла лесом, он снова ходил в отделение детской и подростковой психиатрии, где познакомился с Ульрикой, ровесницей с похожими проблемами; она согласилась продавать ему свои лекарства по двести крон за банку. Спустя год состояние Линуса не улучшилось, ему выписали таблетки в два раза сильнее, и цена выросла до сорока крон за штуку. Он надеялся, что и Ульрике выпишут лекарство посильнее, которое он у нее купит, но она перерезала себе маникюрными ножницами сонную артерию, и этот источник иссяк. Спрос существенно превышал предложение. Десяток студентов, прежде всего из Каролинского мединститута, которые жили на нижних этажах Сарая, выстраивались в очередь, как только прибывала «поставка», то есть как только Линус забирал лекарство в аптеке. Линусу не давала покоя мысль, что он мог бы зарабатывать в три-четыре раза больше, будь у него доступ. В это же время Линус впервые услышал о парне, который лет двенадцать-пятнадцать назад организовал похожий бизнес в прачечной – ныне солярии – в подвале тридцать шестого подъезда. Чувак был, видимо, вылитое чудовище Франкенштейна, но имел надежный контакт в Каролинской больнице: лекарства вывозились в больничных полотенцах, которые стирали в той самой прачечной. По слухам, этот парень убил несколько человек, что-то не поделил с латиносами из северного квартала, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Подобная схема была Линусу не по силам, к тому же, если достать лекарства в Каролинской так легко, зачем студентам обращаться к нему? Он старался не думать о том, что его выгодный бизнес незаконен, а на рынке, вероятно, есть и другие участники. Пока однажды они не появились во дворе. Линус только что совершил воскресный обход и продал пять таблеток студентке психфака, которая, казалось, сама нуждается в психологической помощи. Выходя из подъезда, он увидел двоих парней лет двадцати и почти сразу понял, что влип. Почти. Пойми он это сразу, возможно, успел бы скрыться. Чутье Линуса обманул внешний вид этих парней. В нем не было ничего подозрительного: ни спортивных костюмов, ни кед, ни стрижек ежиком. Разве что у одного из них на внешней стороне ладони был наколот маленький кролик. В целом парни выглядели по-пижонски. Прически, свитеры, мокасины. Но как только Линус вышел на улицу, они схватили его за руки и потащили в чулан, где хранились велосипеды. Там ему объяснили, что «потребности в веществах» студентов-медиков удовлетворяют они. От кого-то из студентов Линус слышал, что в универе продают таблетки в два раза дороже, чем он, но больше об этом не задумывался. Это же Сарай, тут отдельный мир. Парни засучили рукава. Один из них держал Линуса, а второй хлестал его по лицу так, что рот у Линуса наполнился кровью, затем они менялись. Закончив, парни заявили, что обошлись с ним мягко, потому что он молод и многого не понимает, но в следующий раз в ход пойдут кулаки или что похуже. И оставили Линуса лежать на бетонном полу в крови и соплях. На прощание один из парней поднял горный велосипед и швырнул его на Линуса, так что цепь поранила висок. Тем же вечером Алекс увидел его на той же скамейке, где они встретились чуть больше года назад. Линус был подавлен. Алекс поинтересовался, что случилось, а Линуса настолько переполняла жажда мести, что он все рассказал. – Понятно, – заключил Алекс. – Два взрослых чувака нападают на тринадцатилетку. Некрасиво. Можешь их описать? Каждое произнесенное слово причиняло Линусу боль, поэтому он выговорил лишь: – Пижоны. Выглядели как пижоны. – Ах, эти. Ясно. Блин, это начинает меня бесить. Что еще? Линус покопался в памяти. Стиль и внешний вид этих парней был для Линуса таким чужим, что ничего толком не вспоминалось, с тем же успехом они могли быть китайцами. Потом в памяти всплыла картинка. – Кролик. У одного татуировка была. Здесь. Алекс медленно кивнул: – Это уже другой разговор. Проверю. У тебя есть телефон? Линус дал Алексу свой номер и спросил, что тот собирается делать. Алекс улыбнулся, радостно потрепал Линуса за волосы и сказал: – Я позвоню. Следующие два дня продавать было нечего. Пижоны отобрали все таблетки, и Линус решил, что никогда не будет носить с собой весь запас. Если вообще будет что носить. Даже если бы товар у него был, он бы не осмелился отправиться на обход. Маме соврал, что упал с велосипеда, она сообщила в школу, что он заболел, после чего Линус провел большую часть времени, закрывшись у себя в комнате. Он боялся, и признаваться себе в этом было противно. Побои в чулане продолжались минут десять, но его словно катапультировали в параллельную вселенную. Перед ним стоял другой человек с твердым намерением нанести ему увечья. Не просто один раз ударить, а избить с единственной целью – оскорбить и сломить. Эта ситуация изменила взгляд Линуса на мир, и внутри словно засела большая заноза. Поэтому он оставался в комнате, свернувшись на кровати и уставившись на плакат с Гарри Поттером, который давно уже пора было снять. В двенадцатом часу вечера во вторник позвонил Алекс и попросил его спуститься на улицу, поскольку у него для Линуса сюрприз. – Какой? – спросил Линус. – Если скажу, это уже не будет сюрпризом. Спускайся. Когда Линус вышел во двор, где в ряд стояли три перекладины для выбивания ковров, Алекс сидел на корточках рядом с одной из них и курил. Перед ним стояла спортивная сумка, и Линус решил, что сюрприз лежит внутри. Алекс жестом показал, чтобы он немного отошел и встал в тень. Линус ничего не понимал и чувствовал себя идиотом, словно его в наказание поставили в угол. Он всерьез начал обдумывать, не прекратить ли все и не заняться ли в жизни чем-то другим. Например, чем? Он стал перебирать варианты, все одинаково нереальные, но тут послышался звук приближающихся шагов. Алекс что-то сказал, ему ответили. Линусу показалось, что голос ему знаком, и он подкрался на шаг ближе, не выходя из тени. – …может вырасти во что-то большое, – сказал Алекс. – С чего мне тебе доверять? – спросил второй. – Я тебя не знаю. – Нет. Но знаешь моего товарища. Линус, иди сюда. Линусу оставалось только послушаться, и он сделал несколько шагов вперед. Тогда он увидел, с кем разговаривает Алекс. Парень с татуировкой. По выражению его лица стало ясно, что и он узнал Линуса. – Что за… – начал он, поворачиваясь к Алексу, и наткнулся на ствол пистолета. – А сейчас спокойно, – сказал Алекс и прижал дуло к правому глазу парня, так что тому пришлось зажмуриться. – Линус. Открой сумку. Достань мяч и тряпку. – Да ты хоть знаешь, кто я такой? – парень пытался звучать уверенно. – Я очень хорошо знаю, кто ты такой. Тот, у кого ноль связей, кроме какого-то торчка в психушке. Ты все нашел, Линус? Линус поцарапался обо что-то, копаясь в сумке, и достал резиновый мячик размером с мандарин и длинную тряпку. Согласно инструкциям Алекса, засунул мячик парню в рот и закрепил, натянув на него тряпку и завязав ее на затылке. Протесты были задушены. Алекс вытолкнул парня к перекладине для выбивания ковров, дал Линусу кабельную стяжку и сказал привязать руки парня к раме. Пока Линус это выполнял, парень издавал гортанные звуки, а из глаз у него полились слезы. Алекс засунул пистолет в карман, расстегнул парню ремень и спустил с него штаны и трусы. Задница белела, как у убегающей косули, и содрогалась в спазмах. – Так, теперь можно и потрепаться, да? – Парень кивнул, и ниточка соплей просочилась мимо тряпки и разжала ему губы. – На днях ты с приятелем довольно сильно отметелил моего братана. Ему всего тринадцать. В этом возрасте человек еще ребенок, не правда ли? Считаешь, так надо поступать с ребенком? Парень мотал головой, по лицу текли слезы и сопли. Если бы Алекс спросил разрешения убить его бабушку, он, видимо, согласился бы. – Нет. Вот именно. Теперь ты понимаешь, что был неправ. Тогда я могу рассчитывать на то, что это больше не повторится? Ты оставишь Линуса в покое, чем бы он ни торговал? Кивок, кивок, кивок и стон, которые, похоже, можно было истолковать как «да, да, да». – Вот слышишь, Линус, – сказал Алекс. – Неплохо, да? Линус сглотнул и тоже кивнул. Несмотря на прежние мечты о мести, такой расклад ему не нравился. А больше всего ему не понравилось то, обо что он поцарапался в сумке. – Ладно, – сказал Алекс и похлопал парня по обнаженной ягодице. – Тогда остается только… Вы довольно сильно избили моего кореша. Это мне совсем не нравится. Такое не может остаться безнаказанным. Алекс наклонился над сумкой и надел перчатку. Парень в панике посмотрел через плечо. Его глаза расширились, и, когда он увидел, как Алекс достает полуметровый кусок ржавой колючей проволоки, он обделался. Испражнения потекли по ногам, воняя на всю поляну. Он попытался закричать, но резиновый мячик отлично заглушал все звуки, кроме животного поскуливания. Линус ощутил ком в горле, губы задрожали. – Алекс, – прошептал он. – Что? – Алекс наклонился к нему. – Он все понял, – прошептал Линус ему на ухо. – Хватит. – Ты думаешь? – спросил Алекс, и Линус закивал еще сильнее. – А мне так не кажется, – сказал Алекс. И взялся за дело. Пять минут спустя парень на четвереньках уполз с поляны. Его брюки были в дерьме и крови, хоть выжимай. Алекс выкинул колючую проволоку в кусты и бросил перчатку в сумку. Линус едва сдерживал тошноту. Он видел только первый удар, а потом закрыл глаза и зажмуривался так долго, как только мог. Но звуки! Казалось, их не забыть никогда. Только когда Алекс положил руку Линусу на плечо, он открыл глаза. Краем глаза увидел, как парень уползает. Алекс кивнул ему и сказал: – Вот теперь он понял. Однозначно. Челюсти у Линуса все еще тряслись, он не мог выговорить и нескольких слов. Алекс закурил и облокотился на перекладину. – Отпускать нельзя, – сказал он. – Если будешь продолжать этим заниматься, ты должен это уяснить. Если отпустишь… рано или поздно это прилетит обратно тебе в лоб. Догоняешь? Линус сглотнул комок слюны и кивнул. Алекс сжал губы и покачал головой. – Не догоняешь. Пока. Но обещаю тебе… – Алекс махнул рукой на край поляны, где только что исчезли из поля зрения ноги парня с татуировкой. – Этот мудила. Сначала он бы испугался, на несколько недель залег бы на дно. Но потом его бы мучило, что такой малец, как ты, резвится на его территории. Он бы все забыл, чувствуя, что пора с этим что-то делать. А теперь… – Алекс отряхнул ладони друг о друга. – Теперь он не забудет. На ближайший месяц, даже месяцы. Чтобы вспомнить, ему достаточно просто сесть. И тогда это зафиксируется. Алекс затушил сигарету, смяв ее между большим и указательным пальцами. – Я не говорю, что это обязательно было бы так, не думаю, что этот хрен достаточно крут, но, возможно, я спас тебе жизнь. Может быть. Судороги, которыми свело Линусу челюсти, прошли настолько, что он смог произнести: – Спасибо. Алекс кивнул. – Спасибо – это хорошо, но ты должен уяснить еще кое-что. Я для тебя кое-что сделал. Может настать момент… через месяц, через год, когда я попрошу тебя сделать что-то для меня. И ты сделаешь. Потому что это расплата. Так это работает, о’кей? Алекс протянул Линусу руку, и тот ее пожал. 7 Прошло четыре года, и теперь Линус стоял на том же месте, а в кармане у него лежали сто грамм ядреного порошка. Предсказания Алекса сбылись. Линус спокойно занимался своими делами и со временем расширил сферу деятельности, которая теперь включала в себя русскую контрабандную водку и краденое из отгрузочных доков. Он собрал команду из Хенрика и Матти, и, за исключением времени, проведенного в исправительном центре в Катринехольме, все шло гладко. Как и все живое, Линус жаждал роста, хотел сделать шаг наверх, выйти на уровень, где проворачивают настоящие дела и гребут бабло лопатой, но сейчас, сжимая в кармане пакет, он задумался, не слишком ли он разинул рот и не задушит ли его кусок, который ему в рот запихали. Вопрос номер один: нужно ли было втягивать Хенрика и Матти? Они его команда, но далеко не такие решительные. Особенно Хенрик может смалодушничать, если обстановка накалится, пока, правда, таких ситуаций не возникало. К тому же неизвестно, понравится ли это Алексу. Вопрос номер два: что же, блин, делать? Среди клиентов у него нет тяжелых торчков, а только те, кто на вечеринках занюхивает полграмма и потом спокойно дожидается следующих выходных. Конечно, не считая таблеток, которыми располагает Линус. Если то, что Алекс сказал о качестве, правда, они наверняка захотят попробовать товар Линуса, но тем самым он зайдет на территорию Чиво, а Линус всякое слышал о том, на что способен Козел – так называли этого Чиво в южном квартале. Фишка Алекса с колючей проволокой напоминала номер из репертуара Козла. Линус полчаса просидел у перекладины для выбивания ковров, но так и не нашел решения. Видеть возможности. С одной стороны, он находится в прекрасной ситуации. Сто грамм кристально чистого вещества в кармане, можно ли было об этом мечтать? С другой стороны, он как будто носит с собой тикающую бомбу. «Две недели», – выплюнул из себя Алекс, а это значит «ровно две недели, и ни дня больше». Линус, конечно, не думал, что Алекс его убьет или изобьет до полусмерти, если ничего не выйдет, но стопроцентной уверенности не было. Алекс изменился, и Линус даже знать не хотел, какое выражение теперь может принять его недовольство. А если Линус потеряет товар? Страшно даже представить, что в таком случае может произойти. Соцслужба уже несколько раз без предупреждения приходила домой и что-то вынюхивала. Итак. Пункт первый: спрятать товар в месте, где его не найдет даже натасканная на наркотики собака с мозгами Лейфа Перссона[8 - Лейф Г. В. Перссон (р. 1945) – известный шведский криминалист и автор детективов.]. Пункт второй: придумать способ толкнуть товар. Разложенная на составляющие, задача теперь казалась выполнимой. Линус встал и пошел домой. Переступив порог квартиры, он услышал доносящийся из кухни голос и замер. Твою мать. Дядя Томми приехал в гости. Линус ничего не имел против дяди, наоборот, но, учитывая содержимое его карманов, ситуация была не очень. К тому же Томми наверняка взял с собой Хагге, а в этом псе было что-то жуткое, он как будто все понимал. Линус схватил с полки вязаную шапку, засунул в нее пакет и положил на прежнее место. Из кухни послышалось цоканье, и в следующую секунду в проеме двери появился Хагге. Собака остановилась, подтянув за собой протез, и уставилась на Линуса так, что его пробрала дрожь. Если он сейчас посмотрит на полку, я закричу. Но Хагге только помахал обрубком хвоста, покачиваясь подошел к Линусу и позволил себя погладить. От облегчения на глаза у Линуса навернулись слезы, он сидел рядом с Хагге, гладил его и шептал: – Да-а-а, Хагге… ты же хороший пес? Взгляд Хагге будто бы говорил: я-то да, а вот ты – хороший мальчик? Хотя он, конечно, ничего такого не говорил. Да нет, говорил. Линус зациклился, а тут еще и дядя вышел из кухни, подошел к нему и сказал: – И кто это у нас тут? Голова Томми находилась сантиметрах в сорока от полки, и Линусу вдруг захотелось кинуться ему в ноги, признаться во всем и тем самым решить проблему. Да, привет. Вместо этого он пополз по полу, словно играя с Хагге, который не проявлял к игре ни малейшего интереса. Зато Томми был вынужден отойти от полки и пойти за ним. Когда Линус дополз до гостиной, он поднялся и обнял дядю. С самого детства у Линуса были хорошие отношения с Томми. После несчастья с отцом Томми был одним из немногих, с кем Линус мог поговорить, даже притом, что встречались они нечасто, ведь в то время Томми был занятым человеком. Когда в пятнадцать лет Линус по уши влип и к делу подключилась соцслужба, Томми был единственным взрослым из его ближайшего окружения, кто не считал его случай безнадежным. После исправительного центра он даже пару недель жил дома у Томми, но потом им стало слишком тесно. К тому же Линус гордился дядей. Хотя Томми уже не находился на вершине, быть племянником Томми Т. означало обладать определенным авторитетом. Естественно, Томми не был в курсе масштабов бизнеса Линуса. Он знал только о том, что всплыло, когда Линуса повязали. В первую очередь, он ничего не знал о торговле таблетками, и Линуса это более чем устраивало. Он не был уверен в безграничности дядиной доброты. А кокс? Даже не обсуждается. Когда Томми их навещал, мама брала себя в руки, и Линусу это нравилось. Обычно она ходила по квартире, словно окутанная серым облаком, словно мученик, который тащит мешок, набитый камнями, но с появлением Томми показывалась старая Бетти. Линус знал, что они были довольно близки в детстве, несмотря на то что Томми на пять лет старше Бетти. Когда Томми принимался рассказывать какую-нибудь из своих историй, случалось даже, что папа Линуса издавал звук, похожий на смех. Так что, несмотря на свое непростое положение, Линус не мог не обрадоваться, когда все вчетвером собрались за столом в гостиной и завели разговор, как в нормальной семье – за исключением папиного хлюпанья. – Так-так, – сказал Томми через некоторое время и обернулся к Линусу. – Что нового в школе? – Всё как обычно. – Линус пожал плечами. – Откуда ты знаешь? – встряла Бетти. – Тебя же там не бывает. Папа пробулькал что-то в знак согласия. Линус появлялся в школе ровно столько, сколько требовалось для поддержания впечатления, что он учится на программе для будущих автомехаников в школе «Тиббле» и собирается работать по специальности. Иногда у него даже получалось чему-нибудь научиться. – Позавчера меняли ремень ГРМ на «Вольво V70», – сказал Линус. – Мешал мультиприводной ремень. Просто ад, еле-еле убрали. Бетти взглянула на Томми, чтобы понять, насколько это похоже на правду, и Томми кивнул: – Да уж, это непросто. Через некоторое время Линус и Томми вышли на балкон подышать свежим воздухом, пока мама убирала поднос с кофе. Томми облокотился о перила и, глядя в сторону центра Стокгольма, сказал: – Понятия не имел, что есть такая штука, как мультиприводной ремень. Ты вообще бываешь в школе? – Иногда. Томми повернул голову к Линусу и спросил: – Толкаешь наркоту? – Нет, – ответил Линус, глядя Томми прямо в глаза. Дядя еще несколько секунд не отводил от него взгляд, а затем снова обратил внимание на город. – Тогда, может, барыжит кто-то из твоих приятелей, – сказал Томми. – В таком случае передай ему, что сейчас самое время залечь на дно. На рынке появилась новая фигура. И она смертельно опасна. Томми снова посмотрел на Линуса, и теперь увидел в его взгляде что-то похожее на мольбу. – Я серьезно. Множество людей уже мертвы. Он или они пытаются подмять под себя все. – Это как-то связано с теми самоубийствами? Лицо Томми исказилось мукой, и он ответил: – Да. В том числе. Теперь и Линус облокотился о перила, чтобы не смотреть Томми в глаза. Мысли в его голове мчались с бешеной скоростью. Новая фигура. Может, этим и объясняется то, что теперь Алекс достает кокс почти сказочной чистоты. И, может, именно на эту новую фигуру в конечном счете работает Линус. Хорошо это или плохо? Смертельно опасна. Если не справляешься – плохо, если нужна поддержка – хорошо. Плохо, если ты против него, хорошо – если за. Линус сам не знал, какую позицию он занимает. – Эта новая фигура… Он или они продают… очень чистый товар? Линус почувствовал, как дядя обжег ему щеку взглядом, но не обернулся. Хреново, что даже это пришлось рассказать, но ему надо знать. – Да, – ответил Томми. – Что ты об этом знаешь? – Да просто слышал кое-что. Томми схватил Линуса за плечо и повернул к себе. Линус не успел скрыть улыбку, которая расплылась у него на лице: он получил подтверждение того, что находится на стороне победителя. Смертельно опасной стороне. Томми заметил следы улыбки и схватил Линуса и за второе плечо. – Линус. Сегодня я был дома у одного из лучших друзей. Он съел упаковку снотворного и засунул голову в полиэтиленовый пакет. Он пытался обмануть этих людей. – Соболезную. – Так вот, что бы ты ни делал… Линус вырвался из рук Томми. – Прекрати. Я таким не занимаюсь. Томми опустил руки и внезапно будто состарился на несколько лет. – Я люблю тебя, Линус. Ты это знаешь. – Да. И что? Томми жевал ртом воздух, словно подыскивая формулировку, другой способ выразить то, что хотел сказать. Не нашел – и, кажется, сдался. Плечи опустились, он тяжело облокотился о перила. Они стояли совсем рядом, не говоря ни слова. Наконец Томми спросил: – Колумбийцы. Это все еще Чиво? – Откуда я знаю? Томми вздохнул: – Линус. Не делай из меня еще большего идиота. Ты бы знал в любом случае. – Да. – Что да? – Да, это Козел. Когда Томми ушел, бросив на племянника еще один долгий молящий взгляд, Линус остался на балконе и задумался. Похоже, по мнению дяди, колумбийцы из северного квартала имеют отношение к делу. Вряд ли. С чего бы им заходить на территорию, которую они и так контролируют, да еще и продавать гораздо более качественный продукт за примерно ту же цену? Но откуда тогда товар? Линус знал слишком мало, чтобы строить предположения. Ему казалось, что большинство циркулирующего на рынке кокса завозят из Колумбии, но он совсем не был в этом уверен. В других местах тоже могут быть крупные производители, о которых он никогда не слышал. Новая фигура. Со временем он, вероятно, все узнает, но в данный момент есть более неотложная проблема. Найти метод или придумать систему, чтобы продать те сто грамм. Он оглядел двор, и взгляд задержался на завешенном кухонном окне на третьем этаже восьмого подъезда. Надо с кем-то поговорить. С кем-то, кто знает, чем он занимается, на кого можно положиться. Кто смог бы дать ему совет и, возможно, подать идею. Вот только спрячет товар и сразу пойдет к ней. К Кассандре. 8 В детстве Линус и Кассандра держали свое общение в тайне. Было в нем что-то стыдное, не выносившее дневного света и внимания ровесников. Если бы стало известно, что гиперактивный Линус и Ка-ка-кассандра дружат, их бы, само собой, подняли на смех, но дело было не только в этом. Они друг другу даже не нравились. Кассандра считала сверхэнергичного Линуса ужасно надоедливым и тяжелым в общении, а ему Кассандра казалась вялой как корова, и часто у него не хватало терпения дослушать, пока она закончит предложение. Им было стыдно за свое общение, ведь оба понимали, что проводят время вместе потому, что больше его проводить не с кем. Они скрывали свои отношения даже от себя самих и играли в темных подвальных кладовках, в пустынных промзонах, в лесу. Часто играл один Линус, а Кассандра просто наблюдала. Когда Кассандре было тринадцать, а Линус только начал фармацевтический бизнес, она со своей жуткой мамашей и еще более жутким папашей переехала из Сарая. Несколько раз они созванивались, но Линус не мог спокойно слушать заикания Кассандры и с трубкой у уха прыгал от нетерпения. Он перестал ей звонить, а вскоре перестала и она. Незадолго до семнадцатилетия Линуса Кассандра вернулась. Отец убил ее мать. Не исключено, что в течение многих лет он еще и приставал к Кассандре. Во всяком случае, она на это намекала. Отцу дали пожизненное, а соцслужба подыскала Кассандре какое-никакое жилье. За время своего отсутствия она превратилась в стопроцентную эмо. Черные взъерошенные волосы с розовыми прядями, широкая подводка вокруг глаз, а одевалась она так, будто собиралась то ли на похороны, то ли на свадьбу. Большие куски тюля и бархата, в основном черного и белого цветов. Иногда образ дополняла высокая шляпа. Столкнувшись с Кассандрой во дворе, Линус сначала ее не узнал. А через некоторое время сказал: – Блин, выглядишь хреново. – Ты тоже, – ответила Кассандра. – Хуже прыщей в жизни не видала. В их репликах не было ни намека на добродушие – лишь холодная констатация факта. И все же они торопливо обнялись, в основном потому, что теперь у них хватало на это смелости. – Ты что, перестала заикаться? – Ти-типа того. Кассандра посещала логопеда, но существенное улучшение наступило, когда посадили ее отца. Сама она утверждала, что смерть матери, организованная с помощью бутылки финской водки «Koskenkorva» и кухонного ножа, ее нисколько не травмировала. Типичное шведское убийство, говорила Кассандра. В тот момент дома ее не было. Они снова начали общаться, и изменившиеся обстоятельства складывались в их пользу. Теперь, когда у Линуса были команда и бизнес, он стал терпимее и увереннее в себе, а заторможенность Кассандры отступила, когда она нашла себе подходящую маску и роль, которую могла бы играть. Они не то чтобы стали парой, но Кассандра была первой девушкой, с которой Линус переспал. Он не находил ее привлекательной – лишний вес, сотни шрамов на руках и ногах, оставшиеся после попыток себя порезать, рыхлая белая грудь, – но в процессе это было уже не важно. Приятно было в любом случае. Кассандра жила в однушке с микроскопической кухней, которая задумывалась как студенческая квартира. Вытяжка над плитой не работала, все кухонные поверхности покрывал слой жира. Стоило взять в руку любую вещь, которая не лежала в ящике, как на ладони оставался липкий след. Поскольку Кассандра не любила дневной свет, единственное в комнате окно было завешено куском плотной ткани, а комнату освещал десяток маленьких ламп. Мебель Кассандра купила в секонд-хенде или притащила с помойки. Квартира пропиталась влагой и запахом плесени, с которым Кассандра боролась, зажигая благовония. Если сидеть тихо, можно было услышать, как в кухонных шкафах шуршат тараканы. Затем Линус раздобыл ключ от двери на крышу в доме Кассандры. Он вынес туда два шезлонга, и в основном они проводили время там, если только не трахались, что случалось не так часто. Было приятно представлять себя королем всего, стоя на балконе, но крыша не шла с этим ни в какое сравнение. Огромная плоская поверхность с панорамным видом размером с два футбольных поля, над которыми властен только ты. Плюс ощущение опасности, ведь от края крыши отделяла лишь доходящая до колена стена, и, если нагнуться над ней, сводило живот. Однажды, сидя в шезлонгах, распивая водку и наблюдая за закатом, они пообещали друг другу, что вместе спрыгнут с крыши, если к двадцати годам не выберутся из Сарая. Это был напряженный момент, оба смутились и устыдились данного обещания. Но назад свое слово не взяли. 9 Линус достал шезлонги, которые обычно прятал за вентиляционной трубой, и поставил их у южного края крыши с видом на Норртулль и небоскреб центра Веннер-Грен. Температура была чуть выше нуля, и они завернулись в пропитавшиеся запахом благовоний пледы, которые Кассандра принесла из квартиры. Из тайника под распределительным щитом Линус вытащил бутылку водки «Мэджик кристал». Дядя Матти, дальнобойщик, покупал русскую водку в Эстонии по тридцать крон за бутылку и продавал Матти по восемьдесят, после чего тот вместе с Линусом и Хенриком перепродавал ее, преимущественно подросткам, по сто пятьдесят. Среди постоянных покупателей была и пара алкашей, им обычно делали скидку, поскольку покупали они много. Под распределительным щитом Линус хранил личный запас бутылок. Из-за болезни у него был риск развития алкоголизма, поскольку алкоголь приглушал навязчивые мысли. Поэтому Линус развивал самодисциплину. Иногда он позволял себе основательно напиться, чтобы расслабиться и перезагрузиться, но не более того. И не чаще раза в неделю. В остальное время заглушать мысли приходилось с помощью бега. Линус опустился на шезлонг, завернулся в плед, сделал большой глоток маслянистой обжигающей жидкости и протянул бутылку Кассандре, но она в ответ помотала головой: – Мне вставать через пять часов. Кассандра обычно вставала в три утра, ехала в промзону Хагалунд, спускалась там в подвал, освещенный люминесцентными лампами, и готовила бутерброды, которые затем продавались в киосках «Прессбюрон». За столом, заставленным контейнерами с помидорами, огурцами, моцареллой, ломтиками ветчины и другими ингредиентами, она надевала наушники с шумоподавлением, слушала группу «Black Veil Brides» и старалась не думать. Закончив в девять утра, она в идеале не должна была заметить, что уже отработала очередной день. Несколько раз это ей удавалось настолько, что на полпути домой она просыпалась и не понимала, где находится, что там делает и кто она такая. Goodbye agony.[9 - «Прощай, агония» (англ.) – название песни группы «Black Veil Brides».] Кассандра закурила «Кэмел», откинулась на шезлонг и посмотрела на звездное небо со спокойным выражением грустной злобы на лице, будто постоянно обвиняла что-то неопределимое. – У меня тут намечается кое-что, – сказал Линус. – О’кей, – ответила Кассандра, не поворачивая головы. – Полагаю, что-то незаконное. – На тысячу процентов. – Не стоит. – Сначала послушай. Линус рассказал ей все. Кассандра уже знала про перекладину для выбивания ковров и парня с татуировкой, поэтому предысторию можно было опустить. Он рассказал о кокаине, его количествах и качестве, о том, что сказал Алекс, и о проблемах, которые перед ним возникли. Когда закончил, Кассандра долго молчала. Затем вытянула руку. – Дай глотнуть. Выпив, вытерла губы, закурила следующую сигарету и сказала: – Я могу помочь. – В смысле? – Ну, с продажами тебе придется разбираться самому, но я могу взвешивать и фасовать. – Что ты об этом знаешь? – Блин, телевизор-то я смотрю. Кассандра глубоко затянулась сигаретой, и ее накрашенные черной помадой губы задвигались, когда она стала мысленно прикидывать: – Типа двести таких маленьких пакетиков на молнии, аптекарские весы и опасная бритва. Фасовать по полграмма и по грамму. Может, и по два, как ты думаешь? – Ты же знаешь, что денег нет? – Сейчас нет, знаю. Но потом же будут? – В таком случае придется хранить товар у тебя дома, – сказал Линус. Кассандра пожала плечами. – Ну и что? Соцслужба за мной не гоняется, в отличие от некоторых. – А потом? Когда все заработает. Сколько ты хочешь? Кассандра ответила сразу, как будто уже обдумала этот вопрос: – Двадцать процентов. Десять за расфасовку и десять за хранение. – Но больше всех рискую все равно я. – Поэтому я и беру всего двадцать. Кассандра сделала еще один большой глоток из бутылки. Линус наклонил голову и посмотрел на нее. Ее бледные щеки немного порозовели. – Тебе же завтра на работу. – Может, и нет. Пойдем ко мне и по-по-потрахаемся? – Не, я что-то задолбался. А вообще да. – Что да? Линус протянул руку. – Да, пойдем. Взяв его за руку, Кассандра улыбнулась. Фигура у нее была так себе, и из этого «так себе» Линусу больше всего нравились руки. Маленькие, изящные и теплые, Линуса не раздражал даже темно-синий лак для ногтей. Теперь, держа ее руку в своей, видя блеск в ее глазах и румянец на щеках, Линус почти возбудился. Эмоций добавляло и предчувствие головокружительного будущего. Но он не мог заставить себя спуститься в запущенную квартиру и кувыркаться на прокуренных простынях. Сейчас, когда он, слегка захмелев, сидел рядом с Кассандрой под бескрайним звездным небом, все казалось таким естественным и многообещающим. Однако не все так просто. Есть работа, которую надо выполнить, и Козел, которого надо избегать. Чиво. Даже имя похоже на рваную рану. – Остается только главная проблема, – сказал Линус. – Как, блин, продать сто грамм и не закончить свою жизнь на дне озера Бруннсвикен? – Это он контролирует рынок, да? Бык? Линус невольно обернулся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Одно дело – беззаботно, словно лесные пташки, щебетать о важных наркоделах. Но назвать Козла Быком – нечто иное. Это смертный приговор. – Твою мать, – сказал Линус. – Его зовут Козел. Чиво. – Как скажешь. Дело вот в чем. Классическая экономика или типа того. Тебе надо или найти новый рынок, или расширить су-у-у-су… Сука! Существующий. У Козла свои клиенты. Тебе надо найти новых. Томми 1 Казалось, Хагге тоже загрустил и трусил, повесив голову, как и хозяин. Они направлялись на площадь в центре Сарая. Томми никак не мог сосредоточиться на задаче, с которой предстояло разобраться. Ситуация с Линусом его беспокоила. Нет, она его мучила. Он всегда думал, что у Линуса все так или иначе будет в порядке. Он умен и энергичен, с чувством юмора тоже все нормально. Томми не доверял диагнозам, синдромам и психологам. Есть очевидные заболевания и неврологические нарушения, а все остальное относительно. Того, на кого сегодня навешивают ярлыки с буквенными комбинациями, раньше называли «бестолковым», или «психически неуравновешенным», или как-то еще, но смысл всегда был один: человек не похож на других. А это совсем не то же самое, что однозначное клеймо. Томми даже не считал Линуса «непохожим на других». Просто он активнее и нетерпеливее многих, но Томми и сам был таким в молодости. Единственное, что Томми соглашался признавать настоящей проблемой, – сложности Линуса с восприятием текстов. У него самого с этим никогда не возникало проблем, да и способность получать информацию через буквы, несомненно, важный навык в современном обществе. Но не жизненно необходимый. Есть множество самых разных занятий, которые бы больше подошли такому смышленому и креативному человеку, как Линус, чем копаться в карбюраторах и катализаторах или как там их. Томми пытался подтолкнуть Линуса к чему-нибудь, связанному с дизайном, предложил устроить ему практику на телевидении, поскольку предполагал, что учеба на автомеханика его не вдохновляет, а это означает риск скатиться в ту, другую жизнь, примеров которой в Сарае хоть отбавляй. Когда Линуса взяли за кражу со взломом на складе, это лишь подтвердило подозрения Томми: он попался, он увяз. Томми только не знал, насколько глубоко. В те недели, когда Линус жил у него после исправительного центра, Томми пытался вытянуть из него сведения, заставить его открыться, но Линус отшучивался, называл историю со складом глупостью и говорил, что больше такое не повторится. Как он тогда объяснит то подвальное помещение, заваленное краденым имуществом и алкоголем, ключ от которого носил в кармане? Да вот, просто хранил его для приятеля, которого, естественно, не может назвать, поскольку Линус не какой-нибудь стукач. Возможно, после этого случая они и начали отдаляться друг от друга, как бы Томми ни старался этому помешать. И что теперь? В худшем случае Линус начал барыжить всерьез, а в самом худшем случае впутался в ту же историю, в которой предстояло разобраться Томми. Теперь Томми боялся не только за себя самого, но еще и за Линуса. Томми не питал иллюзий. Даже если ему, вопреки предположениям, удастся докопаться до чего-то важного и он напишет несколько статей, на которые обратят внимание, то торговля в лучшем случае пойдет на спад, но не прекратится. Оставалось только надеяться, что спад случится на территории Линуса. Шансы минимальны, но это все, что у него есть. На пике собственных возможностей, когда сеть его контактов была шире и могущественнее всего, Томми, вероятно, смог бы защитить Линуса. Позвонить нужным людям, и канал Линуса перекрыли бы или он получил бы неформальную «крышу». Тогда это еще было возможно. Сейчас же от большинства этих людей нет никакого толку, ведь они мертвы. Как только Томми вышел на площадь, ветер ударил ему в лицо и взъерошил волосы. Полдевятого вечера – в это время открыты только пиццерии, местная забегаловка и супермаркет. Томми пересек площадь и остановился у скульптуры эльвы верхом на единороге, стоящей на постаменте в осушенном фонтане. Большинство освещавших площадь фонарей были сломаны, в подъездах и закоулках стояли тенеподобные личности. Мужчина с восточноевропейской внешностью вышел на свет и сделал вопросительный жест рукой. Томми помотал головой, мужчина помрачнел. Что ты тогда, мать твою, тут забыл? Томми обошел фонтан и пересек границу с северным кварталом. И здесь стояли люди, поодиночке и группами, съежившись у стен и защищаясь от ветра. В основном латиноамериканцы. Молодой парень с длинными черными волосами, подвязанными банданой с черепом, поигрывал ножом-бабочкой. Томми оглядел те лица, которые мог различить. Он никого не узнавал. Прошло несколько лет с тех пор, как он бывал в этом районе по работе, и за это время, похоже, произошла смена поколений. Сплошь восемнадцати-двадцатилетние. Парень с ножом-бабочкой перестал играть и поднял глаза. Хагге остановился. Томми тоже. Просто так подойти и начать задавать вопросы было равносильно самоубийству. Хагге потянул поводок, чтобы уйти тем же путем, которым они пришли, и Томми последовал за ним. Он вернется, но при свете дня, и тогда он будет не один. 2 Приехав домой в Транеберг, Томми накормил Хагге, смешал коктейль «Виски сауэр» и позвонил Томасу. Они познакомились, когда Томми работал над репортажем об анаболических стероидах. Томас управлял тренажерным залом в районе Риссне и не просто обходил анаболики стороной, а откровенно их ненавидел. Два его друга детства из Гватемалы нарвались на партию фальсификата из России, которая их погубила. И сломила Томаса. Если он замечал в своем зале хотя бы намек на иглу или таблетку, то лично выпроваживал владельца на улицу или ставил его на место. Томас был невысок, всего метр семьдесят пять, но недостаток роста компенсировал шириной плеч и силой удара. Когда-то он был блестящим многообещающим боксером, и бокс спас ему жизнь. В пятнадцать лет он с двумя друзьями поехал из родной деревни на районные соревнования и занял там первое место. Когда Томас вернулся домой, деревню сожгли, а всю его семью по подозрению в связи с партизанами убили правительственные войска. Вместе с двумя друзьями, чьи семьи тоже уничтожили, он бежал в Швецию. С тех пор прошло больше двадцати лет, Томас закрыл тренажерный зал, открыл молодежный боксерский клуб, но все это время поддерживал хорошую физическую форму. Что-то внутри него всегда было настороже, ожидало атаки, и, когда придет время, он будет готов ее отразить. Поскольку у Томми с Томасом сложились хорошие отношения, Томми несколько раз пользовался его услугами сопровождающего. – Diga[10 - Говорите (исп.).]? – Hola, Tomаs.[11 - Привет, Томас (исп.).] Это Томми. – А, Томми! Quе pasa?[12 - Как дела? (Исп.)] Томми улыбнулся. Хоть кто-то не считает его мертвым. – Порядок. А у тебя как дела? – Как сажа бела. Томас питал слабость к выражениям, которые считал типично шведскими, и уделял им особое внимание, когда, будучи подростком, учил язык. К сожалению, многие из них устарели уже тогда. – Слушай, мне нужна твоя помощь в одном деле. Не вдаваясь в детали, Томми объяснил, что ему необходимо изучить северный квартал Сарая. Томас засмеялся: – Так тебе нужен крепкий латинос для подстраховки? – Примерно так. С наличкой сейчас не очень, но… – Не проблема. Вот разживешься деньгами, тогда и поговорим. – Отлично. Завтра ты свободен? – Во сколько? Они договорились встретиться на площади Сарая в час дня. Затем попрощались, и Томми уже опустил телефон, но вдруг услышал голос Томаса. – Эй, Томми! Он снова поднес трубку к уху: – Да? – Мне тут сказали, ты дуба дал, но я ответил: nunca![13 - Никогда! (Исп.)], только не Томми! – Ладно, Томас. До завтра! 3 Томми как раз удалось заснуть с Хагге в ногах, когда зазвонил телефон и на дисплее высветился «Дон Жуан Юханссон». Томми ответил и поговорил с Хенри, который отмечал сегодняшний триумф. Наводка Томми оказалась на вес золота. В багажнике одной из машин Ханса-Оке нашли восемьдесят килограммов сорокапятипроцентного кокаина – одна из самых крупных партий за долгое время. Но и это еще не все. Товар лежал в коробке с парома «Финнклиппер», ходящего из финского Наантали в шведский Капельшер, так что теперь стало ясно, за каким портом надо установить наблюдение. Разумеется, писать об этом Томми было нельзя, он этого даже не слышал. Хенри был сентиментален и пьян. К собственному удивлению, по звучавшей фоном музыке Томми понял, что празднование проходит в клубе «Голден Хитс», так что возраст, похоже, его все же догнал. Они попрощались и пожелали друг другу спокойной ночи под звуки хита семидесятых «Moviestar» в исполнении Харпо. Томми положил телефон на тумбочку, а потом какое-то время лежал, уставившись в потолок. Время от времени комнату озарял свет фар от машин, проезжающих по улице Маргретелундсвеген. Он раздумывал, не позвонить ли Аните, но решил, что уже слишком поздно. Покончив с бурным периодом в жизни, в какой-то момент она полностью пересмотрела режим дня и начала придерживаться жесткого распорядка, который включал в себя и ранний отход ко сну. Томми остался наедине со своими мыслями. Очевидно одно. Томми больше доверял записям Ханса-Оке, чем какой-то коробке. Товар прибыл через порт Вэртахамнен. Удивительно, но факт: кто-то пожертвовал коксом розничной стоимостью под сто миллионов ради спектакля, да еще и такого примитивного. Но в полиции все же есть светлые головы, которые должны были понять, что история с коробкой слишком проста. Конечно, пришлось установить наблюдение за Капельшером, но только идиоты вроде Хенри считали это единственно правильным решением. Прискорбно то, что обстоятельства смерти Ханса-Оке и находка, которую впоследствии обнаружили в его машине, тоже часть спектакля. Лучший друг Томми умер, чтобы отправить полицию по ложному следу. Но он же покончил с собой. Мертвое тело Ханса-Оке витало над Томми в темноте, нависая над ним, словно немая угроза. Это случилось со мной. Может случиться и с тобой. Трупный запах наполнил ноздри Томми, и он перестал дышать, воспарил и поплыл вместе с Хансом-Оке, стал Хансом-Оке, опустился на кровать и остался лежать там мертвый, в ожидании собак, которые придут и вопьются в него своими клыками. Икс? Томми почти уснул, но теперь открыл глаза и вздрогнул, на что Хагге ответил недовольным ворчаньем. В начале карьеры Томми его более опытные коллеги рассказывали, что слышали о так называемом «мистере Икс», который свирепствовал в Стокгольме в шестидесятых-семидесятых годах. Тогда речь, вероятно, шла о мелком барыге по имени Лейф Стенберг, в котором не было ничего загадочного, и Томми казалось, что использовать в качестве прозвища неизвестную переменную в его случае неуместно. Теперь же, учитывая произошедшее с Хансом-Оке, это выглядело как откровенная провокация. Как детская выдумка. Полоумный ученый Доктор Икс. Кто, черт возьми, мог себя так назвать и надеяться, что его воспримут всерьез? Тот, кто может заставить два десятка людей покончить с собой и спустить сто миллионов просто так. Силы в темноте, дрейф материков в тиши. Линус 1 Кассандра высказала разумную мысль: найти новый рынок или расширить существующий. О первом варианте и думать нечего. Стоит ли соваться, скажем, в Сундбюберг и толкать там товар, не имея представления о расстановке сил в районе и тех, кому он тем самым перейдет дорогу? Вряд ли. В идеале хорошо бы найти новых покупателей, чтобы не пришлось доить клиентов Чиво. То есть надо оценить рынок, прозондировать почву. Придется поработать ногами. Побегать. Не вопрос. Бег помогал Линусу держаться без помощи лекарств. Все началось, когда ему было четырнадцать, и, как часто бывает с событиями, которые впоследствии определят вашу жизнь, это произошло случайно. Состояние Линуса оставляло желать лучшего. Ему было трудно усидеть на месте дольше двух минут подряд, и, несмотря на то что мозг был изможден мыслями, которые постоянно играли в голове в кошки-мышки, у Линуса были проблемы со сном, и он ночи напролет играл онлайн в «Call of Duty» или «Battlefield» на Xbox. Однажды во дворе к нему подошел какой-то торчок. Он знал о бизнесе Линуса и умудрился убедить себя, что тот здесь и сейчас сможет достать ему «Субутекс». Когда Линус объяснил, что он ошибся, торчок выхватил нож. Линус сделал несколько шагов назад. Торчок приближался, размахивая ножом. Линус обернулся и перешел на бег. Он бежал через двор, а торчок хоть и был в плохой форме, но под воздействием чего-то бодрящего не отставал. Однако Линус оказался быстрее. Уже через несколько сотен метров нарик натолкнулся на урну и свалился на землю. Линус не останавливался. Обогнул дом и продолжил бежать на север, по направлению к парку Хага. Стояло лето, кругом было зелено. Ноги пружинили, отталкиваясь от асфальта, и, ступив на парковую дорожку, Линус прибавил скорость. Джинсы и футболка с длинным рукавом, в которые он был одет, не подходили для бега. Мокрая от пота одежда прилипала к телу, но это было неважно. Впервые за черт знает сколько времени он чувствовал себя свободным. С того дня Линус начал бегать. Раздобыл трекинговые ботинки «Адидас», покупка которых давно входила в его планы, поскольку они выглядели по-пацански. Изучил отзывы на беговые кроссовки в Интернете и остановился на «Asics Gel Nimbus 15». Стоили они недешево, но он мог себе их позволить. Кроссовки оказались отличными, и Линус стал регулярно их покупать. В качестве напоминания о прошедших годах и доказательства преодоленной дистанции в его гардеробе было две пары AGN 15, две пары AGN 16 и пара AGN 17 – все изношенные. Нынешней пары AGN 17 хватит еще на несколько месяцев, и Линус надеялся, что, когда придет время покупать новые, появится следующее поколение кроссовок. Четыре-пять раз в неделю он пробегал десять километров, часто еще больше. Только в эти моменты мысли в голове успокаивались. Он фантазировал о том, что никогда не бросит бежать, ноги будут отталкиваться от земли, он устремит взгляд вперед и будет размахивать руками, пока рядом с ним не побежит Смерть. В кроссовках «Найки-Эйр», вот ведь лошара. Линус стал более усидчивым, научился контролировать мысли и, что радовало больше всего, начал спать по ночам. Время от времени он появлялся в Сети, и тогда старые знакомые интересовались, что с ним стало. Он рассказывал, что начал бегать длинные дистанции, и в ответ слышал в наушниках «ЛОЛ» на разные лады. «Ну-ну, – говорили ему. – А я теперь занимаюсь: тягаю штангу». Поработать ногами – как раз то, что надо, так что теперь Линус позвонит в каждую дверь, поговорит со всеми, с кем только сможет, из трех тысяч жильцов южного квартала и прозондирует почву. Северный квартал? При всей своей бесшабашности камикадзе Линус все же не был. Контроль Чиво и над южным кварталом, где его люди могли приходить и уходить, когда заблагорассудится, по сути, нарушал заведенный порядок. До Чиво там заправляла пара шведов, но стоило им бесследно исчезнуть, как галопом прискакал Козел. Поговаривали, что найденная у берега Бруннсвикена рука со следами жестоких пыток принадлежала одному из этих шведов, и после этого Козел стал пастись там, где пожелает. О северном квартале нечего было и думать. Там у Чиво повсюду свои люди, и с Линуса ни на секунду не спустили бы глаз с того момента, как он пройдет мимо супермаркета. В южный квартал латиносы приходили только затем, чтобы делать бизнес, поэтому здесь был шанс прощупать почву незаметно. Но как именно? Нельзя же просто звонить в дверь и спрашивать: «Извините, возможно, вас заинтересует немного наркоты?» Нужно какое-то прикрытие. Немного поразмыслив, Линус нашел решение. Не очень красивое и, пожалуй, даже ниже его достоинства, но, возможно, именно поэтому оно могло сработать. Он достал пятьсот крон из тайника в старом ботинке и отправился покупать печенье. 2 – Здравствуйте, меня зовут Линус, я играю в юношеской футбольной команде «Хага». Мы готовимся к соревнованиям в Германии и продаем печенье, чтобы собрать деньги на поездку. Может, захотите купить? Открывшей дверь женщине было около пятидесяти, и она едва ли была похожа на наркоманку, но что-то же Линус должен был сказать, чтобы потренироваться. Глаза у женщины сузились, и она перевела взгляд на пакет у ног Линуса. – Какое печенье? – Разное. Шоколадное, ванильное, лимонное. – Какое из них с шоколадом? – Вот это. Линус покопался в пакете и достал упаковку печенья с шоколадной начинкой. Женщина подозрительно посмотрела на упаковку. – Это же просто?.. – Да. Мы их получаем по… – Линус подался вперед и понизил голос: – Очень выгодной цене. – Сколько же оно стоит? – Пятнадцать крон за пачку. – Хм. Давай две. Линус протянул печенье и получил двадцатку и десятку, став на восемь крон беднее, ведь ему печенье обошлось по девятнадцать крон за упаковку. Поправка номер один: подними цену до двадцати. Он ненавидел невыгодный бизнес, независимо от товара. Женщина уже почти закрыла дверь, прижимая печенье к груди, но вдруг Линус спросил: – Больше ничего не хотите? Женщина остановилась и нахмурила брови. – То есть? – Ну, если вам еще что-то нужно. Может, я смогу это устроить. – Что, например? – Это вы скажите. А я отвечу. Линус ни на секунду не сбросил с лица маску бойкого футболиста, оле-оле, вот это все. Женщина задумалась и закатила глаза, и Линус понял, что будущим клиентом она не станет. – Мороженое есть? – К сожалению, нет. – Собачий корм? – Тоже нет. Желаю вам хорошего дня. Дверь закрылась слишком резко. Поправка номер два: меньше болтай. Если тебе ничего не светит, будь краток. И двадцать крон за пачку. Одна крона прибыли. Крэкс. Фэкс. Пэкс. Обойдя двадцать четыре квартиры, Линус нашел того, кого искал. Пухлый парень лет тридцати выглядел так, как будто только что оторвался от двухдневной игры в «World of Warcraft». Бледный, небритый, под глазами темные круги. Он устало слушал заготовленный рассказ про печенье, покачивая головой, и дверь стала закрываться, едва только Линус дошел до «соревнований в Германии», поэтому Линус сразу перешел к последней части: «Что-нибудь еще?» – Что, например? – Что хотите. Парень обвел взглядом лестничную площадку. Затем просунул один указательный палец в дырку, сделанную большим и указательным пальцами другой руки, вынул, просунул опять. – Не это же? – Нет. Не это. Другое. Парень наклонился к Линусу и прошептал: – Что у тебя есть? – Пожалуй, мне стоит войти. Оказалось, парня зовут Йоран, он разрабатывает инди-игры и довольно состоятелен. В гостиной стояли два больших экрана, подключенных к мощным компьютерам – от их гудения воздух в квартире будто насыщался электричеством. Линус рассказал, что продает и по какой цене. Йоран не поверил: – Если все так, как ты говоришь, в чем я сильно сомневаюсь, я готов взять пять грамм. Но сначала тебе придется дать что-нибудь на пробу. – Разумеется, – ответил Линус и натянул на лицо улыбку. Вот блин. Это надо было предвидеть. На начальной стадии остается лишь смириться с потерями, оплатить пробную дозу из собственного кармана. Линус пообещал вернуться на следующий день в то же время. – Еще кое-что, – сказал Линус перед уходом. – Ты покупаешь у Чиво? Йоран фыркнул и помотал головой, так что затрясся жировой мешок под подбородком. – Его дерьмо я бы и в жопу не засунул, если бы я… – Йоран осекся, на его лице промелькнул ужас, он шагнул к Линусу и схватил его за руку. – Ты же не на него работаешь? – Нет-нет. Не волнуйся. – Клянешься? Линус убрал руку Йорана со своей. – Клянусь. И, Йоран… – Казалось, Йоран все еще не совсем ему поверил, когда он кивнул, нижняя губа задрожала. – Сейчас начинается что-то новое, – сказал Линус. – Это я тоже обещаю. Когда Линус решил, что для первого раза достаточно, он обошел четыре подъезда и обзавелся тремя новыми клиентами, плюс один из старых покупателей лекарств захотел попробовать что-то новое. К соотношению цены и качества товара все отнеслись так же скептично, как Йоран, а в конце концов усомнился и Линус. Когда Алекс сказал о тысяче крон за грамм и девяностопроцентной чистоте, это был лишь голый факт, но, когда все потенциальные клиенты отреагировали на это так, словно Линус предложил подписать договор на съем дешевой квартиры в центре, он засомневался. А что, если Алекс пытается впарить ему какой-то фуфел? Сам Линус никогда не употреблял и не мог оценить качество товара. И все же что-то подсказывало, что Алекс не соврал. Придется исходить из этого. Вернувшись домой, Линус отправил сообщение Кассандре: чтонибуть гатово? Он как раз отправил эсэмэс, когда в дверь постучали. Линус впустил маму, а затем лег на кровать. Как и всегда, когда Бетти входила в его комнату, ее взгляд шнырял вокруг, словно крылатая ракета в поисках цели для нанесения удара. Взгляд остановился на пакете. – Что у тебя там? – Печенье. Бетти наклонилась над пакетом, изучая его содержимое. Осталось четырнадцать пачек, тринадцать удалось продать. После неудачной сделки с женщиной в первой квартире Линус поднял цену до двадцати крон, а продав еще несколько упаковок, до двадцати пяти. Пять часов, проведенных за работой, принесли ему прибыль в тридцать восемь крон. Губы Бетти сжались и стали похожи на знак равенства, а затем из них вырвалось: – Естественно, краденое. Линус предъявил ей чек, который специально на такой случай оставил на прикроватном столике. Бетти изучила его, и ее взгляд стал пустым, непонимающим. – Я покупаю печенье, – сказал Линус. – И потом продаю его. Немного дороже. – Зачем… ты это делаешь? Линус улыбнулся дружелюбной и лишь чуть-чуть снисходительной улыбкой. – Чтобы немного подзаработать. Зачем же еще. Бетти смотрела на чек, на Линуса, на оставшееся печенье, словно на составные части ребуса, который она была не в состоянии разгадать. – Звонили из школы. Тебя там не было два дня. – Знаю. Завтра пойду. – Почему тебя там не было? Линус сел на кровати, изобразил в меру грустное и беспомощное выражение лица и развел руками. – Потому что продавал печенье. Потому что у меня нет денег. Потому что мне не отдают стипендию. Челюсти Бетти сжались, она заморгала. Линус знал: ей стыдно за их настолько плачевное материальное положение, что им приходится тратить стипендию Линуса и отдавать ему лишь несколько сотен крон в месяц. Мама сделала полшага к нему с таким видом, будто собиралась сказать что-то нежное, но, поскольку эту стадию они уже миновали, она лишь спросила: – Но завтра пойдешь, да? – Обязательно, мама. Обещаю. От Линуса нечасто можно было услышать слово «мама», и Бетти на несколько секунд замерла, словно впитывала в себя этот момент, чтобы потом вспоминать и лелеять его, сидя на балконе и потягивая «Бейлис». Она кивнула и вышла из комнаты. Звякнул телефон. Кассандра. Все готово. Начинаю прямо сейчас. О’кей. Все идет своим чередом. Завтра придется зайти в школу, посмотреть, не найдутся ли там клиенты. Он знал нескольких чуваков, которые употребляли, но в основном они сидели на амфетамине низкого качества или препаратах, его содержащих. Неизвестно, есть ли у них бабло на товар Линуса. Надо выяснить. В целом хороший день. Нестандартный эксперимент Линуса по расширению радиуса продаж прошел более или менее удачно, и, если все сложится, у него купят десять грамм. Не хотелось бы и дальше действовать по этой схеме, и он надеялся на то, что новые клиенты настолько оценят товар, что скоро приползут обратно к источнику. Линус. Источник. Неплохо. Линус переоделся в спортивный костюм и бережно достал из шкафа беговые кроссовки, зашнуровал их с ритуальной точностью, одна петля за другой. Затем встал, попружинил на ногах, наслаждаясь почти невесомой податливостью кроссовок. Сначала долгая пробежка, а потом спать, набираться сил перед завтрашним днем. Так действует серьезный игрок. Томми 1 Томас уже сидел на краю фонтана и ждал, когда в начале второго на площади Сарая появился Томми. Ветер поднимал в воздух пыль и мелкий щебень, но Томас сидел и невозмутимо смотрел перед собой, положив руки на ноги. Увидев Томми, он просиял и поднялся: – А, Томми Т. Прибыла наша легенда. Даже если Томми и Томас были почти друзьями, их дружба строилась на предпосылке, что Томми придерживается своего крутого и пресыщенного образа, известного под именем Томми Т. С более трусливым и слабым человеком, который на самом деле был его истинным «я», Томас, похоже, даже не желал иметь дело. Они пожали друг другу руки. – Сорри за опоздание, – извинился Томми. – Все нормально. Я изучал обстановку. А где Хагге? – Он сегодня на больничном. – Надеюсь, ничего серьезного? – Нет, просто он немного не в форме. Хагге обладал меланхоличным темпераментом, который иногда переходил в депрессию. Тогда он просто лежал в своей корзине, уперевшись подбородком в дно, а глаза его были черны от горя. Он отказывался что-либо делать, а если Томми пытался его подбодрить, в ответ доносились только глубокие вздохи. Сегодня был как раз такой день. С годами Томми выявил закономерность. Статистически она не подкреплялась ничем, но, даже будучи просто тенденцией, заставляла волноваться. Существовала корреляция между депрессивным состоянием Хагге и днями, когда все летело к чертям у Томми. Если Хагге и обладал ограниченной способностью заглядывать в будущее, Томми надеялся, что именно сегодня она не сработает. Слишком многое стояло на кону. – Пообедаем? – спросил Томми и махнул рукой в сторону пиццерии на северной стороне площади. – Конечно. Пиццерия «Примавера» была оформлена в мексиканском стиле. Сомбреро на стенах, кактусы в горшках, черно-белые фотографии Панчо Вильи[14 - Панчо Вилья (1878–1923) – военно-политический деятель, один из лидеров повстанцев во время мексиканской революции 1910–1917 гг.]. Заведение имело разрешение на подачу спиртных напитков, и за барной стойкой красовалось несколько бутылок мескаля с небольшой гремучей змеей внутри. Пиццы назывались «Ацтека», «Ла Бамба», «Оахака» и убойная «Субкоманданте Маркос», с перцем халапеньо. Мексиканскую атмосферу нарушали стоящая у входа пинбол-машина «Семейка Аддамс» и диско-шар перед местом диджея в углу. Вечером по выходным это место превращалось в бюджетный ночной клуб «Прима!». Томми и Томас взяли по пицце «Акапулько» и еще одну навынос и сели друг напротив друга. В ожидании заказа они набросали планы действий в зависимости от разных сценариев, которые могли их ждать в северном квартале. Все планы требовали присутствия Томми Т., и в такие дни, как сегодня, Томми иногда не хватало кокаина. За годы нахождения в гуще событий наркотик помогал ему не упускать из виду трофей, создавать шоры, которые требовались, чтобы нахраписто нестись вперед, не глядя по сторонам, как и ожидалось от крутого Томми Т. Теперь же он все чаще ощущал себя старым актером музыкального театра, который, спотыкаясь, взбирался на сцену, чтобы сыграть свою главную роль перед все редеющей публикой. Принесли пиццы. Официант кивнул Томасу и с любопытством покосился на Томми, а затем произнес: – Buen provecho.[15 - Приятного аппетита (исп.).] – Что скажешь о здешней обстановке? – спросил Томми, когда Томас за пару минут умял половину пиццы. – Любопытно, – ответил Томас. – Словно, как бы это сказать, разброд и шатание. – В каком смысле? – Как будто масло продали, а деньги потеряли. Не чувствуется стиля. – Почему так, как думаешь? – Без понятия. Надо поспрашивать. Я прихватил скотч. Томас похлопал по карману куртки и вернулся к пицце. Он был убежден, что большинство вопросов можно решить с помощью скотча, и, понаблюдав за ним в действии, Томми согласился. Если наблюдение Томаса верно и в северной части района царит апатия, это должно быть связано с Чиво. Обычно он держал всех в узде, но разброд и шатание свидетельствуют о том, что он теряет хватку. В таком случае это тянет на небольшую революцию. Пять минут спустя Томас доел свою пиццу и половину пиццы Томми. Они расплатились, взяли коробку с третьей пиццей и ушли. Выйдя на площадь, Томас кивнул в сторону двоих парней, которые мерзли на скамейке перед супермаркетом. – Посмотри, например, на них, – сказал он. – Ни тебе наблюдения, ни правильного поведения. Просто сидят там, как будто… – Плачут над пролитым молоком? Томас усмехнулся: – Я бы сказал по-другому, но, раз ты это произнес, пусть будет так. Они продолжили путь через площадь и прошли в северный квартал. Парни на скамейке проводили их взглядом, но делать ничего не стали. 2 От того, что когда-то было самой большой в стране детской площадкой, расположенной во дворе жилого дома, осталась лишь тень ее обломков, привлекательная как нарушенное обещание. Уже через год после открытия из двух смотрителей остался один, а спустя еще семь лет убрали и эту ставку. Предоставленная сама себе, Полянка постепенно приходила в упадок. Все, что могло ржаветь, проржавело, все, что могло гнить, сгнило, а об остальном позаботились вандалы. Несмотря на недостаток ресурсов, Полянка была частью шведской системы, а значит, должна быть абсолютно безопасной для детей. Как только эта достопримечательность начала разрушаться, когда из досок выскочили шляпки гвоздей, а рейки начали разваливаться, площадку демонтировали, но новой не заменили. Все самое хорошее разрушилось первым. Пенсионеры еще помнили веселые игры и катание на каруселях, теперь уже давно разобранных. Осталось только скучное, одинаковое. Бессмысленная ржавая металлическая конструкция, несколько горок и простых лазалок да пара песочниц. На краю одной из песочниц сидел мальчик лет четырнадцати, безразлично пялился на экран мобильника и время от времени оглядывался. Когда он заметил Томми и Томаса, его большой палец перестал двигаться по экрану, а взгляд стал бдительным. – Здорово, пацан, – поздоровался Томас по-испански. – Ты разве не должен быть в школе? Мальчик состроил гримасу и ответил по-шведски: – Говорите на понятном языке. – Нам бы поболтать с Чиво, – сказал Томми. – Знаешь, где его найти? Мальчик помотал головой, и его взгляд порхнул в сторону мобильника. – Не знаю такого. – Тебе не холодно тут сидеть? – поинтересовался Томми. – Когда можно было бы сидеть в тепле. У нас тут пицца с собой. Теплая. Мальчик покосился на коробку. Ему недоставало закалки, чтобы изобразить полное безразличие перед видом или запахом, но он лишь произнес: – И что? Томас наклонился к мальчику. – Поскольку ты тут наблюдаешь… – Мягким движением Томас забрал телефон из руки у мальчика, выпрямился и только потом закончил: – Может, тебе надо чем-то наполнить желудок? – Что вы, блин, делаете? – сказал мальчик и встал. – Спокойно, спокойно, – сказал Томас и присвистнул, увидев телефон – «Айфон 6-эс» в золотом цвете. – Это всего лишь временный обмен. Томми, дай ему пиццу. Томми протянул мальчику коробку, но тот отказывался брать. В голосе проявилась по-детски просящая интонация: – Отдайте мой телефон! – Послушай меня, – сказал Томас. – Телефон я на время заберу, чтобы тебе не пришло в голову кому-нибудь позвонить. Если ты только покажешь или кивнешь в нужном направлении… Рука мальчика потянулась к заднему карману. – И что тогда? – Тогда сначала тебе дадут пиццу. Затем ты сядешь и спокойно ее съешь. И доесть не успеешь, как я отдам тебе телефон. – Томас показал на руку мальчика, которая дотронулась до заднего кармана. – Слушай… Нет, не надо. Мальчик внимательно посмотрел Томасу в лицо и увидел в нем авторитет, как у индейского вождя. Он опустил руку и кивнул в сторону зала «Диабло Негро Джим», который располагался в цокольном этаже метрах в пятидесяти от них. Томас посмотрел туда и произнес: – Можно было догадаться. Мальчик снова сел на край песочницы, и Томми отдал ему пиццу. На этот раз он ее взял. Открыл коробку и наморщил нос: – Вот дерьмо, это же «Акапулько»! Ну почему именно она? Ананасы и прочая хрень. Томми пожал плечами и сказал: – Buen provecho. 3 Около входа стоял «лексус», на заднем стекле наклейка с названием зала. Томас открутил радиоантенну с крыши и воткнул ее в клапан заднего колеса – воздух начал медленно выходить. Затем они вошли. Внутри зала «Диабло Негро Джим» не было ни тренажеров, ни элементов декора. Только гири и гантели на подставках. Скамьи, поглощающие шум ковры и гигантское зеркало. Голые бетонные стены пропитаны неприятным запахом пота. Два парня в беспроводных наушниках стояли рядом перед зеркалом и раскачивали тяжелые гантели вверх-вниз в гомоэротическом парном танце. Томас кивнул мужику с толстой шеей, который листал журнал о бодибилдинге «Флекс» за стойкой администратора, а затем двинулся в сторону задней двери, которую не было видно от входа. Мужчина был вылитый герой боевика – так обычно изображают какого-нибудь свирепого майора. Квадратное лицо, короткая стрижка ежиком, напряженные губы. Томми подошел ближе, и он оторвался от журнала и недоверчиво заморгал. – Сколько стоит годовой абонемент? – поинтересовался Томми. – Шутишь, да? – Ага. Это твоя машина снаружи? – А что? Ты из налоговой, что ли? Томми так и подмывало сказать «да» и придумать себе новую историю, но он выбрал более простой путь и сказал: – Да какие-то пацаны рядом трутся. Губы у мужчины напряглись еще больше. Со словами «Чтоб их!» он швырнул журнал на стойку, после чего прогромыхал на улицу. Парни в беспроводных наушниках были так заняты своим отражением в зеркале, что не замечали ничего вокруг, и Томми поспешил к задней двери, которая теперь была приоткрыта. Изнутри доносились звуки пыток, и Томми нахмурил брови. Непохоже на Томаса, да и он сам не хотел бы прибегать к таким методам. За дверью находился небольшой тренажерный зал площадью пятнадцать квадратных метров. Лишь две скамьи, тренажер со штангой и диски для нее. На скамье лежал какой-то парень, или, скорее, туша, покрытая татуировками. У него за головой стоял Томас. Рядом с Томми была еще одна дверь, прочная стальная дверь с тяжелым замком. Звуки пыток доносились оттуда, но по их силе и качеству Томми смог определить, что пытают не живьем, а в кино. – Закроешь дверь? – спросил Томас. Парень на скамье лежал тихо, держа штангу на вытянутых руках. Подойдя ближе, Томми понял, почему. Парень оказался привязан: Томас скотчем примотал его за шею к скамье. Он не мог положить штангу на стойку, потому что Томас отвернул крючки назад и выдвинул скамью сантиметров на двадцать вперед. Если парень отпустит штангу, она приземлится ему на шею. Томми насчитал четыре двадцатикилограммовых «блина» и два десятикилограммовых. Руки парня дрожали, он прошипел сдавленным голосом: – Hijo de puta, voy a matarte…[16 - Сукин сын, я тебя убью… (исп.)] Из-за стальной двери доносились вопли, плач и бравурная музыка, голоса кричали на языке, похожем на арабский. Возможно, по ту сторону смотрели очередное видео исламистских террористов с записью казни. – Как дела у Чиво? – спросил Томми парня на скамье. Его лоб оставался одним из немногих мест на теле, где не было татуировок. Обливаясь потом, парень ответил: – Voy a coger tu madre en el culo.[17 - Я отымею твою мамашу в задницу (исп.).] – Что он сказал? – спросил Томми. Томас взял пару десятикилограммовых «блинов» с подставки у стены и ответил, нанизывая один из дисков на штангу: – Шлет наилучшие пожелания твоей маме. Глаза парня излучали панику и ненависть, когда он переводил взгляд с Томаса на Томми и обратно. Когда Томас навесил еще десять килограммов, ненависть из взгляда почти исчезла. Штанга опустилась ему на шею. Томас схватил ее и помог парню снова расправить руки. – С Чиво что-то не так, – сказал Томми. – Что? По бритой голове парня струился пот. Он стиснул зубы. Томас отпустил штангу и пошел за еще одним десятикилограммовым «блином». – Vale, vale![18 - Ладно, ладно! (Исп.)] – зашипел парень. – Co?o[19 - Ублюдок (исп.).]. Томас снова помог ему занять правильное положение. Парень закашлялся так, что из уголка рта потекла слизь, и сказал: – Чиво не говорит. Ни с кем. Незнакомым. – Почему? – спросил Томми. – Кто-то разговаривает с людьми. А потом – самоубийства. – Кто? Крики за дверью усилились: кто-то по-английски молил о пощаде. Послышались смешки: видимо, веселились зрители. До сих пор звуки из внутренней комнаты заглушали проклятия парня. Если видео выключат, все будет иначе. – Кто заставляет людей совершать самоубийства? – повторил Томми, а Томас снова убрал руку. Парень так напрягся, что мышцы под кожей запрыгали, а татуировки задвигались, как в мультфильме. – Никто. Не знает, – ответил парень сквозь зубы. – Все говорят. Про разные лица. Все, кто видел. Мертвы. – Ладно. У него есть имя? – Экис. Указательным пальцем Томас провел в воздухе две диагональные пересекающиеся линии. «Х». Значит, этот неуловимый Икс разговаривал с людьми, а потом они кончали с собой. И еще у него разные лица. Что же это за человек? Томми кивнул Томасу, и тот несколько раз обернул скотч вокруг запястий парня и потом вокруг штанги. Глаза у парня расширились от страха, он пыхтел, а штанга весом сто тридцать килограммов опускалась ему на горло. Он набрал воздуха, чтобы закричать, но, прежде чем он успел издать хоть звук, Томас скотчем залепил ему рот. Затем помог поднять штангу и убрал скотч, державший крюки, так что парень наконец смог отдохнуть. – Вот это тренировка, а? – сказал Томас парню. – Отлично справляешься. Он наклонился вперед и что-то прошептал. Усилия парня освободить привязанные скотчем руки прекратились, и Томас ему улыбнулся. Затем они ушли. Владелец зала снова стоял у стойки администратора. Когда Томми и Томас приблизились к выходу, он посмотрел на них с подозрением: – Вы кто такие? – Мы из муниципалитета, – ответил Томми. – Проводим оценку доступных молодежи вариантов проведения досуга. Мы с вами свяжемся. 4 Парень у песочницы доедал последний кусок пиццы. Томми и Томас сели по обе стороны от него, и Томас вернул ему телефон. Томми достал из бумажника пятьсот крон, сложил купюру и вытянул руку, пряча деньги в ладони. – Что мне за это будет? – Не понимаю, о чем вы. – Что у тебя есть? – Легавые, да? – Мы что, похожи на полицию? – Типа того. Томми вздохнул: – Слушай, посмотри на моего друга. Он может поднять тебя вверх ногами и трясти до тех пор, пока то, что у тебя есть, не высыпется… Парень посмотрел на Томаса, который кивал, подтверждая, что примерно так все и будет. – …или ты просто мне продашь. Кокс. Полграмма. Парень осмотрелся по сторонам, понизил голос и сказал: – Треть. – Дороговато. – Времена такие. Томми протянул парню купюру, и он привычным движением спрятал ее в нагрудный карман, после чего протянул Томми небольшую упаковку из фольги. – И последнее, – сказал Томми. – Эрнесто. Как он? – Никак. Он не жилец. – Почему? – Что почему? – Почему он не жилец? – Откуда мне знать. Может, из-за курева? – Не понимаю. – Cangro.[20 - Рак (исп.).] Покинув детскую площадку, они зашли в подъезд, и Томми достал фольгу. Лизнул указательный палец, надавил на порошок и втер его в десну. – Дерьмо, – сказал он. – Никакого эффекта. Чиво ушел в тень. – А этот Эрнесто, кто он? Томми свалял из фольги шарик и засунул его за батарею. – Эрнесто здесь барыжил лет пятнадцать-двадцать назад. До приезда в Швецию был большой шишкой в ФАРК[21 - ФАРК (Революционные вооруженные силы Колумбии – Армия народа) – леворадикальная повстанческая группировка в Колумбии.]. У него были лучшие связи. Потом что-то произошло, и он сел на восемь лет. Вышел через шесть, но этот район уже занял Чиво. Тогда я и познакомился с Эрнесто. Очень приятный и абсолютно хладнокровный. Ему было непросто приспособиться к новым обстоятельствам. – Привычка – вторая натура. Что будем делать теперь? – Если кто-то и владеет какой-то информацией, то это Эрнесто. И я его знаю. Так что теперь мы купим цветы. Как и во всех магазинах на площади, окна цветочного магазина были забраны мощными решетками. Когда хозяйка услышала, что букет предназначается Эрнесто, она воскликнула: «Ay, pobrecito»[22 - Ох, бедняжка (исп.).], добавила еще несколько цветков и попросила передать привет. – Ты и так помог больше, чем я ожидал, – сказал Томми Томасу, когда они снова оказались на площади. – Особенно сейчас, когда я не могу тебе заплатить. А Эрнесто… он или заговорит, или нет. Томас покосился на большой букет у Томми в руках, из-за которого тот выглядел как излишне восторженный жених. – Разве ты не собирался в Вэртахамнен? К Семтекс-Янне? – Да, но… – Это опасно. Томас обвел взглядом площадь, ветер усилился. Двое молодых парней шли, согнувшись почти вдвое и натянув шапки так, что невозможно было разглядеть их лица. – Я вот о чем думаю, – сказал Томас. – Сейчас много пишут о нынешней молодежи, их проблемах и о том, как в двенадцать лет становятся преступниками. И почти ничего не пишут об альтернативах. Тех, кто предлагает что-то другое. – Как твой боксерский клуб. – Ты сам это сказал. Вот написал бы о нем что-то стоящее тот, кто умеет писать, и туда бы пришло больше подростков, и у них был бы шанс, verdad[23 - …правда? (Исп.)]? – Не могу ничего гарантировать, решать будет шеф новостей. Но обещаю сделать все, что от меня зависит. – Тогда пойдем. Они молча шли плечом к плечу к северной части площади, а ветер терзал бумагу, в которую были завернуты цветы. Когда они вернулись в северный квартал, Томми спросил: – Ты и правда считаешь, что я хорошо пишу? Томас недовольно причмокнул. – Не напрашивайся на похвалу, Томми. Это некрасиво. – Плевать я хотел, красиво это или нет. Я стар, мне нужно ободрение. – Ты лучший, Томми. И сам это знаешь. – Gracias.[24 - Спасибо. (Исп.)] – De nada.[25 - Не за что. (Исп.)] Уже на выходе из лифта на двенадцатом этаже слышался запах болезни и смерти. С прошлого посещения Томми помнил, что все квартиры от одиннадцатого этажа и выше населяют родственники и друзья Эрнесто, а сам он восседает в четырехкомнатной квартире на пятнадцатом этаже. Каким-то образом Эрнесто устроил так, что лифт доходил только до двенадцатого этажа. Очевидно, эта система все еще работала, так что дальше Томми и Томас пошли по лестнице. На следующем этаже открылась дверь, и мощный мужик с такими же мощными усами вышел и преградил им путь, взявшись за перила по обе стороны лестницы. Томас посмотрел на Томми, тот покачал головой. Во-первых, он хотел избежать стычки, а во-вторых, знал, что, хоть мужик и походит на неторопливого кофейного плантатора, эта внешность обманчива. Это был один из телохранителей Эрнесто по имени Мигель, но все называли его Muerte[26 - Смерть (исп.).]. Томми вспомнил, что у Мигеля были проблемы с зубами и он собирался удалить несколько штук, чтобы поставить коронки. – Здорово, Мигель, – сказал Томми и показал на собственные передние зубы. – Отлично вышло. Мигель насупился, отвел голову назад, внимательно рассматривая Томми. Затем глаза его сузились, и он кивнул. Вспомнил. – А я не очень доволен, – ответил он. – Чешутся иногда. – Можно увидеть Эрнесто? Мигель помотал головой. – Сегодня плохой день, – сказал он. – Очень плохой. – Тогда в другой раз? – Почти все дни такие. Плохие. – Жаль это слышать. Передай… – Томми покопался в собственной почти безупречной памяти на имена и обнаружил жену Эрнесто за одним столом с женой Хичкока Альмой Ревиль. – Альме, что я ей сочувствую. И еще, – он протянул букет, – им обоим. Там есть карточка с моим номером. На случай, если он захочет позвонить. 5 – Думаешь, он действительно болен? – спросил Томас по дороге к машине. Томми кивнул: – Даже не знаю, сколько покушений пережил Эрнесто. Его ранили ножом, в него стреляли, подкладывали бомбу под машину, пытались взорвать на почте. И это только в Швеции. В ФАРК не стать важной фигурой, перекладывая бумажки, и я знаю, что и в Колумбии ему несколько раз удавалось избежать смерти. А в итоге его убьет мерзкий рак. – Вода камень точит… – Томас, ты один из самых умных людей, которых я знаю. Но эти поговорки… – Ты неудачно шутишь. Это твоя фишка. А поговорки – моя. У каждого из нас своя роль. Впервые Томас намекнул, что, как и Томми, придерживается определенного образа, и Томми не знал, удручает его это или радует. Они сели в машину. – Как же надо разговаривать с людьми, чтобы они кончали с собой? – спросил Томми, когда они выехали на шоссе Эссингеледен. – Моя первая девушка в Швеции, Карин… – Я серьезно. – И я. У нее была невероятная способность: я все время чувствовал себя никчемным. – Томас провел указательным пальцем по шее. – И до этого было недалеко. – Но у нее было время тебя обработать? – Шесть недель. Потом я сбежал во все лопатки. Томми напрочь забыл, что есть такое выражение. После смерти Томаса его мозг следовало бы завещать государственному архиву, чтобы в будущем оттуда смогли извлечь собрание разговорных выражений начала XX века. – Да уж, – сказал Томми. – Но этот человек, если мы предполагаем, что речь идет об одном человеке. Экис. Похоже, ему удается управиться за одну встречу. А что за фигня с разными лицами? Это скорее указывает на несколько человек. С одним я еще готов смириться. Но целая группа, о которой я даже не слышал? Не могу этого понять. – В профессии ты старожил, Томми. Придется сделать над собой усилие. – Что еще за усилие? – Мехди. Придется тебе поговорить с Мехди. Эта мысль уже приходила Томми в голову. В разумных пределах Мехди, пожалуй, согласился бы поделиться свежей информацией. И все же Томми был бы рад, если бы можно было к нему не обращаться. Ничто не заставляло его чувствовать себя таким старым и отсталым, как общение с Мехди. – Не хочу, – сказал Томми. – У него наверняка есть нужная инфа, но меня от этой мысли коробит. – Волков бояться – в лес не ходить. Томми вздохнул: – Они у тебя никогда не заканчиваются, да? 6 Семтекс-Янне был медвежатником, сделал карьеру на взломах сейфов и больше не имел дело со взрывчаткой, давшей ему прозвище, разве что время от времени абсолютно легально импортировал ее для строительных работ. Кроме того, он был чистокровным психом, скороваркой с блестящей поверхностью, которая в любой момент могла взорваться. Он был одним из немногих в криминальной среде, кого Томми, по правде говоря, побаивался. Возможно, представления Томми о расстановке сил в спальных районах устарели, но, приехав в порт Вэртахамнен, он почувствовал себя как рыба в воде. Если с Янне все в порядке, он и его подчиненные по-прежнему заправляют здесь всем, а значит, без его ведома и муха не пролетит. Томми припарковался около высокого складского здания, рядом с которым блестел в предвечернем солнце «феррари» цвета металлик, словно подтверждая, что Янне еще в игре. Вместе с Томасом Томми поднялся по решетчатой лестнице и постучал в дверь. – Кто там? – послышалось изнутри. – Дед Мороз, – ответил Томми. – Здесь ведь никто хорошо себя не вел? – Еще как вел. Заходи. На территории порта Янне имел в своем распоряжении несколько складов, и все они были заполнены легальной продукцией, которую импортировал Янне. Для более интересных товаров склады служили лишь перевалочным пунктом. Помещение, в котором оказался Томми, было завалено хламом, который Янне по какой-то причине решил оставить себе. Небольшой экскаватор с ковшами разного размера, три гигантских плоских телевизора в коробках, резиновая лодка, несколько электромопедов. Груды совершенно новой зимней резины, пара гидрокостюмов с трубками. С потолка свисали четыре зажженные люстры, в углу стояло чучело лося. И так далее. Янне вышел из кабинета, одетый в джинсы, футболку и пиджак, который выглядел дорого и плохо на нем сидел. Томми всегда считал, что он похож на Бертиля Бертильсона[27 - Бертиль Бертильсон (1940–2003) – шведский комик, музыкант и шоумен.], называвшего себя «худшим шоуменом Швеции». Несмотря на то что Янне покупал дорогие машины и дизайнерскую одежду, ему не удалось избавиться от обаяния провинциального рынка. – Томми! Давненько! Еще и охранника с собой привел, как я погляжу. Ты же не боишься дядю Янне? Томми представил Томаса как своего аудитора, на что Янне рассмеялся. – А ты забавный, как и всегда. Знаешь что? Я ведь собирался тебе звонить. – Почему же не позвонил? – Слышал, ты помер. Проходи в кабинет. И аудитора бери с собой, у меня есть счета, которыми можно его занять. Томми хвалил себя за умение считывать людей, но Янне был редким экземпляром, который Томми был не в силах разгадать. За улыбкой Янне мог скрываться план по применению электрошока, чтобы довести человека до потери сознания, а затем порубить на куски, но с тем же успехом улыбка могла выражать искреннее добродушие. Краем глаза Томми заметил, что Томас осматривает помещение в поисках вероятных угроз. Когда Томми встретился с ним взглядом, тот лишь пожал плечами. Они устроились в кабинете Янне, обшарпанной комнате с бетонным полом, куда Янне затащил роскошный белый кожаный диван, такие же кресла и стеклянный стол. Янне сел в кресло, а Томми и Томас устроились рядом на диване. – Так почему ты собирался мне звонить? Янне подался вперед, потирая ладони. – Дело вот в чем. Я решил взяться за автобиографию, но, поскольку со словами я не в ладах, мне нужен кто-то… да вот как ты. Как у Златана[28 - Златан Ибрагимович (р. 1981) – шведский футболист, бывший капитан сборной Швеции. В 2011 г. выпустил автобиографию «Я – Златан», написанную совместно с писателем Давидом Лагеркранцом.] и того, другого. Если бы Томми составлял список ста причин, почему Янне пожелал ему позвонить, до такого пункта он бы не додумался. – Как… тебе такое на ум пришло? Янне почесал затылок и, казалось, смутился. – Да вот дочь, ну, ты знаешь… – Жанетт. – Точно. Жанетт. Весной она выходит замуж. За врача. Все должно быть красиво. А у него в роду народ афар и все такое. И я подумал, что ее старик, то есть нижеподписавшийся, если бы был, как бы это назвать… – Панегирик? Янне щелкнул пальцами и просиял. – Вот и я о чем! Сразу видно – пишущий человек! Панегирик! С ним было бы… ну, ты понимаешь. – Я понял идею, но, если бы я написал обо всех твоих делах, это не… Янне замахал руками. – Нет-нет! Не об этом. О другом. Я ведь чем только не занимался. – Пойми правильно, я тебя не критикую, – сказал Томми. – Но это как писать о Златане и не упоминать футбол. Тон разговора был настолько шутливым, что Томми неверно оценил ситуацию. По лицу Янне пробежала тень, и появился другой Янне, который, как слышал Томми, неоднократно голыми руками калечил людей. – Что ты такое говоришь? Обо мне даже написать нечего? Прежде чем Томми успел сформулировать что-то, чтобы разрядить обстановку, на помощь пришел Томас. – Как по мне, отличная идея, – сказал он. – Ты же сам об этом говорил по дороге сюда, Томми. Что о жизни Янне можно книгу написать. Надо уметь выделять в человеке положительные черты. Томми кивнул, словно задумавшись, но Янне – уже совсем недобрым тоном – спросил: – Что ты хотел? Зачем приехал? – Была поставка, – ответил Томми. – Огромная поставка. Практически чистый кокаин. Который оказался здесь. Ты что-нибудь слышал об этом? Янне пристально посмотрел Томми в глаза и наклонился вперед, сократив расстояние между ними до минимума. – Я ничего не знаю, – сказал он. – Совсем ничего. 7 – Прошло так себе, – сказал Томас, когда они снова сели в машину. – Зачем было говорить о Златане? Я думал, ты можешь лучше. – Издержки профессии, – сказал Томми. – Не могу устоять перед шикарной формулировкой. Да и не так это важно. – Сейчас я потерял нить. – Во-первых: нет ни единого шанса, чтобы такое событие здесь прошло мимо Янне. – Но это ты и так знал. – Да. Но я не знал, что он замешан. Янне тщеславен. Он не стал бы говорить «ничего не знаю», как будто события происходят без его ведома. А намекнул бы, мол, а как же, пожалуй, он кое-что знает, но не может со мной это обсуждать. Так что он – первое – замешан и – второе – боится. – Небезупречная версия. – Пожалуй. Но, вероятно, так и есть. – И что теперь? – Поеду домой и покормлю Хагге. Тебя подвезти? – Не, просто высади меня у «Слюссена». Томми остановился у автобусной остановки и попрощался с Томасом, пообещав перевести ему несколько тысяч, когда получит гонорар за статьи. Некоторое время он сидел в машине и раздумывал. Когда позади загудел автобус, он развернулся в неположенном месте и поехал обратно в порт. Проехал мимо складов Янне и продолжил путь в сторону портового офиса. Если повезет, на ресепшене будет сидеть Сюзанна. Из всех сотрудников с ней у него были самые хорошие отношения, поскольку о ней он знал больше всего. Или наоборот. Только открыв входную дверь, он заметил в окошке копну ее осветленных волос и систематизировал в голове всю известную информацию. Дача, проблемы с водоснабжением, муж работает в социологической службе, дочь в Штатах. Томми постучал по стойке, и Сюзанна просияла, увидев его. – Привет, Томми. – Здравствуй, Сюзанна. – Он замолчал на три секунды, и Сюзанна наклонила голову и вопросительно подняла брови. Томми улыбнулся, как бы извиняясь, и продолжил: – Ты же ничего не слышала о моей смерти, да? Сюзанна удивленно отвела голову назад, так что на шее образовался второй подбородок. – Нет, о чем это ты? – Да так… Как дела у Миллы в Вашингтоне? – Отлично. Ее взяли в окружную команду. Случалось, что люди удивлялись способности Томми помнить подробности их жизни, но большинство реагировало как дети. То, что было очевидно и известно им, было очевидно и известно всем. Окружная команда по… Осветленные волосы Сюзанны лежали словно вуаль на Капитолии, и из вуали вдруг выпала девочка с каштановыми косичками, а в руках она держала… – Обходится без травм? – спросил Томми. – Баскетбол бывает жестким. – Пока все в порядке, – ответила Сюзанна и постучала по письменному столу. Томми в ответ постучал по стойке ресепшена. – Рад слышать. Слушай, хочу кое о чем тебя спросить. – Еще бы. – Не приходило ли за последний месяц большое судно из… скажем, северной части Южной Америки? Сюзанна застучала по клавиатуре и спросила: – Наркота? – Возможно. – Сейчас жесточайший контроль. – Знаю. И тем не менее. Сюзанна нашла список и пролистала его. – М-м-м… Мексика? – Вряд ли. – Два из Бразилии. Кофе, сахар и подушки безопасности. – Как поэтично. Даты и пароходства указаны? Томми достал блокнот и записал данные, которые продиктовала Сюзанна. – Что-нибудь еще? – Нефтяной танкер из Венесуэлы, но он вряд ли… – Сюда может зайти танкер? – Нет, они встают на якорь на рейде, а потом выходят суда поменьше. Не самый практичный способ что-то ввезти. – Все равно запишу. Когда Томми записал данные танкера, Сюзанна развела руками, словно говоря, что рассказ окончен. – Вот и все. – О’кей. Спасибо, Сюзанна. Кстати, проблема с водоснабжением на даче решилась? 8 По дороге домой в Транеберг Томми пытался разложить по полочкам те разрозненные факты, которые обнаружились за день. Кто-то, кого называют Экис, за последние месяцы довел до самоубийства многих шишек, больших и не очень. Просто поговорив с ними. Тот же Экис организовал огромную поставку кокаина, которую разгружали люди Янне. Самоубийства обезглавили преступные группировки, а кокаин опустил рынок. Экис близок к тому, чтобы подмять его под себя, все вокруг охвачены страхом. Как ему удалось ввезти столько кокаина, чтобы полностью уничтожить конкурентов? С точки зрения географии наиболее вероятный вариант – Венесуэла. После смерти Чавеса в госаппарате воцарился хаос, уровень коррупции взлетел до небес. Существует известный маршрут из Колумбии, пролегающий через джунгли на юге в порты на севере. Но нефтяной танкер? Если речь шла о таких объемах, которые предполагал Томми, хуже танкера варианта не придумать. Ни контейнеров с фальшивой регистрацией, ни хотя бы прямого контакта с портом. Переместить такой груз на судно поменьше на глазах портовых инспекторов едва ли возможно. Бразилия? Вряд ли. Там больше порядка и слишком далеко везти товар с севера Колумбии. С такой партией едва ли пошли бы на такой риск. Что в остатке? Конечно, вероятность того, что Томми идет по ложному следу. Его цепь улик складывалась в основном из предположений. Он вспомнил о Хагге и надавил на газ. Когда Томми пришел домой, Хагге поднял было голову, но потом снова опустил ее на дно корзины. Томми лег рядом на ковер и почесал его за ухом. – Хочешь гулять, дружок? Или уже в лоток сходил? Хочешь есть? Томми не знал, насколько Хагге понимает то, что он говорит, но базовые слова вроде «гулять» и «есть» улавливают собаки и с более простым характером. Вопросы не вызвали никакой реакции. Хагге продолжал смотреть на Томми тем же угрюмым взглядом. – Ничего, дружок. Все прошло хорошо. Теперь я дома. Я скучал. Только когда Томми лег, он понял, насколько устал. Целый день изображать Томми Т. и не выходить из роли стоило немалых сил. Он хотел бы походить на кого-нибудь из почти одинаковых героев Рэймонда Чандлера[29 - Рэймонд Чандлер (1888–1959) – американский писатель и критик, автор детективных романов, повестей и рассказов, один из родоначальников жанра «крутого детектива».], быть твердым как кремень. Хотя откуда ему знать, Филип Марлоу[30 - Филип Марлоу – частный детектив, герой произведений Рэймонда Чандлера.], возможно, бился в нервных конвульсиях, как только автор отводил от него взгляд. Томми стянул с дивана подушку и подмял ее под голову. После чего уснул, положив руку на теплую спину Хагге. Когда он проснулся, в квартире было темно. Хагге лежал на том же месте, в его глазах двумя пылающими точками отражался фонарь за окном. Светящиеся стрелки на наручных часах Томми показывали, что он проспал два часа. Что-то его разбудило. Какой-то звук. Дзынь. Мобильный телефон. Пришло сообщение. Томми продолжал лежать не поднимая головы с подушки. Наверное, Уве хочет знать, когда он получит первый текст и какие фотографии и иллюстрации надо запланировать. Хотя Уве обычно звонит. Может, Янне хочет обсудить славные подробности выдуманной жизни. Томми застонал от одной только мысли. Затем вздрогнул и сел в постели. Эрнесто! Эрнесто – его лучший шанс найти нормальную зацепку, от которой можно будет оттолкнуться. Томми полез в карман и достал телефон, экран которого уже успел погаснуть. Он снова включил его и, затаив дыхание, прочитал сообщение со скрытого номера, хотя оно состояло лишь из трех слов и подписи: «Заведи себе Snapchat. Х.» Линус 1 Операция началась, первые граммы доставлены. Прежде недоверчиво настроенный Йоран, получив от Линуса товар на пробу, преисполнился энтузиазма. Сказал, что в жизни не нюхал ничего подобного, и протянул десять купюр по пятьсот крон. В дальнейшем вполне может стать постоянным клиентом. Один чувак из школы был готов взять грамм и сказал, что у него есть друг, который тоже не прочь попробовать. Линус завел в телефоне новую папку с номерами и назвал ее «Печенье». Пока там было пять номеров, и вечером он собирался сделать еще один заход. Сейчас он сидел на кухне у Кассандры. Тут стало уютнее с тех пор, как она отчистила все от жира. Начать с чистого листа, сказала она. Подготовить пространство для новой работы. И если не считать самой кухни, Линус был вынужден отдать ей должное: она обустроила все как настоящий профи. Окно на кухне завешено еще более тщательно, чем прежде. Кассандра и раньше избегала дневного света, так что возможность подсмотреть в окно исключалась. Она учла и освещение, и теперь предметы на столе заливала холодным белым светом новая лампочка в сто ватт. Маленькие электронные весы показывали вес вплоть до сотых долей грамма. Рядом с весами лежала груда пакетиков с замком-молнией и лезвие ножа для резки напольных покрытий. Пакет Алекса был аккуратно вскрыт, и из порошка торчала единственная вещь из запасов самой Кассандры. Позолоченная кофейная ложечка из комплекта на шесть персон, которую ей на крещение подарила ее жуткая бабка. – У тебя в семье есть хоть кто-то нормальный? – как-то раз поинтересовался Линус. – Бабушка по папиной линии. Но она умерла от инфаркта, когда мне было восемь. Думаю, дед ее довел. Лишь один предмет на столе не имел отношения к их новой деятельности – банка с тараканом. Кассандра поймала его несколько дней назад и посадила в герметичную банку, чтобы посмотреть, как долго тот проживет. Теперь он стоял на столе, выполняя роль начальника службы безопасности. Двигались на насекомом лишь его антенны. Они шарили в воздухе, словно и правда контролировали потенциальные угрозы. Пока Кассандра ведерком насыпала гору порошка на стеклянное покрытие весов, Линус поднял банку, изучая таракана. Его угольно-черное сегментированное тельце было похоже на идеально откалиброванный часовой механизм, на мгновение остановившийся в ожидании завода. – Почему он еще жив? – спросил Линус. – Они жили и будут жить всегда, – ответила Кассандра, не отрывая взгляда от порошка. Она говорила почти не дыша, чтобы не сдуть порошок, затем соскребла чуть-чуть лезвием ножа и стряхнула остаток в пакет. – Но все равно, почему? – не унимался Линус, тряся банку; таракан не двигался. – Он не получает ни еды, ни воздуха, ни веселья, ни секса. Пространства тоже нет, ничего нет. И все равно он жив. Почему? Кассандра пожала плечами. – Может, потому, что должен. Вариантов нет. Вот твой отец. Он же тоже продолжает жить. – Хотя хочет умереть. – Он так говорит, да. Вот интересно, если бы ты к нему пришел типа с ножом. Захотел бы он тогда? Линус погрузился в фантазии. Лезвие ножа, острое как бритва, морщинистая шея отца, кровь, которая хлынет, когда будет перерезана сонная артерия. Не. Он снова подумал о старой доброй подушке на лицо, хотя знал, что никогда этого не сделает. – А вообще какая разница, – сказала Кассандра, готовя следующий пакет. – Мы отвлекаемся. Смотрим кино, трахаемся, бегаем, едим лапшу. Зачем? Чего мы хотим добиться? По какой причине мы делаем то, что делаем? Не. В общем и целом, мы – как этот таракан. Разница в том, что ему не надо отвлекаться. Он самодостаточен. Он есть Бог. – Такие глубокие мысли не вгоняют тебя в депрессию? – Я и так в депрессии. У меня, блин, даже документ есть, который это подтверждает. Линус кивнул в сторону предметов на столе. – Ты сама когда-нибудь пробовала? – Ага. А ты? – Не. Боюсь. Я бы сразу подсел. Не хочешь занюхать? Кассандра выпрямилась и смахнула с лица розовую прядь волос. – А можно? – Только немного. Мне просто интересно. Этот Йоран болтал без умолку, но у него не такие, как это называется, вербальные способности, как у тебя. Кассандра взглянула сначала на Линуса, затем на таракана. На таракане она задержала взгляд надолго. Потом состроила гримасу, словно говоря: «Какого хрена?», лезвием ножа подцепила щепотку порошка, поднесла ее к носу, сказала «Будем!» и вдохнула порошок правой ноздрей. Прошло несколько секунд. И еще несколько. Линус уже начал подозревать, что у Йорана кукуха поехала, а товар не настолько первоклассный, но тут Кассандра начала выдыхать долго и прерывисто, словно испытывала колоссальный ужас или колоссальное наслаждение. Глаза распахнулись, затем почти закрылись, губы жевали воздух, а тело опало и расслабилось, словно все напряжение, обычно поддерживавшее его, отпустило. – Вот блин, – прошептала она. – Плохой товар? Кассандра подвигала головой из стороны в сторону и потрогала пальцем пирсинг в виде черепа в правой ноздре. – Плохой? Да это… – Она закатила глаза, так что стали видны только белки. – Ну, давай же. Не будь как Йоран. – О’кей, о’кей. – Кассандра провела ладонями по лицу. – Это абсолютно… это как… ну, блин, типа самый прекрасный зимний день, голубое небо, снег, березки, дети катаются на санках и все такое. А солнце – оно просто светит на снег, как будто все это одновременно, просто бдыщь во всем теле, в голове… – Можешь объяснить понятнее? – Это как… мощнейший оргазм, только лучше. – Спасибо. Кассандра вернулась из космоса и более или менее пришла в себя, не считая расширенных зрачков, которые в сочетании с толстой подводкой для глаз превращали ее в жизнерадостное привидение. – Просто потрясающе, – сказала она. – Офигенно. – Ты же не подсядешь теперь? – Ни за что. Скажу, как ты: слишком опасно. Но, черт возьми, это вещь. Как бы подчеркивая рецензию Кассандры, у Линуса звякнул телефон. Сообщение от чувака, который хотел, чтобы его называли Рокста, и который взял полграмма на пробу. Охренительные шоколадки! Как насчет еще двух? Было решено, что коммуникация насчет товара будет происходить в кондитерских терминах. Так что Рокста попробовал, отреагировал, как Кассандра, и теперь хотел еще два грамма. Линус отправил «Ок» и взял со стола два пакетика по грамму. Вот пойдет продавать печенье, заодно и доставит. Он махнул в сторону стола и сказал: – Отлично ты тут все устроила. Можно все взвешивать. Думаю, товар будет хорошо расходиться. Кассандра задержала взгляд на Линусе и взяла его за руку: – Давай пойдем в спальню? Я так… или просто поболтаем, порассказываем анекдоты? Вот очень смешной: встретились француз, русский и Ульф Лундель[31 - Ульф Лундель (р. 1949) – известный шведский рок-музыкант, композитор, писатель и художник.]… – Сорян, мне пора. Но у нас тут все на мази, да? – И решили соревноваться, кто быстрее водит машину… Когда Линус вышел в прихожую, Кассандра продолжала рассказывать анекдот, который Линус уже слышал. В конце Ульф Лундель жевал подушку безопасности. 2 Линус пошел домой, взял пакет с печеньем, чтобы продолжить с того места, где закончил вчера. Спустились сумерки, зажглись те фонари, которые еще не разбили. Он почти прошел тропинку через кусты и вдруг увидел нечто такое, что заставило его остановиться и присесть. Вдоль подъездов шел, прогуливаясь, Сердито, один из самых новых и молодых в команде Чиво. Поросенок – это прозвище он вряд ли выбрал сам, но оно ему очень подходило. Он был ровесником Линуса и производил впечатление перекормленного маменькина сынка. Круглое лицо, пухлые щеки и глубоко посаженные, похожие именно на свинячьи, глаза. Добавьте курносый нос, и станет очевидно, что такое прозвище было неизбежно. Линус боялся не самого Сердито, хотя его внешность откормленного бутуза была обманчива, ведь Линус знал, на что приходится идти, чтобы быть в команде Чиво. Нет, Линус боялся того, что он означает. Сердце у Линуса забилось сильнее, когда Сердито зашел в подъезд, где вчера Линус толкнул Роксте товар. Рокста клялся и божился, что никогда ничего не покупал у Чиво, но как, черт возьми, верить словам наркомана? В северном квартале уже знают о деятельности Линуса? И что ему, блин, тогда делать? Он понял, что не сможет вечно держать свой бизнес в тайне, но рассчитывал, что успеет создать такую клиентскую базу, что станет ценным кадром и тем самым заслужит защиту Алекса и тех, кто стоит над ним. В нынешней ситуации никто палец о палец не ударит, чтобы ему помочь. Грудь Линуса сдавил страх, стало трудно дышать. Он слышал о методах Чиво. Любимым был старый добрый способ: связать руки за спиной и подвесить на крюк. Затем человек либо висел, пока не лопнут мышцы плечевого пояса, либо прибегали к помощи автогена. Одно дело, когда Чиво была нужна информация, в таком случае он обычно успокаивался, когда получал желаемое, иначе никто бы и рта не открыл. Но больше всего он радовался, когда дело было не в информации, а просто в наказании. Тогда оставалось лишь продолжать до бесконечности, и не было необходимости щадить определенные части тела. Зачем нужен язык, если рассказывать нечего? Если они напали на его след, Линусу оставалось только надеяться, что их очень интересует, откуда у него товар. С другой стороны, сдать Алекса – тоже не самый хороший вариант. Пришлось бы многое вытерпеть, а потом можно было бы сослаться на мучения и таким образом доказать, что он пытался молчать, но этого бы едва хватило. Господи, пусть это окажется случайностью, Господи, пусть они не… – Какого хрена ты тут сидишь? За Сердито только что закрылась дверь, но Линус все же вздрогнул, услышав голос Матти. Линус поднялся и провел рукой по лбу: – Да вот, у меня тут… типа сахар в крови резко упал. – Или принял что-то? – Может, и так. Матти усмехнулся и кивнул. Потом увидел пакет, указал на него, и его взгляд потемнел: – Пытаешься выступать соло? – Нет-нет, что ты. Один за всех и все такое. – Тогда что это? У Линуса отключился мозг, и он не нашел другого выхода, кроме как прогнать ту же телегу, что рассказал Бетти, зная, что Матти ни за что на нее не поведется. Их бизнес с водкой был раз в десять выгоднее. Матти терпеливо слушал и, когда Линус договорил, сказал: – Допустим. А на самом деле? Что это за товар? – Тот, о котором я сказал. – Думаешь, у меня совсем кукуха поехала? Чтобы ты ходил по квартирам и продавал печенье, как какой-то десятилетний пацан? Да здесь и десятилеток таких не найдется, которые бы на это пошли. – Думай что хочешь. Не успел Линус помешать Матти, как тот выхватил из пакета упаковку и разорвал ее. На землю высыпалось печенье с начинкой из нуги. Матти покачал головой, вид у него теперь был скорее удрученный, чем сердитый: – Да что с тобой такое? Как это все понимать? – Может, я хочу выйти из игры. – Ну да. А у меня свидание с Рианной. Кто тебя прикрывает? Блин, да поговори со мной. Страх того, что? может означать появление Сердито в этой части района, затуманил Линусу разум. Теперь он пришел в себя достаточно, чтобы найти выход. Изобразил пристыженное выражение лица и, глядя в землю, сказал: – Да-да, я лажанулся. Спер четыре ящика этого дерьма, а теперь… Тревожные морщинки на лице у Матти разгладились. – Ай-ай, как же ты скатился до этого! И сколько на этом рубишь? – Типа пару косарей. – И один косарь пойдет в ящик, да? Ой-ой-ой, как низко. Ящиком называлась общая касса Линуса, Матти и Хенрика. Если получалось заработать что-то самостоятельно, половину надо было отложить в ящик. Линус сохранил пристыженное выражение лица, поковырял ногой землю и сказал: – Не говори Хенрику, ладно? Когда он поднял глаза, выражение лица Матти снова изменилось. Его глаза сузились, он ткнул пальцем Линусу в грудь и сказал: – Даже не знаю, верить тебе или нет. Шныряешь тут, как… нет, я тебе не верю. – Это правда, Матти. Бабла нет вообще, а тут подвернулось это дело, так что… – Клянешься? – Да. – Клянешься братством и дружбой? – Клянусь. Врать в лицо Матти ничуть не лучше, чем врать Томми, даже еще хуже. Они были как братья, они прикрывали друг друга. Но выбора не было. Алекс ничего не сказал о распространении, и так хреново, что он вовлек в это Кассандру. Плюс… Плюс! …нельзя ведь ему все время вертеться на одном месте, как таракан Кассандры, пока не сдохнет от скуки и нехватки кислорода? Контрабандная водка, товар из погрузочно-разгрузочных терминалов, единичные кражи со взломом. Работа для мелких сошек. Матти протянул правую руку ладонью вверх, загнул пальцы внутрь и сказал: – Дай лапу! Линус положил правую руку ладонью вниз, так же скрючив пальцы, на ладонь Матти, зацепился и надавил. Взять хотя бы этот жест. Они придумали его в десять лет. Что будут здороваться a la karhu, «по-медвежьи». Медведи вряд ли так здороваются, но это стало шуткой, пародией на сложные жесты латиносов и сохранилось с ними на долгие годы. В чистом виде ребячество. Теперь Линус серьезный игрок и не может позволить себе детские шалости. Звук открывающейся входной двери заставил его оглянуться. Сердито снова вышел. Линус быстро прикинул в уме возможные варианты, а затем сделал шаг к нему, туда, где было больше света. Сердито заметил движение и посмотрел на него. Линус кивнул в знак приветствия. Сердито нахмурился, став еще больше похожим на свинью, показал Линусу средний палец и ушел той же дорогой, что и пришел. – Что это ты делаешь? – спросил Матти. Линус пытался справиться с тревогой. Легкие расширялись, сердце замедлялось. Сердито не отреагировал в стиле «ага, вот этот урод». Не округлил свинячьи глаза, не улыбнулся насмешливо. Нет, обычная грубость от представителя северного квартала к представителю южного. Видимо, они его не пасут. – Даю понять, – ответил Линус. – Что мы здесь. – Ну конечно, Чиво прямо обосрется от страха. И такой: блин, медведи захватили южный квартал, надо держаться подальше. – Мне пора. – Продавать печенье? – Ага. Матти долго не сводил с Линуса глаз. Затем кивнул и спросил: – Какая у тебя легенда? – Футбольная команда. Соревнования в Германии. Матти усмехнулся. Быстрый ответ Линуса, похоже, убедил его в том, что невероятное может быть правдой, и его голос смягчился: – Доброй охоты. 3 – Ты поговорил с Сердито? – С кем? Линус пытался найти в выражении лица Роксты признаки лжи или нервозности, но обнаружил лишь следы той же растерянности, которую демонстрировала Кассандра. У него в крови все еще циркулировал отличный кокс. – Забей. Два грамма, да? – М-м-м. Когда Линус достал пакетики, глаза Роксты загорелись голодным огнем. Судя по его дрожащим пальцам и нервному поведению, вполне вероятно, что он планировал как следует нюхнуть, чтобы хорошенько расслабиться. Рокста выудил из кармана четыре мятые купюры в пятьсот крон и протянул их Линусу, который показал на потный бумажный шарик и сказал: – Слушай. В будущем… – М-м-м, м-м-м… – Давай поаккуратнее. Сверни их. Резинкой, что ли, перевяжи. – Точно, обязательно, обязательно. Сорри, сорри. Линус! В отличие от продажи лекарств, в сбыте наркоты был один приятный момент. Власть. Конечно, потребители жаждали своих таблеток, но, если приходилось ждать, в этом не было катастрофы. Другое дело с нариками. Линус держал в руках ключи от рая, и от его благосклонности зависело, откроет он эту дверь или нет. Нарики это знали и доверяли ему как апостолу Петру. Приятно. – Что? – ответил Линус и разгладил смятые купюры, насколько это было возможно. Рокста сжал пакетики в руке, словно он висел над пропастью и они были его спасательным тросом. В приступе паранойи он огляделся, понизил голос и прошептал: – У меня есть два кореша, сечешь? – Ты в них уверен? – Сто процентов. А что? – Да так. Они живут здесь? Рокста энергично замотал головой. – Нет-нет-нет. В городе. В городе. Оба. Они маклеры. Оба. – Типа риелторы, что ли? По лицу Роксты пробежала судорожная улыбка. – Не, не. Биржа. Брокеры. – Вроде пижонов, которые тусуются на Стуреплан-?[32 - Стуреплан – площадь в престижном районе Эстермальм в Стокгольме, один из центров ночной жизни города.] Рокста закивал так же энергично, как только что мотал головой. – Такие. Они такие. – Откуда ты таких знаешь? На лице Роксты промелькнуло оскорбленное выражение, и он выпятил нижнюю губу. Потом вспомнил, с кем говорит, и сказал: – Учился в Стокгольмской школе экономики. – А сейчас? Казалось, вопрос сбил Роксту с толку. Взгляд его блуждал, и он неуверенно ответил: – Сейчас… я там больше не учусь? – Да нет, что ты сейчас делаешь? – Мне обязательно… мне обязательно отвечать? – Хочу быть в курсе, чем занимаются клиенты. Рокста бросил взгляд на шкаф в гостиной: – Средства для потенции. Подделки. По дешевке закупаю в Таиланде. Продаю за наличку. В Инете. – Тебе что, присылают наличные? Рокста кивнул в сторону свернутых денег в руке у Линуса и сказал: – Угу. У меня есть абонентский ящик. – Так мы коллеги. А сам ты не можешь доставать товар? – Наверное, могу, – сказал Рокста и показал сжатый кулак с пакетиками Линуса. – Но не такой. Это не мой уровень. Совсем. – О’кей. Посмотрим. – Что посмотрим? – Как обстоят дела. С твоими корешами. Выйдя из квартиры Роксты, Линус отправил сообщение Алексу: Пересечемся? Ответ пришел, когда лифт остановился на первом этаже: 20 мин. Линус пошел в рощу с перекладинами для ковров и стал ждать. 4 Линус отодвинул печенье к краю пакета, расстелил его на земле и сел на него по-турецки, прислонившись к опоре, к которой четыре года назад привязали парня с татуировкой в виде кролика. Он задумался о разных веществах. Выходит, и Рокста по-своему барыжит. Таблетки для стояка. Невероятно, сколько в обороте веществ и препаратов. Бетти принимает три таблетки: от сердца, от давления и еще какую-то. Отцу делают уколы и дают микстуры, чтобы поддерживать в нем жизнь против его воли. И все это легальная шняга. Добавить к этому все остальное, что не попадает под радары и продается из-под полы. Есть средства на все случаи жизни: словить кайф, расслабиться, обеспечить стояк, нарастить мышцы или просто отключиться. В системе циркулирует хренова туча бабла – все для того, чтобы желающие могли заполучить вещества, которые их изменят. Вот и вся бизнес-идея, если задуматься. Линус испытал приступ гордости и мысленно похлопал себя по плечу. Кроме водки, у него не было потребности в веществах, которые могли бы вынудить его склонить голову перед продавцом. И это несмотря на то, что в глазах социума он не в себе и нуждается в лекарствах. Он уделал этих уродов. Обломал их. Его ненависть к обществу была сильной и расплывчатой. Кроме Юханны, учительницы в младших классах, он никогда не встречал взрослого в авторитетной позиции, который ему нравился или на которого можно было положиться. Некоторые пытались ему помочь, но делали это неправильно, другие хотели лишь принизить и указать на его место. Полиция относилась ко второй группе. После СИЗО и исправительного центра Линус испытывал отвращение к легашам, и оно сидело в нем настолько глубоко, что походило на аллергию. Стоило только увидеть униформу или полицейскую машину, как тело начинало чесаться и сводило живот. – Че как? Линус не слышал, как в роще появился Алекс. Он вскочил на ноги, поскольку продолжать сидеть казалось неуважительным, и сказал: – Норм. Есть вопрос. – Как дела? – Путем. – О’кей. Алекс произносил свои реплики механически, словно на автопилоте и без настоящего интереса. Его занимало что-то другое. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64641792&lfrom=196351992) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 «Отчаянные» (исп.). – Здесь и далее прим. перев. 2 Сэм Спейд – частный детектив, герой произведений американского писателя Дэшила Хэммета (1894–1961). 3 Майк Хаммер – частный детектив, герой произведений американского писателя Микки Спиллейна (1918–2006). 4 «Слюссен» – одна из крупнейших узловых станций в системе общественного транспорта Стокгольма (станция метрополитена, остановка пригородных поездов и автовокзал). 5 Эльвы – сверхъестественные существа в скандинавских народных верованиях. Часто изображаются в виде женщин в белых одеждах или мерцающих белым светом. 6 Блистательная игра (англ.). 7 Черт! (Фин.) 8 Лейф Г. В. Перссон (р. 1945) – известный шведский криминалист и автор детективов. 9 «Прощай, агония» (англ.) – название песни группы «Black Veil Brides». 10 Говорите (исп.). 11 Привет, Томас (исп.). 12 Как дела? (Исп.) 13 Никогда! (Исп.) 14 Панчо Вилья (1878–1923) – военно-политический деятель, один из лидеров повстанцев во время мексиканской революции 1910–1917 гг. 15 Приятного аппетита (исп.). 16 Сукин сын, я тебя убью… (исп.) 17 Я отымею твою мамашу в задницу (исп.). 18 Ладно, ладно! (Исп.) 19 Ублюдок (исп.). 20 Рак (исп.). 21 ФАРК (Революционные вооруженные силы Колумбии – Армия народа) – леворадикальная повстанческая группировка в Колумбии. 22 Ох, бедняжка (исп.). 23 …правда? (Исп.) 24 Спасибо. (Исп.) 25 Не за что. (Исп.) 26 Смерть (исп.). 27 Бертиль Бертильсон (1940–2003) – шведский комик, музыкант и шоумен. 28 Златан Ибрагимович (р. 1981) – шведский футболист, бывший капитан сборной Швеции. В 2011 г. выпустил автобиографию «Я – Златан», написанную совместно с писателем Давидом Лагеркранцом. 29 Рэймонд Чандлер (1888–1959) – американский писатель и критик, автор детективных романов, повестей и рассказов, один из родоначальников жанра «крутого детектива». 30 Филип Марлоу – частный детектив, герой произведений Рэймонда Чандлера. 31 Ульф Лундель (р. 1949) – известный шведский рок-музыкант, композитор, писатель и художник. 32 Стуреплан – площадь в престижном районе Эстермальм в Стокгольме, один из центров ночной жизни города.