Обсидиановая комната Дуглас Престон Линкольн Чайлд Звезды мирового детективаПендергаст #16 Специальный агент ФБР Алоизий Пендергаст, раненный в схватке с мистическим существом на берегу моря, исчезает в волнах. Констанс, помощница и подопечная агента, не дождавшись от него вестей, решает, что он утонул. В отчаянии она уединяется в подземных покоях особняка на Риверсайд-драйв, но ее похищает человек, долгое время считавшийся мертвым. У этого мистификатора есть веский повод для мести, и он лелеял свой жестокий план в течение десятилетий… Констанс оказывается на далеком острове Идиллия наедине с похитителем. Она многое знает о нем, но не все… Главная тайна кроется здесь, за дверью обсидиановой комнаты. Впервые на русском языке! Дуглас Престон, Линкольн Чайлд Обсидиановая комната Douglas Preston and Lincoln Child THE OBSIDIAN CHAMBER Copyright © 2016 by Splendide Mendax, Inc. and Lincoln Child This edition published by arrangement with Grand Central Publishing, New York, New York, USA All rights reserved Серия «Звезды мирового детектива» Перевод с английского Григория Крылова Серийное оформление Вадима Пожидаева Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Шикина © Г. А. Крылов, перевод, 2019 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019 Издательство АЗБУКА® * * * Линкольн Чайлд посвящает эту книгу своей матери Нэнси Дуглас Престон посвящает эту книгу Черчиллю Элангви Через муки, через боль Зевс ведет людей к уму, К разумению ведет. Неотступно память о страданье По ночам, во сне, щемит сердца, Поневоле мудрости уча. Небеса не знают состраданья. Сила – милосердие богов.     Эсхил. Агамемнон     Перевод С. Апта Пролог 8 ноября Проктор распахнул двойные двери библиотеки, впуская миссис Траск с серебряным подносом, на котором она несла утренний чай. Погруженная в полумрак комната освещалась только затухающим огнем из камина. Перед камином в «ушастом» кресле Проктор видел неподвижную фигуру, плохо различимую в слабом свете. Миссис Траск подошла к ней и поставила поднос на приставной столик у кресла. – Я подумала, что вы не откажетесь от чашечки чая, мисс Грин, – сказала она. – Нет, спасибо, миссис Траск, – раздался тихий голос Констанс. – Ваш любимый. Жасминовый, первый сорт. А еще я принесла мадленки. Только что испекла – я ведь знаю, как вы их любите. – Я не особо голодна, – ответила Констанс. – Спасибо вам за беспокойство. – Ну, я оставлю их на тот случай, если передумаете. Миссис Траск улыбнулась по-матерински, повернулась и направилась к двери. Когда она подошла к Проктору, улыбка исчезла с ее лица, уступив место озабоченному выражению. – Меня не будет всего несколько дней, – произнесла миссис Траск вполголоса. – Моя сестра должна выйти из больницы к концу недели. Вы уверены, что справитесь? Проктор кивнул, проследил за тем, как она торопливой походкой удалилась в кухню, и снова перевел взгляд на фигуру в кресле. Прошло больше двух недель с того дня, когда Констанс вернулась в особняк на Риверсайд-драйв, 891. Она появилась мрачная и молчаливая, без агента Пендергаста и без всяких объяснений относительно того, что случилось. Проктор, как шофер Пендергаста, его бывший подчиненный по военной службе и ответственный за общую безопасность, чувствовал, что в отсутствие агента именно он обязан помочь Констанс. Ему понадобилось немало времени, терпения и сил, чтобы убедить ее рассказать обо всем. Даже теперь в этой истории было мало смысла, и Проктор не вполне понимал, что же произошло на самом деле. Но он точно знал, что этот огромный дом без Пендергаста изменился – изменился коренным образом. Как и Констанс. После возвращения из Эксмута, куда она уезжала, чтобы помочь специальному агенту А. К. Л. Пендергасту в частном расследовании, Констанс на несколько дней заперлась у себя в комнате, принимая пищу лишь после долгих уговоров и с большой неохотой. Когда она наконец вышла из своего заточения, то показалась совсем другим человеком: исхудала, стала похожа на призрака. Проктор всегда считал ее хладнокровной, сдержанной, прекрасно владеющей собой. Но в последующие дни ее настроение постоянно менялось: она то пребывала в апатии, то вдруг наполнялась беспокойной, бесцельной энергией и ходила по холлам и коридорам, будто искала что-то. Она потеряла всякий интерес к своим занятиям, которые так увлекали ее прежде: к составлению родословной семьи Пендергаста, исследованию антиквариата, чтению, игре на клавесине. После нескольких тревожных визитов лейтенанта д’Агосты, капитана Лоры Хейворд и Марго Грин Констанс перестала кого-либо принимать. И еще она постоянно была начеку – Проктор не мог бы иначе описать ее состояние. Оживлялась она только в тех редких случаях, когда звонил телефон или когда Проктор приносил почту. Он понимал, что она постоянно ждет весточки от Пендергаста. Но никаких сообщений от него не приходило. Некое высокопоставленное лицо в ФБР позаботилось о том, чтобы сведения о поисках Пендергаста и о сопутствующем официальном расследовании не просочились в прессу. Тем не менее Проктор постарался собрать всю доступную информацию об исчезновении своего нанимателя. Поиски тела, как он выяснил, продолжались пять дней. Поскольку пропавший был федеральным агентом, для его обнаружения были приложены исключительные усилия. Катера Береговой охраны обследовали воды близ Эксмута; местная полиция и Национальная гвардия прочесали береговую линию от Нью-Гемпшира до Кейп-Энн в поисках хоть какого-нибудь следа, пусть даже клочка одежды. Ныряльщики тщательно исследовали скалы, куда могли унести тело подводные течения и где оно могло зацепиться, прошлись сонаром по морскому дну. Но ничего не нашли. Дело официально оставалось открытым, однако негласное заключение сводилось к тому, что Пендергаста – серьезно раненного во время схватки, ослабленного борьбой с коварными приливными течениями, непрерывными накатами волн и холодной, не более десяти градусов, водой – унесло в море, где он и утонул, а тело его исчезло в пучине. Двумя днями ранее адвокат Пендергаста, партнер одной из старейших и наиболее осторожных нью-йоркских фирм, связался наконец с единственным живым сыном Пендергаста, Тристрамом, и сообщил ему печальную новость об исчезновении отца. Теперь Проктор подошел к Констанс и сел рядом. Она взглянула на него, еле заметно улыбнулась и опять уставилась в камин. Пляшущий огонек отбрасывал тени на ее фиалковые глаза и темные, коротко остриженные волосы. После возвращения Констанс Проктор взял на себя обязанность приглядывать за ней, зная, что именно этого хотел бы его наниматель. Смятенное душевное состояние молодой женщины вызывало в нем неожиданную потребность защитить ее, что было довольно нелепо, ведь при обычных обстоятельствах Констанс не относилась к тем людям, которые ищут защиты. И все же она была рада его вниманию, хотя и не говорила об этом. Она выпрямилась в кресле: – Проктор, я решила спуститься вниз. Это неожиданное сообщение ошеломило его. – Вниз? Вы хотите сказать, туда, где вы жили прежде? Констанс не ответила. – Зачем? – Чтобы научиться… принимать неизбежное. – Почему же нельзя делать это здесь, с нами? Вы не можете снова уйти туда. Она повернулась и посмотрела на Проктора с таким напряжением, что он слегка отпрянул. Он понял, что бесполезно пытаться ее переубедить. Возможно, она наконец признала, что Пендергаста больше нет… и это все-таки прогресс. Наверное. Констанс поднялась с кресла: – Я напишу миссис Траск записку с инструкциями, какие предметы первой необходимости оставлять в кабине служебного лифта. Я буду есть горячее раз в день, в семь вечера. Но пожалуйста, первые два вечера ничего не нужно – вы и так слишком со мной носитесь. К тому же миссис Траск уезжает, и мне не хотелось бы доставлять вам неудобство. Проктор тоже встал и взял ее за локоть: – Констанс, вы должны выслушать меня… Она опустила взгляд на его руку, потом посмотрела ему в глаза с таким выражением, что он немедленно отпустил ее. – Благодарю вас, Проктор, за уважение к моим желаниям. Констанс приподнялась на цыпочки и легонько поцеловала Проктора в щеку, удивив его еще раз. Затем она повернулась и, двигаясь почти как сомнамбула, направилась в дальний конец библиотеки, где за книжными шкафами был спрятан служебный лифт. Констанс повернула два соседних шкафа, открывая проход между ними, вошла в ожидающий ее лифт, закрыла за собой дверь… и исчезла. Проктор долго смотрел туда, где только что находился лифт. Это было безумием. Он покачал головой и отвернулся. В который уже раз в отсутствие Пендергаста он ощутил, как тень, окутавшая особняк, легла и на него, Проктора. Ему нужно было побыть одному, обдумать все. Проктор вышел из библиотеки, свернул в холл, открыл дверь, ведущую в устланный ковром коридор, и поднялся по винтовой лестнице в прежние жилые помещения для прислуги. На площадке третьего этажа он прошел по коридору к двери своего обиталища, состоящего из нескольких маленьких комнат. Он вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Нужно было более энергично возражать против ее плана. Теперь, когда Пендергаста нет, за нее отвечает он, Проктор. Но он знал, что никакие его аргументы не помогли бы. Он давно понял, что при всем его умении убедить почти любого человека с Констанс у него нет ни малейшего шанса на это. Оставалось только надеяться, что со временем Констанс смирится с реальностью, примет смерть Пендергаста и вернется к жизни… Рука в перчатке, появившаяся откуда-то сзади, обхватила его за грудную клетку и сжала с неимоверной силой. Захваченный врасплох, Проктор тем не менее инстинктивно прореагировал резким движением вниз, чтобы сбить непрошеного гостя с ног, но нападавший предвидел такую реакцию и воспрепятствовал ей. Проктор ощутил укол иглы, которая глубоко вошла ему в шею. Он замер. – Не советую двигаться, – раздался странный шелковый голос, который Проктор, потрясенный до глубины души, мгновенно узнал. Он не шевелился. Его поразило то, что кто-то одержал над ним верх, что кому-то вообще это по силам. Как такое возможно? А все из-за того, что он был занят своими мыслями и утратил бдительность. Он никогда не простит себе этого. Особенно потому, что знает: этот человек – злейший враг Пендергаста. – Ты гораздо опытнее меня в искусстве рукопашного боя, – продолжал ровный голос. – Поэтому я позволил себе уравнять шансы. То, что ты сейчас чувствуешь в своей шее, – это, конечно, игла для подкожных инъекций. Я пока не надавил на поршень. В шприце доза пентонала натрия, очень большая доза. Я попрошу тебя всего один раз, повторять не буду: дай мне знать о своем согласии расслаблением тела. От твоей реакции будет зависеть, какую дозу ты получишь: всего лишь анестезирующую… или летальную. Проктор взвесил варианты и позволил своему телу обмякнуть. – Отлично, – произнес голос. – Насколько я припоминаю, тебя зовут Проктор? Проктор хранил молчание. У него еще будет шанс изменить ситуацию; такие шансы всегда существуют. Нужно только подумать. – Я уже некоторое время веду наблюдение за этим семейным особняком. Хозяин дома отсутствует и, похоже, больше никогда не вернется. Скорбь тяжела, как могильный камень. Почему бы вам всем не надеть траур? Проктор лихорадочно перебирал в мозгу разные сценарии. Он должен выбрать один и реализовать его. Ему нужно время, немного времени, хотя бы несколько секунд… – Нет настроения поболтать? Ну как хочешь. У меня еще очень много дел, так что я говорю тебе: спокойной ночи. Почувствовав, как игла скользнула обратно, Проктор понял, что его время истекло… и что он, к огромному его удивлению, проиграл. 1 Проктор медленно вернулся в сознание из черных глубин. Плавание было дальним и, похоже, заняло немало времени. Наконец он открыл глаза. Веки были тяжелыми, и сил у него хватало только на то, чтобы держать их открытыми. Что случилось? Какое-то время он лежал без движения, оглядывая помещение. Потом понял: он лежит на полу своей гостиной. Своей гостиной. «У меня еще очень много дел…» Все вдруг разом вернулось к нему, нахлынуло безумным потоком. Проктор попытался подняться, но у него ничего не получилось; он приложил удвоенные усилия и на этот раз сумел принять сидячее положение. Собственное тело казалось ему мешком с мукой. Проктор посмотрел на часы. Одиннадцать пятнадцать. Он отсутствовал немногим более тридцати минут. Тридцать минут. Один Господь знает, что могло произойти за это время. «У меня еще очень много дел…» С неимоверными усилиями Проктор поднялся на ноги. Комната покачивалась, и он ухватился за стол, яростно тряхнув головой, чтобы прочистить мозги. Он постоял с минуту, пытаясь собраться с силами и мыслями. Затем открыл ящик стола, вытащил «Глок-22» и засунул его за пояс. Входная дверь в его квартирку была открыта, за нею виднелся центральный коридор этажа, предназначенного для слуг. Проктор подошел к открытой двери, оперся плечом о косяк, чтобы обрести устойчивость, а потом, словно пьяный, двинулся по коридору. Добравшись до узкой лестницы, он крепко ухватился за перила и на подкашивающихся ногах спустился по двум пролетам на первый этаж особняка. Эти усилия и ощущение крайней опасности, охватившее его, способствовали обострению его чувств. Он прошел по короткому коридору и открыл дверь, ведущую в общие комнаты. Здесь он остановился и хотел позвать миссис Траск. Но передумал. Сообщать о своем присутствии вряд ли было разумно. К тому же миссис Траск, скорее всего, уже уехала к своей больной сестре в Олбани. И в любом случае это не она была в опасности. В первую очередь опасность грозила Констанс. Проктор ступил на мраморный пол, собираясь войти в библиотеку, спуститься на лифте в подвал и предпринять для защиты Констанс все необходимые шаги. Но у библиотеки он снова остановился, увидев, что стол перевернут, а по полу разбросаны книги и разные бумаги. Проктор быстро огляделся. Справа от него, в большом зале приемов, уставленном музейными шкафами с различными диковинными предметами, был настоящий кавардак. Постамент, на котором прежде стояла древняя этрусская погребальная урна, был опрокинут, а сама урна превратилась в черепки. Большая ваза со свежими цветами, всегда стоявшая в центре зала (миссис Траск ежедневно меняла цветы), грудой осколков лежала на мраморном полу, две дюжины роз и лилий плавали в луже воды. В дальнем конце зала, у прохода, ведущего в столовую, один из шкафов был распахнут, и дверца криво висела на одной петле. Словно кто-то, кого тащили прочь, изо всех сил цеплялся за нее. Было совершенно ясно, что это следы отчаянной борьбы. И они вели из библиотеки через зал приемов прямиком к входной двери особняка. И в тот мир, что лежал за этой дверью. Проктор пробежал по залу в длинное узкое помещение, где стоял обеденный стол, за которым до недавнего времени работала Констанс, исследуя семейную историю Пендергастов. Там царил хаос: повсюду валялись книги и бумаги, стулья были перевернуты, ноутбук сброшен на пол. А в дальнем конце этой комнаты, откуда арочный проход вел в вестибюль, обнаружилось кое-что еще более тревожащее: тяжелая входная дверь – которую почти всегда запирали и уж точно никогда не держали открытой – была приотворена, впуская внутрь яркие лучи полуденного солнца. Отмечая с возрастающим ужасом все эти следы чьего-то вторжения, Проктор вдруг услышал донесшийся откуда-то из-за открытой двери приглушенный женский голос, зовущий на помощь. Позабыв о головокружении, он бросился вперед, на бегу доставая пистолет из-за пояса. Он пробежал под аркой в вестибюль, ударом ноги распахнул входную дверь и замер под навесом крыльца, оценивая обстановку. В дальнем конце подъездной дорожки передом к Риверсайд-драйв стоял «линкольн-навигатор» с тонированными стеклами. Его двигатель работал на холостом ходу, ближайшая к Проктору задняя дверь была открыта. Рядом с дверью стояла Констанс Грин со связанными за спиной руками. Отчаянно сопротивляясь, она повернулась в другую сторону от Проктора, но это, несомненно, были ее коротко стриженные волосы и ее оливковый плащ. Мужчина, которого Проктор тоже видел со спины, с силой затолкал Констанс в машину, придерживая ей голову, и захлопнул дверь. Проктор вскинул пистолет и выстрелил, но человек перепрыгнул через капот машины, и пуля прошла мимо. Вторая пуля отрикошетила от пуленепробиваемого стекла, когда машина резко набрала скорость, оставив после себя облачко запаха жженой резины, и вылетела на Риверсайд-драйв. За тонированным задним стеклом мелькнули очертания Констанс, все еще яростно сопротивлявшейся. Машина, взревев двигателем, помчалась по улице и вскоре исчезла из виду. Перед тем как похититель запрыгнул в машину, он повернул голову к Проктору, и их глаза встретились. Ошибиться было невозможно: странные разноцветные глаза, бледное точеное лицо, аккуратная бородка, рыжеватые волосы и холодный, жестокий взгляд… Это был не кто иной, как Диоген, брат Пендергаста и его непримиримый враг, которого все они считали мертвым – убитым Констанс более трех лет назад. И теперь он появился вновь. И похитил Констанс. Выражение глаз Диогена – свирепый, темный, неистовый блеск торжества – было настолько ужасным, что на какое-то мгновение даже у видавшего виды Проктора опустились руки. Но его оцепенение длилось лишь доли секунды. Стряхнув с себя страх и действие пентонала натрия, он бросился следом за машиной, пробежал по дорожке и одним прыжком преодолел подстриженную живую изгородь. 2 Проктор, в юности бывший первоклассным бегуном (он поставил рекорд на выносливость в учебном центре в Форт-Беннинге и с тех пор поддерживал физическую форму на высоком уровне), понесся за «навигатором» на полной скорости. Машина стояла под красным светом на перекрестке в полутора кварталах от дома Пендергаста. Проктор пробежал это расстояние менее чем за пятнадцать секунд. Но когда он приблизился к машине, загорелся зеленый и «навигатор» сорвался с места. Встав в позицию для стрельбы, Проктор прицелился и выстрелил два раза в задние колеса – сначала в левое, потом в правое. Пули попали в цель, резина на обоих колесах вздрогнула от удара. Но на глазах у Проктора покрышки снова накачались со взрывным шипением. Самонаддув. «Навигатор» с Диогеном за рулем обогнул машину, ехавшую впереди, и помчался по Риверсайд, петляя среди автомобилей. Проктор развернулся и побежал назад к особняку, засовывая пистолет за пояс и вытаскивая из кармана телефон. Его сведения о контактах Пендергаста в ФБР и других федеральных агентствах были ограниченны, а кроме того, в такой ситуации звонок в ФБР только замедлил бы дело. Это был вопрос местной полиции. Проктор набрал 911. – Девять-один-один, чрезвычайное реагирование, – ответил бесстрастный женский голос. Проктор добежал до особняка, ворвался в дверь и промчался по общим комнатам в заднюю часть дома. В целях безопасности и конфиденциальности его сотовый был зарегистрирован на вымышленное имя и ложный адрес, и он знал, что эта информация уже высветилась на экране оператора. – Меня зовут Кеннет Ломакс, – сказал Проктор, используя имя прикрытия. Он снял ложную панель со стены в коридоре и вытащил оттуда тревожную сумку, которую приготовил как раз для такого чрезвычайного случая. – Я только что стал свидетелем похищения. – Место, пожалуйста. Засовывая в сумку «глок» вместе с дополнительными магазинами, Проктор назвал место: – Я видел, как мужчина за волосы вытащил из дома женщину, она кричала в голос, звала на помощь. Он запихнул ее в машину и уехал. – Описание? – Черный «линкольн-навигатор» с тонированными стеклами, движется на север по Риверсайд. Он назвал регистрационный номер, схватил сумку и через кухню пробежал в гараж, где стоял «роллс-ройс силвер рейт» пятьдесят девятого года, принадлежащий Пендергасту. – Пожалуйста, оставайтесь на линии, сэр. Я отправляю патрули на перехват. Проктор включил зажигание, выехал на подъездную дорожку и повернул на север по Риверсайд-драйв, оставляя за собой на асфальте полосу резины в десять футов, пока он набирал скорость, дважды проехав на красный свет. Машин было мало, и он видел на полмили вперед. Вглядываясь сквозь дымку, он пытался разглядеть «навигатор», и ему показалось, что он заметил машину в десяти кварталах от себя. Проктор увеличил скорость, протиснулся между двумя такси, еще раз проехал на красный свет под свирепый рев гудков. Он знал, что ввиду вероятного похищения оператор службы 911, оповестив патрульные машины, позвонит в Детективное бюро[1 - Детективное бюро – одно из двадцати бюро, составляющих нью-йоркскую полицию; обязанности этого бюро включают предотвращение, выявление и расследование преступлений.]. А также постарается извлечь побольше информации из свидетеля похищения. Не отключая телефон, Проктор кинул его на пассажирское сиденье. Потом задействовал полицейскую рацию, установленную под приборной панелью. Он снова придавил педаль газа, и перекрестки замелькали за окном, сливаясь воедино. «Навигатора» больше не было видно впереди, даже на прямой до квартала Вашингтон-Хайтс. Наиболее логичным маршрутом бегства для этого негодяя мог бы стать Вест-Сайд-хайвей, но въездов на эту автостраду не было на протяжении всей северной части Риверсайд-драйв. До Проктора донесся звук сирен – полиция среагировала быстро. Внезапно в зеркале заднего вида он заметил «навигатор» – машина выехала на Риверсайд-драйв со 147-й улицы и направилась на юг. Проктор понял, что Диоген нырнул на улицу с односторонним движением против трафика и был вынужден развернуться. Сжав губы, Проктор оценил обстановку вокруг. Потом резко повернул рулевое колесо влево. В то же время он заблокировал колеса ручным тормозом, чтобы развернуть машину заносом. Откликом на его маневр стали протестующие гудки и скрежет тормозов. Наконец машина развернулась на сто восемьдесят градусов, и тогда Проктор отпустил ручник и дал газ. Большая машина рванулась вслед за «навигатором». Вдали замигали проблесковые маячки, сопровождаемые воем сирен. В пяти кварталах от Проктора «навигатор» свернул на Западную 145-ю улицу. Это было лишено всякого смысла: 145-я быстро заканчивалась тупиком на парковке Ривербэнк-Стейт-парка, зеленой зоны, созданной, по иронии судьбы, на очистных канализационных сооружениях, втиснутых между Гудзоном и Вест-Сайд-хайвеем. Неужели Диогена ждет у берега быстроходный катер? Проктору потребовалось полминуты, чтобы пробиться через трафик и круто свернуть на Западную 145-ю. Но прежде чем продолжать погоню, ему совершенно необходимо было понять, что на уме у Диогена. Он остановил машину и, достав из сумки маленький, но мощный бинокль, оглядел ландшафт впереди: дорогу, парковку и подъездные полосы к ней. Нигде никакого черного «навигатора». Куда он делся, черт его побери? Проктор убрал бинокль в сумку. И в этот момент краем глаза увидел справа какой-то разрыв в живой изгороди. Малозаметная боковая дорога резко поворачивала в сторону автострады Вест-Сайд-хайвей. Трава и кусты у обочины выглядели примятыми, в воздухе висела тонкая, рассеивающаяся пелена пыли, а на земле виднелись свежие отпечатки протекторов. Проктор еще раз поднес бинокль к глазам. Вдали на автостраде он увидел «навигатор», на полной скорости движущийся на север. Проктор выругался. Предпринятые маневры позволили Диогену оторваться не меньше чем на полмили. Снова нажав на газ, он свернул с главной дороги, проделал петляющий, опасный путь вдоль набережной до автострады и грубо вторгся в поток машин, затем схватил с пассажирского сиденья телефон: – Это Кеннет Ломакс. Подозреваемая машина движется на север по Вест-Сайд-хайвею, приближается к мосту Джорджа Вашингтона. – Сэр, – спросила оператор, – почему вы так уверены? – Потому что я ее преследую. – Не преследуйте ее, сэр. Пусть ситуацию разруливает полиция. Проктор редко повышал голос, но в этот момент не удержался: – Так сделайте уже что-нибудь, черт побери, и сделайте немедленно! Он швырнул телефон на сиденье, проигнорировав ответ оператора. Преодолевая подъемы и ныряя под уклон, «роллс-ройс» мчался по Вест-Сайд-хайвею, который огибал Гудзон-Ривер-Гринуэй. Проктор гнал машину со скоростью более ста миль в час, зная, что Диоген делает то же самое. Впереди и наверху дыбился виадук федеральной дороги I-95, переходящий в мост Вашингтона. «Навигатора» не было видно. Возможно, Диоген съехал с трассы и погнал в Нью-Джерси, либо на Лонг-Айленд, либо в Коннектикут? Или же он остался на автостраде, чтобы проехать последний отрезок по Манхэттену и направиться на север в Уэстчестер? Проктор опять выругался. Он пробежался по полицейским волнам и услышал переговоры патрульных машин, отвечающих на сообщение о черном «линкольн-навигаторе» с тонированными стеклами, направляющемся на север по Вест-Сайд-хайвею. Вот только «навигатор» теперь – так или иначе – покинул Вест-Сайд-хайвей. Погоня закончилась. 3 Однако она продолжалась. В последний момент, доверившись инстинкту, Проктор свернул к выезду на мост, для чего ему пришлось пересечь три полосы движения, и он едва не потерял контроль над машиной, когда она преодолевала обнесенный ограждением крутой пандус. Проктор выбрал нижний уровень моста, потому что здесь было меньше грузового транспорта, а значит, можно было позволить себе большую маневренность и скорость. Переговоры полицейских по хрипящей рации доказывали, что все их поиски безрезультатны. Из телефона на сиденье снова громко зазвучал голос оператора службы 911. Проктор знал, что, когда копы прекратят неудавшиеся поиски, они заинтересуются его персоной. У него не было времени на нежелательные вопросы или – еще хуже – вероятное задержание. Он схватил телефон и, опустив стекло, выбросил его в окно. У него в сумке лежал другой незарегистрированный телефон с предоплатой. Добравшись до конца моста и до Нью-Джерси, Проктор перед пунктом оплаты сбросил скорость до семидесяти миль, не желая, чтобы его останавливали за превышение скорости в столь критический момент. Он преодолел путаницу уходящих в разные стороны полос и двинулся на запад по федеральной трассе I-80 «Экспресс». Через пятнадцать минут он покинул федеральную трассу по съезду 65 и направился в аэропорт Тетерборо. Проктор пришел к выводу, что у Диогена есть только два возможных варианта побега: укрыться где-то неподалеку в заранее подготовленном для этой цели безопасном доме или увезти Констанс куда-нибудь подальше на частном транспорте. Если Диоген скрылся поблизости, то предпринимать что-либо было поздно. Если он планировал увезти Констанс куда-нибудь подальше, то не мог рисковать, оставаясь в «навигаторе», ведь регистрационный номер его машины известен. Невозможно было бы также затащить жертву похищения в самолет или в какой-либо другой общественный транспорт. Так что единственным вероятным пунктом его назначения был Тетерборо – ближайший аэропорт, который принимал частные самолеты, выполняющие дальние рейсы. Проктор свернул на Индастриал-авеню и остановил «роллс» у бровки тротуара возле ближайшего входа в аэропорт. Он оглядел находящиеся рядом сооружения: башню, пожарное депо, здания сервисных служб. Никаких следов «навигатора» не обнаружилось, но это ничего не значило: машина уже могла быть оставлена где-то позади или внутри любого из полудюжины ангаров. Открыв дверь, Проктор вышел из «роллса» и быстро окинул взглядом взлетные полосы – ни на одну из них не выруливал самолет, – потом перевел взгляд на небо. Один самолет набирал высоту, на глазах у Проктора он убрал шасси. Но в воздушном пространстве над территорией трех штатов[2 - Территория трех штатов – неформальный термин, обозначающий некоторые регионы, связанные с конкретным городом или мегаполисом, который вместе с пригородами расположен в трех штатах. В данном случае имеется в виду городской район Нью-Йорка, который охватывает части штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси и Коннектикут.] летало много воздушных судов, и Проктор не мог быть уверен, что Диоген в этом конкретном самолете. По крайней мере, пока не мог. Он вернулся в «роллс», включил ноутбук, вышел в Интернет и вывел на экран схему Тетерборо. Потом зашел на сайт «Эйрнав»[3 - «Эйрнав» (AirNav) – частный веб-сайт для энтузиастов летного дела и авиации.], чтобы получить информацию по аэропорту: широту, долготу, оперативную статистику, размеры взлетно-посадочных полос. Две взлетно-посадочные полосы Тетерборо имели длину около семи тысяч футов и были способны принимать фактически любые самолеты. Проктор отметил, что аэропорт обслуживает около четырехсот пятидесяти самолетов в день, шестьдесят процентов которых относятся к авиации общего назначения. Он прокрутил страницу сайта и наконец нашел сведения о наземном обслуживании, о техобслуживании самолетов и о чартерных перевозках. Запомнил всю информацию. Включив передачу, он въехал на территорию аэропорта и двинулся мимо ряда зданий, пока не добрался до того, которое стояло в самом начале взлетной полосы номер один. Здание представляло собой большой ангар с крупной надписью: «СЕВЕРО-ДЖЕРСИЙСКАЯ ЛЕТНАЯ ПОДГОТОВКА». Схватив свою тревожную сумку, Проктор выпрыгнул из машины и побежал к ангару. Он быстро заглянул внутрь и поспешил дальше – к концу взлетной полосы. В распоряжении летной школы было с полдюжины видавших виды самолетов «Сессна-152», стоящих на бетонированной площадке. В ближайшем самолете сидели двое, видимо пилот-инструктор и курсант, и просматривали план полета перед уроком. Приняв озабоченный вид, Проктор подбежал к самолету и помахал им, чтобы они открыли окна. Они посмотрели на него. По выражению их лиц ему мгновенно стало ясно, кто из них пилот, а кто – обучаемый. – Пожалуйста, помогите мне! – взмолился Проктор намеренно высоким жалобным голосом. – Вы не видели только что мужчину и женщину – они должны были садиться здесь в самолет? Двое мужчин в «сессне» переглянулись. – Женщина молодая, двадцати с небольшим лет, темноволосая. Мужчина высокий, с аккуратной бородкой, на щеке шрам. – Мистер, вы не должны здесь находиться без разрешения, – сказал пилот. Проктор перевел взгляд на ученика – тот был старше пилота и пребывал в очевидном возбуждении от одного сидения в самолете. – Это был мой босс, – выдохнул Проктор, взмахнув сумкой. – Забыл взять вот это. По сотовому до него не дозвониться. Это жизненно важно, ему необходима информация из документов, которые лежат здесь. – Да, я их видел, – сказал ученик. – Они сели в самолет минут пять назад. Он ждал их прямо здесь, на полосе. У женщины был какой-то болезненный вид. Она нетвердо стояла на ногах. – А что это был за самолет? – спросил Проктор. Пилот нахмурился: – Сэр, мы не имеем права… Но ученик, явный энтузиаст, заговорил, перебивая пилота: – Это был двухмоторный реактивный самолет. «Лирджет». Модели не знаю. – Да, – кивнул Проктор. – «Лир». Это точно он. Огромное спасибо. Попробую найти способ связаться с ним. Пилот открыл было рот, но не успел он что-то сказать, как Проктор развернулся и поспешил назад мимо ангара летной школы. Вернувшись в машину, он нашел сайт «Флайтавэр»[4 - «Флайтавэр» (FlightAware) – сервис по отслеживанию перемещения коммерческих и частных самолетов в реальном времени.] и ввел в строку поиска KTEB – код ИКАО (Международной организации гражданской авиации) для аэропорта Тетерборо. Теперь на экране появилась карта территории трех штатов с Тетерборо в центре, на которую были наложены призрачные белые знаки – крохотные самолеты, разлетающиеся в разных направлениях. Под картой располагались две таблицы: «Прибытия» и «Отправления». Проктор быстро просмотрел таблицу «Отправления». Там было несколько строк данных в обратном хронологическом порядке. Каждая строка соответствовала отлету самолета из Тетерборо за несколько последних часов, в строке указывались бортовой номер и тип самолета, место назначения, время вылета и ожидаемое время прибытия. Сейчас часы показывали 12:45 дня. Судя по информации на сайте, в последние минуты вылетели три самолета – в 12:41, 12:32 и 12:29. Так что в последние пять минут только один самолет покинул аэропорт. Проктор уточнил тип самолета, вылетевшего в 12:41. Конечно, это был ЛДж45 – «Лирджет-45». Конечный пункт полета – КОМА. Проктор быстро заглянул в справочник ИКАО: под этим кодом значился аэродром Эппли в Омахе, штат Небраска. На сайте был указан бортовой номер – LN303P. Проктор кликнул по нему, и открылось новое окно – карта, показывающая предполагаемую траекторию полета из Нью-Джерси в Небраску. Маленький символ, изображающий самолет, имел сзади тонкий короткий хвостик, идущий от Тетерборо: штриховая линия, слегка искривлявшаяся в двух местах, направлялась на запад от иконки самолета, показывая предполагаемый курс. Ряд данных с одной стороны экрана сообщал, что у самолета предполагаемая крейсерская скорость 420 узлов, в настоящий момент он поднялся на шесть тысяч футов, а планирует набрать высоту девятнадцать тысяч. Проктор закрыл карту. Теперь он знал две крайне важные вещи: Диоген и Констанс сели на «лирджет» и Диоген в полетном плане, поданном в Федеральную авиационную администрацию, обозначил пункт назначения в Небраске. Правила полетов по приборам требовали подачи полетных планов; попытка отправиться в полет без подачи такого плана немедленно вызвала бы нежелательную и тщательную проверку. Просматривая таблицу «Прибытия», проктор увидел, что «лирджет» с бортовым номером LN303P приземлился всего лишь получасом ранее. Значит, это был не местный чартер – Диоген использовал возвратный чартер из другого аэропорта, чтобы понадежнее замести следы. Умно. Но недостаточно умно. Диоген не подумал (а может, просто не знал этого), что нужно заблокировать свой бортовой номер от сайта, занимающегося отслеживанием передвижения гражданских самолетов. И теперь Проктор точно знал, куда направляется самолет. Но польза от этого знания была относительной. Потому что с каждой минутой Диоген удалялся в сторону Небраски со скоростью несколько сотен миль в час. 4 Судя по информации сайта «Эйрнав», изученного Проктором ранее, «Дебонэйр авиэйшн сервисиз» была единственной чартерной компанией, которая в настоящее время действовала на территории Тетерборо. Проезжая мимо ряда зданий технических служб, Проктор нашел наконец вывеску этой чартерной компании. Он остановил машину у двери со вставками матового стекла, заглушил двигатель, взял сумку и ноутбук и быстро вышел из машины. Внутри помещения, как и в других подобных учреждениях, все было удобно, но в высшей степени функционально: большинство чартерных операторов служили в прошлом либо пилотами, либо военными. Тут стояли три стола, из которых занят был только один. На стенах висели авиационные плакаты в рамочках. Открытая дверь в задней части офиса, видимо, вела в архив. Проктор окинул взглядом человека за столом: лет пятидесяти, коротко стриженные седеющие волосы, мощное телосложение. Табличка с именем на его столе гласила: БОУМАН. Тот в свою очередь смотрел на Проктора, явно оценивая потенциального клиента. Проктор обдумал ситуацию. То, о чем он хотел попросить, выходило за рамки обычного и требовало, как правило, времени – больше, чем у него было. Он быстро, но методично взвесил имеющиеся у него варианты, доводя каждый алгоритм решения до логического конца. Потом сел на свободный стул перед столом, положил компьютер на пол, а тревожную сумку поставил на колени, придерживая ее руками. – Мне немедленно нужен чартер, – сказал он. Человек мигнул, глядя на него. – Немедленно? – уточнил он. Проктор кивнул. – Что за спешка? – спросил человек. На его лице тут же появилось подозрительное выражение, за которым скрывался безмолвный вопрос: «Что-то противозаконное?» – Ничего криминального, – ответил Проктор. Он уже решил про себя, что только определенная степень честности вкупе с другими побудительными мотивами может дать нужный ему результат. – Это операция преследования. Услышав такую формулировку, человек оживился. Он посмотрел на Проктора новым взглядом – как один военный на другого. – Полиция? – спросил он. Проктор сделал неопределенный жест рукой: – Специальные силы. – Он посмотрел на рамочку на стене за Боуманом. – Служили в авиации? Боуман кивнул. Подозрительный взгляд смягчился. – Почему бы вам не обратиться в полицию? – Дело связано с похищением. Подключение полиции может привести к смерти заложника. Похититель умен и не остановится ни перед чем. Кроме того, это деликатное личное дело, и время – критический фактор. Я должен добраться до места назначения прежде, чем похититель исчезнет. Боуман снова кивнул, теперь медленнее: – Место назначения? – Аэродром Эппли, Омаха. – Омаха, – повторил человек. – Вам понадобится немало керосина, мой друг. Сколько будет продолжаться стоянка? – Стоянки не будет. Полет в один конец. – Тем не менее вам придется заплатить за обратный рейс. – Разумеется. – Количество пассажиров? – Все пассажиры перед вами. Пауза. – Вы понимаете, что такой чартер, заказанный в последнюю минуту, требует значительной доплаты, учитывая бумажную волокиту и накладные расходы? – Нет проблем. Человек задумался на мгновение. Потом повернулся к компьютеру у себя на столе и принялся стучать по клавишам. Проктор тем временем открыл свой ноутбук и проверил статус самолета Диогена. Иконка LN303P все еще двигалась в западном направлении. Самолет шел на высоте двенадцати тысяч футов, приближаясь к крейсерской скорости. – Вам повезло, – заговорил Боуман. – У нас есть свободный самолет – «Пилатус PC-двенадцать». У нас есть и лицензированный пилот в аэропорту; он сейчас обедает. – Боуман подтянул к себе калькулятор. – Включая топливо, оплату услуг за стоянку в аэропорту, посадочные сборы, полетный сегмент, посуточную аренду, порожний возврат, плюс пятнадцатипроцентная надбавка за амортизацию, это будет одна тысяча двести за… – Не годится, – прервал его Проктор. Боуман перевел на него взгляд: – Почему? – «РС-двенадцать» – одномоторный турбовинтовой. Мне нужен джет. – Джет? – Я преследую «Лирджет сорок пять». Мне нужно что-нибудь, развивающее такую же скорость. Или еще бо?льшую. Подозрительный взгляд на мгновение вернулся, потом Боуман снова посмотрел на монитор: – Да, у нас есть один такой. «Гольфстрим IV». Но он не сможет вылететь в ближайшее время. – Почему? – Я сказал вам, что у нас есть пилот. Но не говорил про двух пилотов. Такие джеты не пилотируют в одиночку. – Он снова застучал по клавишам. – У меня есть кое-кто в резерве; могу вызвать его – он приедет рано утром. В том случае, если вас не смущает дополнительная плата за «гольфстрим»… – Не годится. Боуман замолчал и уставился на Проктора. – Мне нужно вылететь немедленно, – продолжил Проктор ровным голосом. – А я вам говорю, что второй пилот будет только завтра утром. Проктор еще раз взвесил варианты. Обычно его первым выбором было насилие. Но в сложившихся обстоятельствах оно представлялось малопригодным; к тому же для успеха ему требовалось добровольное сотрудничество. – Какова будет обычная плата за полет туда-обратно до Омахи на «Гольфстриме IV»? Боуман опять взялся за калькулятор: – Три восемьсот за час. – Значит, я предполагаю… при полете в одну сторону, который займет три часа… мы имеем что-то около двадцати пяти тысяч долларов. – Похоже на то… – начал было Боуман, но снова замолчал, когда Проктор залез в сумку, вытащил несколько стодолларовых пачек и положил их на стол. – Здесь тридцать тысяч. Полетели. Человек посмотрел на аккуратные пачки: – Я же вам сказал, у меня нет вто… – Вы лицензированный пилот, верно? – перебил его Проктор и кивком указал на вторую рамочку на стене. – Да, но… Проктор без слов вытащил из сумки пять тысяч и добавил их к стопке. Сумку он не стал закрывать, чтобы Боуман мог видеть еще пачки стодолларовых купюр – в сумме почти на миллион долларов – и два «Глока-22». Человек перевел взгляд с денег на столе на сумку, потом опять на стол. Наконец он взял трубку и набрал номер: – Рей? У нас срочный вылет. Да, прямо сейчас. Омаха. Нет, обратно порожний рейс. Я буду вторым номером. Давай сюда. Быстро. – Он около минуты слушал, что говорят на том конце. – Так скажи ей, чтобы подождала до утра, черт побери! Во время этого разговора Проктор снова проверил полет Диогена по «Флайтавэр». К его удивлению и смятению, самолет всего несколько мгновений назад изменил курс и теперь имел путевой угол ноль-четыре-ноль. Проктор кинул взгляд в информационное окно полета в правой части экрана и увидел новый пункт назначения: уже не КОМА, а CYQX. Этот код по ИКАО принадлежал международному аэропорту Гандер на Ньюфаундленде. Значит, Диогену показалось недостаточным воспользоваться возвратным чартером для бегства из Тетерборо. Похоже, он запросил разрешения Федерального управления гражданской авиации на новый полетный план, поменяв пункт назначения с Омахи на Гандер, чтобы быть уверенным, что его не преследуют. Пока Проктор исследовал информацию в своем ноутбуке, Боуман сделал несколько коротких звонков. – Ладно, – сказал он, собирая пачки денег. – Мой пилот на пути сюда, а мы заправляем самолет. Я составлю полетный план, и мы можем вылететь немедленно. – Произошло изменение пункта назначения, – перебил его Проктор. – Мы летим не в Омаху. Летим в Гандер, Ньюфаундленд. – Ньюфаундленд? – Боуман нахмурился. – Минуточку. Это уже международный полет, и… – Не имеет значения. Расстояние короче. Я заплачу все, что потребуется. – Проктор вытащил из сумки еще одну пятитысячную пачку, помахал ею в воздухе и сунул обратно. – Делайте то, что полагается. И давайте уже свалим отсюда в жопу. Это неожиданное ругательство, произнесенное обычным для Проктора бесстрастным тоном, оказалось самым убедительным аргументом. Боуман выдохнул, потом неторопливо кивнул. – Дайте мне минуту на подготовку, – сказал он непонятным тоном, то ли удовлетворенным, то ли обескураженным. – Мы будем в воздухе через десять минут. 5 Полетный план из Тетерборо в Гандер предусматривал беспосадочный полет протяженностью в тысячу сто миль через Кейп-Энн (штат Массачусетс), Новую Шотландию и Ньюфаундленд. Включая время на рулежку, взлет и сброс скорости при подлетном спуске, ожидаемое время полета составляло один час пятьдесят одну минуту. И только спустя час тридцать минут полета Проктор сумел переговорить с диспетчерской Гандера. Проктор убедился, что Гандер и есть фактический пункт назначения Диогена. Больше никаких отклонений не было, и его самолет в настоящее время заходил на посадку. Хотя Диоген на старте имел выигрыш во времени, но, поскольку сначала он взял курс на Омаху и два самолета имели фактически одинаковую крейсерскую скорость, сейчас его отрыв от Проктора не превышал получаса. Однако пилоты «гольфстрима», Боуман и другой, по имени Рей Крисп, были строгими приверженцами протокола – как и все профессиональные пилоты, насколько было известно Проктору, – и они категорически не позволяли ему воспользоваться их радио, сколько бы денег он ни предлагал. Наконец, когда самолет вышел на нисходящую траекторию и диспетчерская Гандера повела их, Боуман включил связь: – Гандер, это тройка-девятка-семерка-браво на четыре тысячи пять сотен, запрашиваю информацию на посадку. Послышался треск помех. – Девятка-семерка-браво, четыре-четыре-пять-два, ваша полоса три. Точка установления связи с диспетчерской службой девять. – Посадочная полоса три, девятка-семерка-браво, – сказал Боуман и повесил микрофон. В тот же миг Проктор схватил микрофон и, отойдя настолько, чтобы пристегнутые пилоты не смогли дотянуться до него, нажал кнопку передачи. – Диспетчерская Гандера, – быстро проговорил он. – «Лирджет сорок пять», повторяю, «Лирджет сорок пять», бортовой номер LN303P, прямо сейчас приземляется на третью полосу. Задержите самолет на рулежной дорожке. Несколько секунд рация молчала, потом ответила: – Диспетчерская Гандера. Повторите. – Задержите «лирджет», бортовой номер LN303P, – сказал Проктор. – Не позволяйте пассажирам выйти. На борту заложник. Боуман и Крисп поспешно расстегивали ремни. – Кто говорит? – спросил диспетчер. – Это не полицейская частота. – Я повторяю: на борту заложник. Сообщите властям. – Любая просьба такого рода должна делаться по полицейскому каналу. Вы поняли, тройка-девятка-семерка-браво? Боуман шагнул к Проктору с мрачным выражением на лице. Он без слов протянул руку к микрофону. Проктор хотел сказать еще что-то, но, уже начав говорить, понял, что его попытка не удалась. Он уперся в стену канадской бюрократии, чего и следовало ожидать. – Отдайте мне радио, – велел Боуман. В этот момент радио снова затрещало: – Тройка-девятка-семерка-браво, вы меня поняли? – Вы только добьетесь того, что самолет будет захвачен, – сказал Боуман. – И не тот, который вы преследуете. И нам придется нести ответственность. Проктор помедлил. Стрельнул глазами в сторону своей сумки, висящей на спинке одного из пассажирских сидений. – И что вы собираетесь сделать? Застрелите нас? – спросил Боуман. – Это кончится только тем, что самолет разобьется. Отдайте мне радио. Проктор без слов протянул ему микрофон. Боуман быстро поднес его к губам: – Говорит тройка-девятка-семерка-браво. Игнорируйте последнее. Пассажир проник в кабину. Голос из диспетчерской Гандера ответил: – Вас понял. Помощь при посадке понадобится? – Ответ отрицательный. Пассажир немного навеселе. Мы его выставили из кабины и заперлись. Вешая микрофон, Боуман не сводил глаз с Проктора, потом вернулся на свое сиденье. – Это говорили ваши сорок тысяч, приятель, – сказал он. – Иначе мы бы сдали вас полиции за такой трюк. Проктор ответил ему таким же пристальным взглядом и вернулся на свое место. Он сделал все, что мог, и его последнее действие было ошибкой. Его рассуждения оказались неверны. Он не был ни полицейским, ни федеральным агентом. Он не мог принудить власти к действию, в особенности власти чужой страны, глупо было даже пытаться. Ему придется самому иметь дело с Диогеном, когда он вернется на твердую землю. И это было в его силах. Он уже и так далеко зашел. Гандер был самым крупным восточным портом Северо-Американского континента, он разве что не раскачивался на волнах Атлантики. Теперь вопрос состоял вот в чем: является ли Ньюфаундленд конечной точкой на пути Диогена? Или всего лишь промежуточной остановкой? Много аргументов имелось в пользу первой версии. Место было самое что ни на есть подходящее: у черта на рогах, бескрайний пустой ландшафт – идеальный уголок, чтобы залечь здесь на дно. Ограниченная дальность полета «лира» делала путешествие через Атлантику крайне опасным, на пределе возможности. После посадки Проктор займется тем, что умеет лучше всего: начнет охоту на клиента. На это, вероятно, уйдет какое-то время. Но теперь Диогену негде будет скрыться, не будет у него и времени организовать что-то новое. Проктор не даст ему продыха. К тому же на руках у его противника опасный, не желающий подчиняться заложник. Нет, поиски не продлятся долго; вопрос только в том, каким будет их исход. Проктор, конечно, понимал, что у него нет никаких убедительных доказательств того, что Диоген и Констанс находятся на том «лирджете», кроме сведений, полученных в летной школе Тетерборо. Но отсутствие потенциальных маршрутов бегства, возвратный чартер, неожиданное изменение конечного пункта маршрута прямо в воздухе – все это говорило о Диогене. Так подсказывало Проктору его чутье. К тому же других ниточек у него не имелось. Эти мысли занимали его по мере снижения самолета к посадочной полосе три в аэропорту Гандера. В иллюминаторе он видел тусклую серо-зеленую растительность, уступавшую место широкой полосе асфальта. Раздался скрежет колес об асфальт, затем рев двигателей, переведенных в реверс. По мере падения их скорости на полосе Проктор сильнее прижимался к иллюминатору, высматривая самолеты, двигающиеся по рулежной дорожке или припаркованные у ворот, – искал «лир». Самолета нигде не было видно. Но потом он увидел кое-что. Прямо по пересекающим их посадочную полосу асфальтовым лентам двигались два человека, появившиеся из ангара и направлявшиеся к припаркованному джету – «бомбардир-челленджеру», судя по его виду. Такой самолет легко пересекает океан, к тому же Проктор не смог бы эффективно преследовать его, учитывая свой чартер. Первой шла молодая женщина в оливковом плаще, с опущенной темноволосой головой. Констанс. Следом за ней, положив одну руку ей на плечо, а другую прижав к ее спине, шел мужчина. Он повернулся, посмотрел направо, налево… и даже на таком расстоянии Проктор безошибочно узнал высокую худую фигуру, аккуратно подстриженную бородку и рыжие волосы Диогена. Констанс шла какой-то странной, скованной походкой. Не стоило и сомневаться, что Диоген прячет пистолет в руке, прижатой к ее спине. Прилив адреналина обжег Проктора изнутри, и он отвернулся от иллюминатора, но их самолет все еще бежал по взлетно-посадочной полосе. Прежде чем он сумеет выпрыгнуть из аварийного выхода, пройдет насколько минут. Он снова посмотрел в иллюминатор. Две фигуры поднимались по трапу в пассажирский отсек «бомбардира». В самый последний миг, прежде чем Констанс исчезла в темноте салона, она начала сопротивляться, и Проктор увидел, как Диоген молниеносным движением вытащил из кармана полотняный мешок и набросил ей на голову… Потом дверь за ними закрылась, и эта сцена насилия исчезла. Когда самолет Проктора вырулил к остановке, «бомбардир» уже поднялся в воздух. 6 Во время полета из Тетерборо Проктор часть времени провел за изучением аэропорта и городка Гандер. В 1940-х годах международный аэропорт Гандер был важнейшим пунктом дозаправки для самолетов, направлявшихся на Британские острова и дальше. Но с появлением современных авиалайнеров с гораздо большей дальностью полета Гандер оказался не у дел. В настоящее время аэропорт использовался чаще для аварийных посадок трансатлантических рейсов из-за медицинских или технических проблем. 11 сентября 2001 года, когда воздушное пространство над Штатами после разрушения башен-близнецов было закрыто, Гандер непродолжительное время играл важную роль в операции «Желтая лента»[5 - Операция «Желтая лента» проводилась властями Канады, когда все гражданские рейсы, следовавшие в США, в течение некоторого времени принимались канадскими аэропортами, в том числе и Гандером.], принимая более трех дюжин перенаправленных самолетов в день. В другие времена этот аэропорт оставался относительно полусонным местом, его повседневностью стали военные операции и грузовые полеты в Исландию. Близлежащий городок был скучным, холодным, унылым: обдуваемое ветрами, лишенное деревьев место под серым, грозящим снегопадами небом. Размышляя о том, что делать дальше, Проктор рискнул сделать предположение, касающееся одной особенности Гандера. Из-за его отдаленного местонахождения и относительной близости к заокеанским пунктам назначения городок, возможно, стал берегом, на который выбрасывало пилотов определенного типа: уволенных из ВВС, из гражданской авиации, временно безработных – в общем, летчиков, которые за хорошую цену могут согласиться оказать необычную или даже сомнительную услугу. В данный момент Проктор сидел за столом в баре «Кроссвинд» – одном из нескольких убогих сооружений, которые, словно слизняки, прилепились к аэропорту, обосновались за терминалами, взлетно-посадочными полосами, зданиями технических служб Гандера. В баре никого не было, если не считать Проктора и бармена. Он посмотрел на часы: почти четыре тридцать. Диоген поднялся в воздух полчаса назад. Проктор постарался не думать об этом, пригубил еще «Хайнекена» и замер в ожидании. Последние полчаса он рыскал по аэропорту и вокруг, задавал осторожные вопросы о подходящем пилоте, и в конце концов его направили в этот бар. Диоген опять опережал его на шаг, а может, и на два. Негодяй предвидел, что до Гандера за ним будет погоня, и потому здесь его ждал новый заправленный самолет, готовый взлететь сразу же по его прибытии и отправиться дальше, на сей раз в трансатлантический полет. Его промашка (то, что он не скрыл бортовой номер от сайтов, отслеживающих перемещения гражданских самолетов) в конечном счете оказалась вовсе не промашкой; скорее, он просто не стал заботиться об этом, так как был совершенно уверен, что сумеет избежать захвата. А может быть, он наслаждался погоней: Диоген всегда предпочитал изощренную игру чему-то менее рискованному и простому. Иначе зачем бы он оставил Проктору жизнь? Безопаснее для него было бы дать противнику смертельную дозу пентотала натрия – но тогда это не было бы так забавно. И конечно, к этому моменту Диоген уже узнал, что его преследуют, скорее всего, из-за дурацкого – теперь Проктор понимал это – радиовызова диспетчерской Гандера. Реакция Проктора на похищение Констанс была серией катастрофических неудач, наверное самых крупных в его жизни. Но теперь он должен отбросить это и взять себя в руки, подавить эмоции и ярость, которые влияют на его суждения, и действовать дальше с холодным расчетом. Включив ноутбук, он узнал, что «бомбардир» подал полетный план до Шеннона в Ирландии. С учетом того, что самолет теперь находился далеко над Атлантикой и не отклонялся от поданной заявки, Проктор почти не сомневался, что его пункт назначения и есть Шеннон. Два пилота Проктора из «Дебонэйр авиэйшн сервисиз» не могли лететь через Атлантику – не позволяла дальность полета их самолета. И вообще, они практически выгнали его, угрожая сдать властям, если он немедленно не выплатит все сполна и не покинет борт. Для предстоящей погони Проктору требовался пилот другого сорта, без особого пиетета по отношению к правилам и установкам, иначе ему не догнать Диогена. Проктору назвали имя такого пилота, и он должен был появиться здесь с минуты на минуту. Образ Констанс, яростно сопротивляющейся, когда ей на голову надевали мешок, до сих пор стоял у него перед глазами. Проктор сделал еще глоток пива, прогоняя этот образ. В этот момент дверь заведения распахнулась, и вошел человек. Относительно невысокий, около пяти футов семи дюймов, он держал себя уверенно, как победитель немалого числа пьяных потасовок. Ему было лет сорок с небольшим, он высоко зачесывал свои блестящие черные волосы и носил летчицкую кожаную куртку, потертую за долгие годы службы. От уголка его левого глаза к пушистому баку шел узенький шрам. Мужчина поприветствовал бармена и сел на табурет у стойки. Проктор внимательно оглядел его. Да, ему говорили именно об этом парне. Взяв свое пиво и ноутбук, он подошел и сел рядом с человеком. Когда тому подали виски со льдом, Проктор положил на стойку двадцатку. – Я плачу, – сказал он бармену. Тот отправился пробивать чек, а человек в кожаной куртке оценивающе посмотрел на Проктора. – Спасибо, приятель, – произнес он с акцентом английского работяги. – Роджер Шейпли? – спросил Проктор, допив пиво. – Точно. А вы кто? – Меня зовут Проктор. – Бармен вернулся со сдачей, и Проктор показал ему на свою опустевшую бутылку. – Мне сказали, что вы человек, который может доставить кого угодно и куда угодно. Оценивающий взгляд стал внимательнее. – Зависит от обстоятельств. – Каких? – Кого я везу и куда. – Меня. В Ирландию. Человек по имени Шейпли вскинул брови: – В Ирландию? Бармен принес бутылку пива. Проктор кивнул, сделал глоток. Шейпли грустно улыбнулся: – К сожалению, не могу вам помочь. У меня «Сессна сайтейшен I/SP». Через лужу не перепрыгнет. – Я все знаю о вашем самолете. У него два турбовентиляторных движка «Прэтт и Уитни JT15D», и его переделали со стандартного для двух пилотов на управление пилотом-одиночкой. Еще одна переделка – ее сделали лично вы, чтобы брать на борт меньше пассажиров, но больше топлива. Достаточно, чтобы пролететь четыре тысячи миль без посадки. Шейпли прищурился: – У кого-то слишком длинный язык. Проктор пожал плечами: – Эта информация не пошла дальше меня. Несколько секунд молчания. Шейпли сделал глоток виски. Он явно обдумывал предложение – и оценивал Проктора. – В чем именно состоит работа? – Один человек вылетел из этого аэропорта минут сорок назад направлением на Шеннон. У него есть кое-что, необходимое мне. Мне нужно лететь за ним. – Вы имеете в виду преследование? – Да. – Это, наверно, шутка, да? Если тут замешаны наркотики, то без меня. – Никаких наркотиков. Шейпли опять задумался. – А о какой птичке идет речь? – «Бомбардир-Челленджер триста». Шейпли покачал головой: – Плохо. Крейсерская скорость на пятьдесят миль в час больше, чем у моей «Сайтейшен». – Тем больше оснований поскорее взяться за дело. – Я не смогу доставить вас в Шеннон… Проктор посмотрел на него поверх пива и увидел на лице пилота хитроватую улыбку. – …но довольно близко к Шеннону смогу. В том случае, если будет попутный ветер. При встречном ветре мы не дотянем до побережья Ирландии. Сколько в вас веса? – Сто семьдесят пять. – Груз? Проктор указал большим пальцем на сумку и ноутбук. – Больше ни грамма. Для такого прыжка нам нужен полный бак керосина. – Шейпли поскреб голову, производя в уме какие-то подсчеты. Потом он подался назад на табурете и выглянул в окно бара, из которого был виден ветроуказатель аэропорта. – Похоже, ветер нам благоприятствует. Теперь вопрос денег. – Мне также нужно, чтобы вы летели без плана. На тот случай, если Ирландия будет не последней нашей остановкой. – Что, вокруг света за восемьдесят дней? Тогда это не вопрос денег. Это вопрос больших денег. – Восемь долларов за милю. Плата за полет туда и обратно. Если мы вылетаем немедленно. Шейпли задумался: – Если вы какой-нибудь коп, то это подстава. Вы это знаете, да? Вы не сможете предъявить мне обвинение на таком говне. – Я не коп. Просто человек, которого нужно доставить из одного места в другое. И которому нужен пилот, не задающий вопросов. Шейпли допил виски: – Двадцать тысяч вперед. Еще десять, когда прибудем на место. Проктор посмотрел на бармена – тот стоял к ним спиной, – открыл сумку, вытащил несколько пачек стодолларовых купюр и передал их пилоту: – Здесь тридцать. Человек быстро сгреб деньги, засунул в карман куртки: – Насколько я понимаю, вы бы хотели обойти таможню, с багажом или без. – Верно. Шейпли кивнул. Потом похлопал себя по карману, где лежали деньги: – Мне нужно спрятать их кое-где и сделать один-два звонка, чтобы уладить все на том конце. Встретимся у «Норт Гарднер авиэйшн» через пятнадцать минут. С этими словами он встал, показал Проктору поднятый вверх большой палец и быстро вышел из пустого бара. 7 Шейпли не преувеличивал, когда говорил о весе. Из кабины было удалено все, кроме двух пилотских кресел, а весь пассажирский салон переделан ради размещения дополнительных баков с керосином. Полеты без соблюдения таких тонкостей, как регламент Федерального управления гражданской авиации, делали этот чартер не таким дорогим, как «Дебонэйр», но и комфорта тут было меньше. Они поднялись в воздух в начале шестого, Шейпли зарегистрировал этот полет как экскурсионный в рамках Правил визуальных полетов с пунктом назначения Твиллингейт[6 - Твиллингейт – островной городок у северо-восточного побережья Ньюфаундленда.], так что подавать полетный план не требовалось. Но, выйдя из зоны видимости аэропорта, он взял курс на восток, и через пятнадцать минут они уже летели над Атлантикой. Здесь Шейпли сбросил высоту и теперь летел всего в нескольких сотнях футов над волнами. Высота была опасная, но в этом человеке чувствовался опытный пилот, к тому же из тех, кого мало волнует, где будет конечный пункт, если за полет платят хорошие деньги. Проктору даже в голову не приходило, какого рода деловые предприятия заставили Шейпли внести столь занятные модификации в конструкцию самолета. Машина была маленькая и относительно старая, один из первых турбовентиляторных бизнес-джетов с тесной и неудобной пилотской кабиной. Когда они углубились на восток над океаном и вышли из зоны видимости местных радаров, Шейпли увеличил высоту до тридцати трех тысяч футов – «для экономии керосина», объяснил он, добавив еще с полдюжины быстрых слов про атмосферное давление. Небо сначала посинело, потом почернело, когда солнце ушло за горизонт, и они влетели в тень вращающейся Земли. Проктор произвел в уме некоторые расчеты. Крейсерская скорость их самолета составляла чуть менее четырехсот пятидесяти миль в час. По словам Шейпли, «бомбардир» Диогена способен развивать скорость до пятисот. Единственное, в чем они были равны, так это в дальности полета благодаря переделке Шейпли. С учетом преимущества в скорости самолета Диоген, по оценке Проктора, должен был добраться до аэропорта Шеннона за семь часов полета. А у них полет до ирландского побережья должен был занять восемь с половиной часов. Шейпли не сказал, почему они не могут приземлиться в Шенноне; Проктор предполагал, что это связано с почти партизанским рейсом их самолета и необходимостью избежать таможенного досмотра. Если учесть первоначальную фору во времени, Диоген должен был прибыть в Ирландию по меньшей мере на два с половиной часа раньше их. Проктор еще раз проверил по компьютеру, не изменился ли полетный план «бомбардира», затем закрыл ноутбук, устроился поудобнее, закрыл глаза и – с воинской дисциплиной – отключился от кельтской музыки, которая все время звучала в системе громкой связи самолета Шейпли. Он постарался не думать о штормовой Атлантике внизу, не думать о Констанс, какой он видел ее в последний раз, когда ее насильно заталкивали в ожидающий джет. А больше всего он старался не думать о том, что собирается сделать с ней Диоген, потому что был убежден: что бы тот ни придумал, ничего хорошего ждать не приходится. В пять утра по местному времени их самолет снова оказался над сушей. А еще через несколько минут они приземлились на аэродроме Коннашир – частном аэродроме на одном из Аранских островов, имеющем посадочную полосу достаточной длины для их «сессны». Пока Проктор в очередной раз проверял авиационные сайты, Шейпли вышел из самолета и направился к единственному зданию сервисных служб, где его встретил оператор, явно в одиночку управлявшийся со всеми делами. Они обнялись, и по их дружеской болтовне Проктор понял, что Шейпли совершал подобные перелеты не однажды. Пилот вернулся через несколько минут с широкой улыбкой на лице. – У брата моего друга свой бизнес – служба такси, – сказал он. – Если вы сядете на паром до Россавиля, то будете в Шенноне через… – Мне не нужно в Шеннон, – сказал Проктор. – Больше не нужно. Шейпли замолчал. Проктор показал на ноутбук: – «Бомбардир» заправился в Шенноне и снова поднялся в воздух. – Направление? Проктор помедлил секунду: – Мавритания. Предположительно. Шейпли нахмурился, стоя у полуоткрытой двери пилотской кабины. – Мавритания? Господи, приятель, это же… что, Западная Африка? – Да. Две тысячи двести миль. Шейпли провел рукой по волосам. У него была стрижка помпадур. – И вы хотите, чтобы я?.. – Он поднял кустистые брови. – Да. – Не знаю. Чертова Африка… Были у меня там пару раз проблемы, я не горю желанием их повторить. – Мы только заправимся и снова взлетим. Я уверен, что Мавритания всего лишь остановка для дозаправки «челленджера». Шейпли продолжал хмуриться: – А что за аэропорт? – Акжужт. Крохотный. Вдали от обычных коммерческих маршрутов. Из тех мест, где не задают лишних вопросов. Слушайте, еще пять с половиной часов полета, да или нет? Не дождавшись ответа от Шейпли, Проктор залез в сумку и вытащил оттуда несколько пачек стодолларовых купюр. – Я дал вам тридцать тысяч за полет из Гандера. – Он помахал пачками перед носом Шейпли. – Здесь еще тридцать пять тысяч. Это более чем покроет перелет до Мавритании. А будет и еще, если нам придется продолжить полет. Шейпли уставился на деньги. Шестьдесят пять тысяч долларов – это, вероятно, было больше, чем Шейпли зарабатывал за год, какими бы специализированными контрабандными операциями он ни занимался. После минутного размышления пилот вздохнул. – Вот хрень, – пробормотал он и протянул руку за новыми пачками. – Ладно, ладно. Я только заправлюсь, проверю двигатели и взгляну на карты. Через двадцать минут они снова поднялись в воздух и направились на юг над международными водами, огибая западное побережье Ирландии. Шейпли проглотил две небольшие белые таблетки из пластикового пузырька и запил кофе из гигантской кружки. Проктор еще раз проверил сайты. Несмотря на неудачи, им повезло по меньшей мере в двух отношениях. Во-первых, посадка в Шенноне заняла у Диогена немало времени: время на таможне, дозаправка с задержками, обычными в больших аэропортах, наверняка смена экипажа. Это сократило разрыв между ними на тридцать минут – до двух часов. Во-вторых, маршрут до Мавритании почти все время проходил над водой. Прямой путь до Акжужта означал, что они даже не заденут самую западную оконечность Португалии, минуют Европу и все связанные с ней полетные осложнения. Весь путь будет лежать над водой, кроме кусочка Западной Сахары, спорной территории, слишком погрязшей в разборках, чтобы кто-нибудь обратил внимание на их самолет, если, конечно, не возникнет каких-нибудь проблем с двигателями или еще с чем-нибудь – проблем, требующих незапланированной посадки. Проктор почти ничего не знал о Мавритании, кроме того, что Мавритания чуть ли не полностью занята постоянно расширяющейся пустыней Сахара и в ней процветают нищета, детский труд и даже рабство. Он не представлял, какие причины могли вынудить Диогена приземляться в таком маленьком аэропорту, кроме потребности в дозаправке. Такой остановкой, по-видимому, был и Шеннон: «бомбардир» наверняка израсходовал все топливо на полет через Атлантику. Какова бы ни была конечная точка его пути, Диоген не приближался к ней по прямой: скорее, маршрут определяла дальность полета его джета, диктуя необходимость остановки. Отслеживающие программы Проктора показывали, что CL30 – код для «Бомбардир-Челленджера 300» – летит из Ирландии в Акжужт без каких-либо отклонений в плане полета. Проктор знал, что после посадки в Акжужте он больше не сможет полагаться на Интернет для отслеживания полета Диогена. В маленьком захолустном аэропорту – идеальном месте для частных самолетов, пилоты которых спешат и не горят желанием отвечать на вопросы, – всегда найдутся способы обойти такую формальность, как подача полетного плана. Придется воспользоваться другими методами, чтобы определить конечный пункт назначения, – потому что Проктор нутром чуял, что Акжужт будет предпоследней остановкой. Четырех прыжков на «бомбардире» или «лирджете» было достаточно, чтобы добраться практически до любого места в мире, а Диоген был уже на третьем этапе. До Акжужта – плоского, жаркого, уединенного места, сухого как порох, где солнце обжигало, будто небесная инфракрасная лампа, – они добрались вскоре после одиннадцати. Проктор быстро нашел работника аэропорта, который неплохо говорил по-английски и за весомое вознаграждение был просто счастлив рассказать о большом, сияющем «бомбардире», недавно приземлявшемся здесь. Да, он приземлялся для дозаправки. Да, он снова поднялся в воздух. Человек этот знал пункт назначения самолета, потому что краем уха слышал, как его назвали пилоты. Самолет направлялся в аэропорт имени Хосеа Кутако в Виндхуке, Намибия. С учетом преимущества во времени и большей скорости Диоген мог бы теперь опережать Проктора более чем на три часа… если бы не одно обстоятельство, о котором сообщил сотрудник аэропорта. Вылет «бомбардира» из Акжужта задержался. Человек не знал, по какой именно причине, но задержка была связана с проблемой, возникшей у одного из пассажиров. Короче говоря, самолет Диогена стартовал в Намибию всего девяносто минут назад. Проктор прикинул вероятность того, что Диоген подкупил этого человека или солгал ему, назвав ложный пункт назначения. Так или иначе, у него больше не было возможности установить маршрут преследуемого самолета с помощью обычных технологий. Но его чутье – а он всегда ему доверял – подсказывало Проктору, что этот человек говорит правду. Кроме того, если бы Диоген уже заплатил ему за ложь, то сотрудник аэропорта не затребовал бы с Проктора столько денег за такие крохи информации. Он вернулся в самолет. – Мы летим в Намибию, – сказал он Шейпли. Тот уставился на него покрасневшими глазами: – Вы что, морочите мне голову? – Нет. – А вы знаете, сколько это отсюда? – Да. Три тысячи шестьсот миль. Пилот поскреб щеку и сказал: – Еще девять часов полетного времени. Я буду никакой. – Это последний этап. Потом можете отсыпаться хоть неделю. – Вы знаете, приятель, на сколько часов я уже перебрал максимум, разрешенный Федеральной администрацией? – Вот уж не думал, что вас волнуют такие пустяки, как предписания администрации. – С этими словами Проктор многозначительно похлопал по своей сумке с деньгами. – Черт побери! – Шейпли недоуменно потряс головой. – Что ж, это ваши похороны. Я настолько зачуханный, что врежусь либо в землю, либо прямо в гору. Сказав это, он закинул в рот еще несколько маленьких белых таблеток. Международный аэропорт имени Хосеа Кутако был большим и на удивление оживленным в этот поздний час – без четверти одиннадцать по местному времени. Без всяких строгостей на американский или европейский манер диспетчеры все же поинтересовались, почему у них нет плана полета, и Шейпли пришлось выдумать сложную история о протечке бака, проблемах с коммуникационным оборудованием и о том, что ему чудом удалось избежать столкновения с хищной птицей, которая чуть не попала в заборное устройство. Проктор удивился тому, что пилот все еще способен на такие чудеса воображения: он провел за штурвалом почти двадцать четыре часа и его беспечность давно исчезла. – Я труп, братишка, – сказал Шейпли, когда они свернули с полосы и начали выруливать к единственному терминалу аэропорта. – Если ты хочешь лететь еще куда-нибудь, то тебе придется отрастить крылья. – Ты отлично справился, – заметил Проктор, глядя через лобовое стекло. И тут он замер. Впереди, на бетонированной площадке, стоял «челленджер» Диогена. – Стой, – приказал он Шейпли. – Но… – Стой, говорю! Проктор вытащил из сумки очередные пачки стодолларовых купюр, быстро отсчитал сорок тысяч и бросил их пилоту, торопливо поблагодарив его. Потом открыл пассажирскую дверь, выпрыгнул и побежал к стоящему джету, хотя «сессна» еще не остановилась. «Три часа, – думал он на бегу. – Он опережает меня на три часа». Это была изнурительная игра в кошки-мышки – с самолета на самолет, через океаны, через континенты, держась на хвосте у Диогена, несмотря на все его ухищрения. Теперь «бомбардир» никуда не спешил: обтекатель одного из его двигателей был поднят, дверь в пассажирскую кабину открыта, а трап все еще спущен. Диоген и Констанс должны находиться где-то неподалеку. Если Проктору повезет, то они все еще в Виндхуке. А если ему повезет еще больше, то они все еще в аэропорту – может быть, в зале прибытия. Проктор добежал до джета и, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся по трапу. Пассажирский салон был пуст, но дверь в кабину – открыта. В левом кресле сидел человек в пилотской форме. Он записывал что-то в блокнот. Проктор ворвался в кабину, ухватил пилота за лацканы и поднял с кресла. – Вы вели самолет из Шеннона? – спросил он. Человек удивленно моргнул: – Какого черта?.. Проктор еще крепче ухватил его за ворот, усилив давление на шею: – Отвечайте на вопрос. – Я… и еще один, – сказал пилот. – Кто другой? – Он уехал из аэропорта час назад. Он уже сделал заявление. И я тоже. – Заявление? – О трагедии. – К пилоту возвращалось самообладание. Он явно был американцем. – Кто вы? – Вопросы задаю я, – отрезал Проктор. – О какой трагедии? И кто были ваши пассажиры? – Их было двое. Мужчина и женщина. – Имена? – Они не пожелали назваться. – Опишите мне их. – Мужчина приблизительно вашего роста. Худощавый. Ухоженная бородка. Странные глаза – разного цвета. – (Пауза.) – На одной щеке шрам. – А женщина? – Молодая, лет двадцати с небольшим. Темные волосы. Хорошенькая. Вообще-то, я ее почти не видел. Она была пьяна. – И все? Только двое? – Да. По крайней мере… сначала. Проктор еще сильнее сжал его ворот: – Что значит «сначала»? И что там насчет трагедии? Пилот помедлил: – Ну… дело было в женщине. – Что с ней? – спросил Проктор. – Что случилось с женщиной? Пилот опустил глаза, потом снова посмотрел в лицо Проктору: – Она умерла во время полета. 8 – Умерла? – сказал Проктор. – Умерла? На мгновение перед его глазами появилась красная пелена. Его охватило желание искалечить этого человека – такое с ним случалось только раз или два в жизни, при крайней опасности и угрозе физического насилия. Ему пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не смять трахею этого человека. Огромным усилием воли он подавил свой позыв. Этот человек был просто мальчиком на посылках. Он мог сделать кое-что получше, чем умереть: он мог предоставить информацию. – Расскажите мне, что случилось, – попросил Проктор тихим голосом. Пилот с трудом проглотил слюну. Лицо у него посерело, покрылось потом, словно он вдруг понял, какая ему грозила опасность. – Я почти ничего не знаю, – ответил он. – К сожалению, мало что могу вам сообщить. – Скажите то, что знаете. – Он не выпускал нас из кабины. – Кто? – Этот человек. Человек, который зафрахтовал самолет. – Человек со шрамом? Пилот кивнул. – Что еще? Человек снова проглотил слюну: – Неприятности начались после нашей посадки в Акжужте. Я дремал в кабине. Марк – второй пилот – разбудил меня. Я увидел, как в самолет села другая девушка. Потом я услышал крики, звук тяжелого удара. И вот тогда… – Он помолчал. – Этот человек вошел в кабину и сказал, чтобы мы взлетали и оставались в кабине до посадки здесь, в Намибии. Он дал нам утки, сказал, чтобы мы пользовались ими, если понадобится. Похоже, пилот увидел что-то в глазах Проктора, потому что слова посыпались из него как горох: – Послушайте, я ничего не видел. В Шенноне она вошла в самолет на своих ногах. А когда мы приземлились здесь, ее увезли на каталке. – (Пауза.) – Когда мы пошли на посадку, он… проинструктировал нас. Что говорить официальным лицам, я имею в виду. Он сказал, что у нее всю жизнь были проблемы с сердцем. Смерть на больших высотах – это иногда случается. – А блондинка? Кто она такая, эта блондинка? – Не знаю. – Пилот покрутил головой. – Вы не могли бы отпустить немного? Проктор ослабил хватку. Пилот кивнул в сторону лобового стекла кабины: – Вон он. Официальный представитель, который опрашивал нашего пассажира. Он показал на невысокого человека лет шестидесяти, в форме. Тот стоял под осветительными приборами у терминала, в центре небольшой группы людей. – Уж он-то знает больше всех, – сказал пилот. Проктор посмотрел на него долгим тяжелым взглядом. Потом толкнул его назад в пилотское кресло и быстро вышел. Когда Проктор подошел к группе, официальный представитель взглянул на него устало, но доброжелательно. У этого человека очень короткие, жесткие белоснежные волосы. Увидев Проктора, остальные отошли в сторону. – Goeienaand[7 - Добрый вечер (африкаанс).], – сказал человек. – Goeienaand, – ответил Проктор. – Мое naam – Проктор. Он знал, что, хотя официальный язык в Намибии английский, большинство людей более бегло говорят на африкаансе – языке, который он немного изучил, участвуя в разных секретных операциях. – Praat Meneer Afrikaans?[8 - Господин говорит на африкаансе? (африкаанс)] – спросил человек. – Ja, ’n bietjie. Praat Meneer Engels?[9 - Говорю немного. Господин говорит на английском? (африкаанс)] – Да, – ответил человек, переходя на английский с заметным акцентом. – Baie dankie[10 - Огромное спасибо (африкаанс).]. – Проктор указал через плечо на «бомбардир». – Я по поводу молодой женщины, которую увезли с этого самолета. – Меня зовут Масози Шона. Я главный менеджер. – Он покачал головой. – Печально. Очень печально. – Что произошло? – спросил Проктор. Шона уставился на него: – Простите, но почему вы интересуетесь этим делом? Проктор помедлил мгновение. – Моя дочь. На этом самолете летела моя дочь. Лицо менеджера, и без того серьезное, приобрело скорбное выражение. – Мне жаль. Очень жаль. Ее нет. Умерла в полете. Проктор не спал – вернее сказать, не спал по-настоящему – более тридцати шести часов. С момента выезда из дома 891 на Риверсайд-драйв он постоянно пребывал в напряжении и испытывал ужасное волнение. И теперь он почувствовал, как что-то сломалось в нем. Он не заплакал – он не плакал с шести лет, – но голос его задрожал, а глаза увлажнились. Он не стал скрывать свое состояние, поскольку оно отвечало его легенде. – Пожалуйста, помогите мне. Я… я преследовал их. Прилетел сюда слишком поздно. Asseblief…[11 - Пожалуйста (африкаанс).] Мне необходимо знать, что произошло. Вы меня понимаете? Необходимо знать. Человек по фамилии Шона взял его под руку: – Мне очень жаль. Я расскажу вам все, что знаю, хотя знаю я совсем немного. – Что… что случилось с ее телом? – Его увезли, сэр. На частном транспорте. – А расследование? Патологоанатом? Почему ее не увезли в больницу… или в морг? Человек покачал головой: – Все было организовано еще до посадки. Встречать самолет вызвали доктора. Он провел первоначальный осмотр и подписал бумаги. Проктор ничего не сказал. Менеджер сочувственно пожал плечами: – Вы должны понять. Я тут главный менеджер, но я не владею ситуацией. Проктор понял. Это вам не Америка. За определенную сумму денег можно обойтись и без протоколов. – Но моя дочка, – услышал Проктор свой голос. – Моя маленькая девочка… Вы абсолютно уверены, что она умерла? Как я могу знать, что это и в самом деле она? Может, это был кто-то другой. Менеджер немного оживился: – У меня есть способ помочь вам удостовериться в этом. – Что угодно. Колебание. – Наверное, для вас это будет нелегко. Проктор отмел его слова взмахом руки. – Тогда идите за мной. Человек повел его в терминал, через несколько открывающихся в обе стороны дверей, потом вниз по довольно убогому, явно служебному коридору. Ближе к концу коридора он открыл одну из многочисленных дверей и жестом пригласил Проктора войти. В комнате стояли столы и с полдюжины видеомониторов с компьютерами. Когда они вошли, двое мужчин в рубашках с короткими рукавами подняли голову. Несколькими короткими словами на африкаансе Шона выпроводил их из комнаты. Он посмотрел на Проктора: – А теперь, боюсь, я должен попросить вас о некотором возмещении. Поймите, это не для меня, но… – Он кивнул в сторону двух человек, только что вышедших из кабинета службы безопасности. – Конечно. – Проктор вытащил из сумки несколько купюр. Шона сунул деньги в карман и показал на ближайший монитор: – Тут не много. Он сел за стол, Проктор встал рядом. Несмотря на малые размеры и запущенный вид кабинета, система наблюдения аэропорта была на относительно современном уровне. Шона набрал на клавиатуре несколько команд, вытащил DVD из ближайшего компьютера, посмотрел на кассетницу рядом, вытащил другое DVD с надписью красным маркером и вставил его в компьютер. Он снова постучал по клавиатуре, и на экране появилось зернистое изображение с таймкодом. Это был «бомбардир» – самолет Диогена. Пассажирская дверь открылась, был спущен трап. Проктор увидел, как человек в полотняном костюме, вероятно доктор, поднялся по трапу в самолет, а за ним двое санитаров в медицинской одежде. Шона ускоренно прокрутил запись вперед. Из двери появился доктор с пачкой бумаг в руке. За ним вышла молодая блондинка, незнакомая Проктору. Даже на записи низкого качества он разглядел ее точеные скулы и светлые глаза. За ней шли два санитара с носилками. На носилках лежало тело, укрытое простыней. Затаив дыхание, Проктор следил за тем, как санитары с трудом спускаются по ступенькам из пассажирского отделения. Когда они добрались до последней ступеньки, первый санитар споткнулся, тело на носилках слегка сдвинулось и простыня частично соскользнула с лица. – Остановите! – вскрикнул Проктор. Изображение замерло. Проктор подался к экрану и уставился на него, не веря своим глазам. Его мир рухнул. Остановленный кадр – зернистый, пересеченный горизонтальными линиями, которые медленно поднимались по экрану, – говорил сам за себя. Картина была слишком очевидной: темные волосы, полные губы, широко раскрытые фиалковые глаза, прекрасное некогда лицо, замершее в гримасе ужаса. Проктор опустился на ближайший стул. Больше обманываться было нельзя. Констанс умерла. Никакими сердечными заболеваниями она не страдала. Она не могла умереть от естественных причин; ее убили. Убили! И убийцей был Диоген. Смутно, словно издалека, он вновь услышал голос главного менеджера. – Сочувствую, – проговорил тот, ломая руки в искреннем волнении. – Очень вам сочувствую. Но… вы хотели быть уверены. – Да, – сказал Проктор, не глядя на него. – Спасибо. Мне… мне нужно их найти. Это плохие люди. Вы имеете какое-нибудь представление о том, куда они увезли тело? Небольшая заминка. – Они уехали из аэропорта без доктора. Это я знаю, потому что видел, как тот уехал. Понимаете, обстоятельства были необычные даже для здешних мест. Они отправились в пункт проката автомобилей – джипов, пикапов, машин для езды по пустыне. Это рядом с аэропортом, по другую сторону бизнес-парка «Миллениум». Это единственное заведение, которое работает после наступления темноты. Они положили носилки в ожидающий их фургон и поехали. Проктор вскочил на ноги. – Сейчас уже очень поздно, – заторопился Шона. – Они наверняка закрылись… Но он говорил с пустотой. Проктор исчез. 9 «Автомобильное агентство Виндхук-Детмонк» – как гласила двойная вывеска, на африкаансе и на английском, с указанием имени владельца, Лазруса Керонды, – занимало два акра среди безрадостной бизнес-зоны на главной дороге направлением восток-запад, расположенной к югу от аэропорта. Несмотря на убожество указателей, прокатное агентство имело дорогие натриевые лампы, ярко горевшие в ночи, а за сеточным ограждением стояло около дюжины автомобилей. Это было единственное работающее заведение, и, когда Проктор быстро пересек четырехполосное шоссе, тихое в этот час, внешние лампы начали выключаться одна за другой. Температура застряла где-то на уровне тридцати восьми градусов, и Oosweer – горячий ветер, который часто задувал в сторону океана в это время года, – осыпал Проктора мелким песком. Невысокие холмы Прогресса едва виднелись вдали призрачным отражением света, идущего из города. На часах Проктора было начало одиннадцатого. Невысокий полный человек, в помятых шортах и рубашке хаки с кармашками на пуговицах, закрывал на цепочку сетчатые ворота автопарка. Проктор хлопнул его по плечу, и человек повернулся, мигая на песчаном ветру. – Hoe gaan dit met jou?[12 - Как поживаете? (африкаанс)] – произнес он, оглядывая Проктора с головы до ног, как это делают продавцы во всем мире. – Baie goed, dankie[13 - Очень хорошо, спасибо (африкаанс).], – ответил Проктор. – Но давайте по-английски. Проктор гордился тем, что хорошо разбирается в людях. Даже теперь, дьявольски уставший, потрясенный до глубины души, истерзанный горем и самобичеванием, он видел: с этим человеком что-то не так. То, как он нервно проводил рукой по волосам, растрепавшимся на ветру, как он постоянно отводил глаза, даже самый тембр его голоса – все говорило Проктору, что этому человеку верить нельзя. Продавец нахмурился. – Ek verstaan nie, – сказал он. – Не понимаю. – О, вы меня прекрасно понимаете, мистер Керонда. – Проктор открыл свою тревожную сумку и показал ему пачку долларов. – Мы закрыты, – заявил Керонда, неожиданно переходя на чистый английский. – Тогда поговорим там. Проктор кивнул на небольшой, тускло освещенный сарай в центре площадки, служивший, вероятно, офисом. – Мы… – снова начал Керонда, но Проктор толкнул его, что заставило продавца оторвать руку от ворот и, спотыкаясь, двинуться в сторону офиса. Когда они вошли в помещение, Проктор осторожно, но твердо подвел Керонду к стулу за видавшим виды столом, усадил его и сел напротив. – Скажу вам всего один раз, – проговорил он. – Никаких игр. Мое время и терпение иссякли. Вы владеете необходимой мне информацией. Дайте ее мне, и вы получите вознаграждение. Продавец еще раз провел рукой по волосам, отер песок со лба: – Я ничего не знаю. – У вас здесь был клиент, – сказал Проктор. – Минут девяносто назад. Керонда отрицательно покачал головой. – Тут никого не было, – возразил он. Проктор глубоко вздохнул: – Я спрашиваю вежливо. В следующий раз я буду грубым. – Мы закрыты уже несколько часов, – сказал мужчина. – Я задержался здесь так поздно по единственной причине: нужно было закончить бумажную работу. Буря эмоций, постепенно нараставшая внутри Проктора: злость из-за нелепого танца через полсвета, который он сплясал под дудку Диогена; укоры в свой адрес за то, что не сумел обеспечить безопасность Констанс; ошеломляющая боль от известия о ее смерти – все это собралось в единый раскаленный взрыв ярости. Однако внешне Проктор оставался совершенно спокойным, за исключением той неожиданной змеиной быстроты, с какой он пришел в движение. Схватив со стола большой канцелярский нож, он вонзил его в левую руку мужчины, так что нож раздробил трапециевидную кость, а его кончик на полдюйма вошел в поцарапанную столешницу. У Керонды закатились глаза, и он открыл рот, чтобы закричать. Проктор схватил с пола пропитанную маслом тряпку и заткнул ею открытый рот. Мощной рукой он сжал челюсти человека, чтобы тот не кричал. Продавец принялся изворачиваться, стонать через тряпку. Кровь начала скапливаться вокруг раны, струйками стекать по пальцам на стол. Проктор продержал его в таком положении около минуты, прежде чем заговорить. – Когда я вытащу тряпку изо рта, – сказал он, – ты ответишь на мои вопросы. Если солжешь, я буду действовать соответствующим образом. Керонда кивнул, и Проктор вытащил тряпку. – Господь мне судья, – снова начал мужчина. – Я никого не видел целый… Проктор вытянул из лежащего поблизости набора инструментов ржавое четырехдюймовое шило, схватил Керонду за свободный локоть, дернул его вперед, прижал его правую руку к столу и проткнул шилом, тоже приколов к столу. Человек взвыл от боли: – Laat my met rus! Polisie![14 - Отпустите меня! Полиция! (африкаанс)] – Никто тебя не услышит, – сказал Проктор. Резким коротким движением ноги он выбил стул из-под Керонды. Будучи прикрепленным к столу, продавец упал со стула вперед и ударился коленями о пол, удерживаемый вытянутыми руками, прибитыми к столешнице ножом и шилом. Он издал еще один сдавленный крик. Проктор вытащил из сумки зачерненный тактический нож с зазубренным лезвием. Двумя быстрыми движениями он разрезал ремень на шортах человека и распорол молнию. Потом взял с верстака мощные клещи. – Последний шанс, – сказал он, подбросив клещи в руке. – Следующими будут твои яйца. – Нет! – вскрикнул Керонда, видя приближающиеся к нему клещи. – Ладно, ладно! Он почти плакал. – Кто приходил сюда сегодня вечером? Керонда панически всхлипнул, с трудом выдавливая слова: – Мужчина. И… женщина. – Опиши их мне. – Мужчина высокий. С бородой. С глазами… разного цвета. – А женщина? – Молодая. Желтоволосая. – Человек охнул. – Послушайте, мне больно! – Блондинка? Не темноволосая? – Нет, нет. О-о-о-о! Кровь заливала столешницу. – Больше никого не было? – Нет. Только эти двое. И… их груз. – Какой груз? – Это был… – Керонда охнул. – Гроб. – Гроб? Продавец отчаянно закивал: – Большой гроб. С охлаждением. Гроб с охлаждением. – И чего они хотели? – Они взяли напрокат «ровер». «Лендровер». – Что еще? – Попросили ремни, чтобы закрепить гроб в багажнике. – Что-нибудь еще? Пот стекал со лба человека, капал с носа, смешиваясь с кровью на столе. – Нет. Но вместе с гробом они загрузили свои вещи. – Какие? – Воду. Бензин. Всякое туристическое снаряжение. – Сколько бензина? Керонда сглотнул: – С дюжину канистр. Может, больше. – Откуда взялись их припасы? Продавец покачал головой: – Лежали в фургоне, на котором они приехали. Фургон. Шона тоже говорил об ожидавшем их фургоне. Там, вероятно, были не только бензин и вода, но и гроб с охлаждением. Диоген даже это спланировал… на самолете, если не раньше. При этой мысли Проктора пробрала дрожь. Но фургон мало подходил для путешествия по пустыне. «Лендровер» же, напротив, подходил. – И куда они поехали? Продавец дернул головой: – На восток. Они поехали на восток по В6. На восток. По направлению к Ботсване – и пустыне Калахари. Проктор крепко ухватил нож за рукоять и с силой выдернул его из стола, освободив руку человека. Так же он поступил и с шилом. Потом, разорвав масляную тряпку зубами на две части, он быстро смастерил жгуты и наложил их на руки Керонды. – Мне нужен внедорожник, – сказал он и посмотрел на площадку, где в свете горящих натриевых ламп сверкали кузовами самые разные машины, и среди других «лендкрузер», тюнингованный для езды по пустыне. – Этот «лендкрузер». Сколько? – Берите, – простонал Керонда, плача и нянча свои искалеченные, кровоточащие руки. – Забирайте! – Нет, я возьму ее напрокат. – Проктор не хотел, чтобы его арестовали с угнанной машиной. – Сколько? – Девять тысяч намибийских в неделю. Человек с трудом сел на стул и принялся раскачиваться взад-вперед, скрестив руки перед собой и издавая тихие стонущие звуки. Проктор отсчитал пятнадцать тысяч американских долларов и швырнул их на окровавленный стол: – Это за две недели. Сделай мне документы и выпиши чек. И чтобы все было в порядке. – Он кинул человеку еще сто долларов. – Это на медицинскую помощь. Уберешь здесь. И помалкивай – не хочу, чтобы кто-то знал, что я побывал у тебя с визитом. Если меня будут тревожить военные или полиция, я тебя найду и… – Не закончив предложение, Проктор перевел взгляд на клещи. – Нет, – проскулил продавец. Проктор посмотрел на офисный кулер: – Я возьму эту бутыль. У тебя есть еще? – В кладовке. – Карты? – На полке. – Канистры с бензином? Керонда снял с шеи ключ: – В сарае. Сзади на площадке. Через десять минут Проктор мчался по дороге В6 на восток, к границе, с пятнадцатью галлонами воды, пятьюдесятью дополнительными галлонами бензина и полным набором карт Южной Африки – от Намибии до Ботсваны. 10 Проктор промчался по В6 на восток через Витвлей, потом через Гобабис, преодолев двести миль до границы с Ботсваной за три часа. На погранпосту в Мамуно с помощью небольших денег – стратегически заранее размененных – он узнал, что машина с охлаждаемым гробом прошла здесь менее двух часов назад, а за дополнительные деньги получил на месте ботсванскую визу. Процесс был быстрый и эффективный, и менее чем через десять минут он снова был в пути. И в этот момент погоня – и продвижение Проктора – значительно замедлилась. Дорога В6 закончилась, перейдя в шоссе А3, идущее с севера на юг. Обменный пункт, пустой и без всяких придорожных сервисных заведений, был расположен на краю пустыни Калахари. С этого момента у Проктора не было надежного способа узнать, куда направился Диоген. Проктор выбрал направление на север, в сторону городка Ганзи, главным образом по той причине, что в этом направлении почти не было движения. Он ощущал уверенность, что на юг Диоген не поехал. Было бы слишком рискованно пытаться протащить гроб за взятку через погранслужбу Южной Африки: коррупция в этой стране меньше, а законы проводятся в жизнь более твердой рукой. И почему-то казалось логичным, что Диоген направится в пустыню Калахари, а не от нее. Но с какой целью – об этом Проктор не имел ни малейшего представления. Добравшись до Ганзи, оживленного городишка в пустыне, он понял: что-то тут не так. Ему пришлось опросить множество людей – на тсване он не говорил, – прежде чем убедился, что «лендровер» здесь не проезжал. Проктор двинулся назад по А3, медленно и сосредоточенно, размышляя, где он ошибся. Он по-прежнему был уверен, что Диоген и девица поехали на север, а не на юг, а это означало, что его добыча свернула с шоссе на одну из редких пустынных дорог, ведущих вглубь Калахари. Но на какую? Он продолжал двигаться по шоссе на юг, проверяя одну дорогу за другой. Ни на одной из них не осталось никаких следов протекторов. Наконец Проктор съехал с шоссе, чтобы еще раз взглянуть на карту. Хотя после заката прошло уже немало часов, асфальт продолжал волнами излучать огромное накопленное тепло. На востоке лежали громадные дикие просторы Калахари, населенные лишь немногочисленными бушменами да разрозненными охотничьими лагерями для туристов. На двухстах пятидесяти тысячах квадратных метров пустыни не было больше ничего – ни дорог с покрытием, ни городов. Проктор оторвался от карты и окинул взглядом бесконечную песчаную равнину, поросшую кустарником и редкими акациями, едва различимыми в лунном свете. Но все же на карте было обозначено какое-то подобие городка. Поселение под названием Нью-Ксаде – милях в семидесяти к востоку, соединенное с шоссе грунтовой дорогой. Проктор почувствовал, что Диоген должен был выбрать именно ее; все остальные из проверенных им не были обозначены на карте и имели какой-то ненадежный и случайный вид. Он сдал назад, к повороту на Нью-Ксаде – к ничем не отмеченной дороге в песке, устремленной в темноту, словно стрела из лука. Прежде чем свернуть туда, он остановил машину на обочине и снова вышел. Первым делом включил фонарик и осмотрел собственные покрышки: новые «Мишлен XPS» с отчетливой беговой дорожкой протектора. Затем он подошел к повороту и с помощью включенных фар осмотрел песок – и заметил там похожие следы протектора, оставленные машиной с юга, повернувшей на восток. След был свежий, и после этого туда не сворачивала никакая другая машина. Исполнившись мрачной решимости, Проктор поехал на восток по прямой грунтовой дороге к городку Нью-Ксаде. То ли это место было их конечной точкой, то ли они собирались ехать дальше в пустыню по бездорожью – трудно было сказать. Но, судя по количеству воды и бензина, взятых с собой Диогеном, Проктор предполагал, что тот по непонятным причинам поедет дальше, вглубь пустыни Калахари, в многодневное путешествие… с телом Констанс. С телом Констанс. Эта мысль снова вызвала бурю эмоций и непонимание. Проктор мог как-то объяснить, зачем Диогену убивать Констанс: в конечном счете она пыталась убить его и – по мнению всех посвященных – преуспела в этом. Убивая Констанс, Диоген осуществлял идеальную месть своему ненавистному брату Пендергасту. Но зачем Диогену ее тело? Зачем предпринимать такие сложные, замысловатые действия, чтобы вывезти его, сохранять в холоде и тащить в буквальном смысле на край земли? Загадочности добавляло и то, что многие, хотя, вероятно, и не все приготовления были тщательно продуманы и воплощены заранее. Зачем? У Диогена имелась болезненная склонность к сложным и жестоким играм разума, но происходящее здесь казалось непостижимым. «Лендкрузер» несся по пустыне, оставляя позади гигантский вихрь пыли. Проктор полагал, что темнота только поможет ему издалека заметить ускользающую машину. Кроме того, Диоген почти наверняка не съезжал с дороги, по крайней мере пока не доехал до Нью-Ксаде. Если же отсюда он поехал дальше в глубины Калахари, то Проктор был готов и к этому. Он мысленно сделал ревизию содержимого своей тревожной сумки, чтобы точно знать, что у него есть все, что потребуется. 2 «глока» калибра 9 мм с дополнительными магазинами Тактический нож Тактический мультитул «Лезерман» Оставшиеся 300 000 долларов Компас Навигатор с миниатюрной солнечной панелью Фонарик Бинокль Мобильник с предоплаченной сим-картой Радио с динамо-машинкой Разные паспорта Термозащитное одеяло с майларовой пленкой Водонепроницаемый спальный мешок Ферроцериевое огниво Универсальная аптечка первой помощи Таблетки для очистки воды Сухой паек Леска с крючком Сигнальное зеркало Стробоскопическая диодная подсветка Иголка с ниткой Парашютный корд «550» Лагерный примус с баллоном сжиженного газа С такими запасами он мог продержаться целую неделю даже в этой суровой среде обитания. А с дополнительным бензином мог проехать больше тысячи миль. Диоген от него не уйдет. Проктор собирался найти его. И получить ответы на все свои вопросы до единого. 11 В полыхающем аду Калахари Проктор остановился еще раз, чтобы свериться с картой. Несмотря на большой опыт операций в пустыне, его всерьез пугали бескрайние просторы этого места. Оно не было совсем уж безжизненным: по пути Проктору попалось несколько животных, в том числе сернобык, антилопа гну и семейство жирафов. Здесь росли травы, пустынный кустарник, иногда даже встречались деревья. Но его обескураживала безмерность всего этого – бесконечность, ставшая видимой. Проктор вышел из машины и развернул карту на горячем песке, прижав ее края камнями. Он не ощущал ни малейшего ветерка, и воздух вокруг него подрагивал от жары. Он вытащил навигатор, включил его, положил на карту и стал наблюдать, как прибор неторопливо находит спутники и выдает ему координаты. Отыскав эти координаты на карте, он задумался над тем, что они означают. Нью-Ксаде остался в 150 милях позади, а впереди лежали еще 250 миль пустыни. Но Проктор знал, что он на правильном пути, и на сей раз ему не потребовалось много времени, чтобы убедиться в этом. «Лендровер» Диогена пронесся через Нью-Ксаде на полной скорости, и это видело все поселение. На окраине, где грунтовая дорога все же кончалась, остались отчетливо различимые следы покрышек. Продолжая преследование, даже несмотря на остановки, необходимые, чтобы свериться с картой, Проктор, казалось, все больше приближался к цели. Он предполагал, что причина этого – в тяжелом охлаждаемом гробе на борту у Диогена, – гробе, который, несомненно, усложнял управление машиной и снижал ее скорость. Когда грунтовая дорога оборвалась, следы «лендровера» Диогена продолжились на дорожках, протоптанных скотом, на звериных тропах и на нескольких высохших руслах, пока наконец снова не вышли на песок. На песчаной поверхности пустыни оставались отчетливо видимые отпечатки шин, чему способствовало отсутствие ветра и косые лучи утреннего света. Машина Диогена описала огромную дугу в северо-восточном направлении, явно к самому центру Калахари. Они въехали в официальные границы громадного охотничьего заповедника Калахари, но эта точка находилась вдали от тех мест, где устраивались сафари, и земля здесь была плоская, безводная, однообразная. И теперь, глядя на карту, Проктор начал понимать, куда может стремиться Диоген: к месту, обозначенному на этой карте как Долина Обмана. На карте она имела вид длинного неглубокого ущелья с сухим руслом посредине и заканчивалась объектом под названием Котловина Обмана – громадным мертвым озером. В чем состоял «обман» и как это место выглядело в реальности, Проктор мог только догадываться. Его предположение состояло в том, что Диоген убил Констанс из чувства мести. Но тогда зачем охлаждаемый гроб? К чему это место на краю света? Может быть, Констанс убили случайно, в борьбе, когда она оказывала сопротивление? Последнее представлялось вполне вероятным, учитывая ее ненависть к Диогену и ее неуправляемые вспышки ярости. Это подтверждал и рассказ в порту Акжужт о непонятной задержке, вызванной одним из пассажиров. Долина Обмана находилась всего в двадцати милях к северо-востоку. Солнце уже стояло высоко над горизонтом. Но Проктора это беспокоило мало, поскольку кондиционер в «лендкрузере» работал превосходно. Он вернулся в машину, включил передачу и медленно и осторожно двинулся по следам. Через час он увидел на горизонте полосу акаций. А когда подъехал ближе, его взору предстала неглубокая неровная впадина на местности – Долина Обмана. Следы вели в высохшее русло и продолжались на песке, став резкими и отчетливыми в лучах утреннего солнца. Проктор мгновенно нажал на педаль газа и двинулся по следу с максимальной скоростью, на какую мог решиться на раскачивающейся машине, оставляя за собой песчаный шлейф. Русло расширилось, и неожиданно он оказался на твердой как камень глиняной поверхности – на дне высохшего озера, в Котловине Обмана. Пространство это было пустым и ровным, как протянувшаяся на сто миль парковка. И здесь след исчез. Проктор выругался, ударил по тормозам и вышел из машины. Он внимательно осмотрел землю и все-таки сумел разглядеть, где проехала машина Диогена. Однако на твердой поверхности сухого дна след становился почти невидимым, и теперь, чтобы идти по нему, требовалось огромное внимание, сноровка и время. Совершенно очевидно, что все это было тщательно спланировано. Проктор вернулся в «лендкрузер» и поехал дальше со скоростью черепахи, пристально вглядываясь через лобовое стекло в поверхность земли. Он различал, хотя и с трудом, слабый след покрышек, но не мог ехать быстрее пяти миль в час, да еще приходилось то и дело вылезать из машины и отыскивать след. Машина Диогена шла не по прямой, иногда она двигалась зигзагами или делала резкий поворот, даже петляла и пересекала собственный след. Незадолго до наступления темноты Проктор остановился и сверился с картой. Он снова расстелил ее и достал навигатор. Оказалось, что теперь он находится в самом центре Котловины Обмана; навигатор показывал, что Диоген завел его сюда с помощью серии сводящих с ума кругов и зигзагов. Внезапно двигатель «лендкрузера» поперхнулся, поперхнулся еще раз – и заглох. Проктором овладело дурное предчувствие. Двигатель не мог перегреться, он следил за ним зорко, как ястреб, и к тому же вечером воздух быстро охлаждался. Проктор сел в машину и повернул ключ. Раздался щелчок соленоида, и ничего более. Теперь Проктору стало по-настоящему тревожно. Он приказал себе успокоиться: вероятно, от этой жары и пыли окислились клеммы аккумулятора. Он поднял капот и заглянул внутрь; клеммы были покрыты пылью, но не так чтобы очень. Он быстро очистил разъемы, клеммы, заземление двигателя. Проверил аккумулятор, закоротив на мгновение вывод с помощью отвертки, и получил обильную искру. Аккумулятор оставался вполне работоспособным. Но двигатель почему-то не заводился. Поставив селектор в нейтральное положение, Проктор с помощью отвертки обошел соленоид и проверил стартер. Никакого результата. Что за ерунда? Как, черт побери, стартер мог выйти из строя в тот же самый момент, что и двигатель? Проктор посветил фонариком под капотом. Все вроде было в порядке – никаких протечек, оторвавшихся проводов или признаков диверсии. Диверсия. Проктор посмотрел на часы. Двигатель заглох ровно в шесть часов вечера. Совпадение? Возможно, но совпадение пугающее. Неожиданная остановка двигателя должна была иметь объяснение. Проктор разбирался в машинах. Он найдет неисправность. Четыре часа спустя, обессиленный и взбешенный, Проктор сел рядом с машиной, спиной к колесу, успокоил себя и подвел итоги. Тщательное и доскональное исследование убедило его в одном: каким-то непонятным ему образом главный компьютер автомобиля был перепрограммирован. Он получил команду в шесть часов – с наступлением темноты – привести «лендкрузер» в абсолютно нерабочее состояние. Это была единственная вещь, которую Проктор не мог исправить. Для диагностики требовался не только специальный компьютер, но и программный код для двигателя, а эта информация строго охранялась компанией-производителем и была ее собственностью. Проктор обдумал свое положение. На него снизошло что-то вроде откровения. Нет сомнения, что все это было тщательно спланировано: до нелепости сложный план с целью заманить его на край света – в самое забытое богом место на планете – и лишить возможности выбраться оттуда. От машины теперь не было никакого толка; придется идти пешком до Нью-Ксаде, а он проехал 175 миль от этого городка. У него была еда и много воды. Он будет идти ночью. Проктор быстро прикинул в уме. У него оставалось около пятидесяти шести фунтов воды. Его ежедневная потребность в воде составляет галлон, или восемь фунтов. Этого хватит на семь дней пути. Двадцать пять миль ходьбы в день, чтобы добраться до Нью-Ксаде. Шансы выжить, выйти из пустыни живым были у него невелики. Диоген, несомненно, знал и это. Зачем Диогену понадобился такой изощренный обман – вот в чем заключался главный вопрос. А обман и в самом деле был изощренный: он включал многочисленные чартерные перелеты, отвлекающие действия, использование людей вслепую, длительную погоню на машине. Некоторые люди из тех, кого Проктор встречал на своем пути, были одурачены, другие, как он теперь догадывался, предоставляли ему оплаченную «помощь». Как разобраться, что в этих событиях было правдой, а что ложью? Кто сознательно лгал ему? Пилот «бомбардира» и владелец прокатного бизнеса – насчет них Проктор не сомневался. Остальные просто видели то, что хотел Диоген. Но эти двое, считал он теперь, были частью плана. Они лгали Проктору в лицо, хотя оба понимали, что подвергают себя крайней опасности. Возможно ли, возможно ли на самом деле, чтобы владелец прокатного бизнеса продолжал выполнять предписания Диогена даже после жестокой обработки, которую устроил ему Проктор? Далее возникал вопрос о самой Констанс. Проктор только один раз видел ее лицо – на видео в кабинете службы безопасности намибийского аэропорта. Если Диоген способен на такой изощренный обман во всем остальном, то он, конечно, вполне мог одурачить Проктора и там. Это было маловероятно… но не невозможно. Так умерла она или осталась жива? Зачем? Зачем? Непостижимость всего этого вызывала у Проктора бесплодную ярость. Глубоко вздохнув, он осознал, что физически он на грани истощения, в двух шагах от психоза из-за недосыпания. Он не спал вот уже более шестидесяти часов, и если не поспит хоть немного, то ни на что не будет годен. Ложась спать в прохладе ночи, Проктор услышал вдали нарастающий звук, перекатистое крещендо, в котором он узнал рык крупного самца льва. К этому реву присоединился другой, и еще один: зов и ответ. Это была группа молодых агрессивных самцов, еще недостаточно созревших, чтобы обзавестись собственными прайдами, они рычали вместе, устанавливая связь перед охотой. Совместная охота. Он разберется с этим позднее. Проктор закрыл глаза и тут же погрузился в крепкий сон без сновидений. 12 Заходящее солнце поздней осени позолотило обращенные на запад фасады домов на берегу Гудзона, но библиотека особняка по адресу Риверсайд-драйв, 891, оставалась погруженной в постоянный сумрак. Высокие окна с металлическими рамами были заперты и зарешечены, завешены тяжелыми, богато расшитыми гобеленами. Однако сейчас в большом камине не потрескивал огонек, и лампы от Тиффани из старинного стекла не рассеивали тьму. День перешел в вечер, вечер – в ночь, а дом оставался неизменно тихим, сохраняя бдительный покой. Ничьи шаги не звучали по мраморному полу зала приемов, ничьи пальцы не прикасались к клавишам фламандского клавесина. Нигде никакого движения – по крайней мере, никакого движения выше подземного уровня. Скрытый за двумя соседними книжными шкафами в библиотеке служебный лифт спускался в подвальную часть дома. Здесь лабиринт проплесневевших и пропахших пылью коридоров огибал ряд каменных комнат, включая и ту, что имела все признаки операционной, но уже некоторое время явно не использовалась по назначению. Коридоры заканчивались небольшим пространством с низким сводчатым потолком. На одной стене был вырезан герб семьи Пендергаста: глаз без век над двумя лунами, одна в виде полумесяца, другая полная, лежащий лев и девиз Пендергаста: «LUCRUM, SANGUINEM» – «Хочешь чести – пролей кровь». Тот, кто знал, как манипулировать с гербом, мог сдвинуть всю стену, и за ней открывалась винтовая лестница, вырубленная в скальной породе и уходящая глубже в темноту. Лестница вела в нижний подвал почти невероятных размеров. Выложенная кирпичом дорожка вилась по земляному полу под арками в романском стиле, мимо многочисленных занавешенных комнат: склепов, кладовых и самых разных коллекций, какие только можно вообразить. Здесь были ряды старинных стеклянных бутылок с химикалиями, редкие минералы, большие и маленькие насекомые с радужными брюшками и засохшими усиками, картины старых мастеров и средневековые гобелены, иллюминированные рукописи и инкунабулы, военная форма и оружие, а также большая коллекция пыточных инструментов. Эта казавшаяся неизмеримой и почти не поддающаяся описанию сокровищница представляла собой так называемый кабинет диковин – коллекцию, собранную на протяжении многих лет и за большие деньги Антуаном Пендергастом, двоюродным прадедом агента Пендергаста, более известным под псевдонимом Енох Ленг. Приблизительно в середине центрального коридора находилась изолированная комната, а скорее, ниша, содержащая бесценную коллекцию японского искусства укиё-э: гравюры с изображением морских пейзажей, горы Фудзи, окутанной облаками, гейш, играющих на кото. Задняя стена комнаты была прикрыта большим листом рисовой бумаги с изображением моста Окадзаки из цикла гравюр «53 станции Токайдо» Утагавы Хиросигэ. За гравюрой была массивная каменная стена, служившая частью фундамента здания. Но почти невидимая защелка в камне действовала так же, как и герб наверху: если повернуть ее в определенное положение, то высвобождалась пружина, которая выдвигала наружу часть стены на манер маленькой двери. За дверью открывался узкий проход, ведущий в круглую комнату, тускло освещенную свечами, а от этой комнаты в три стороны клеверным листком отходили еще три комнаты. Одна служила маленькой библиотекой, где в окружении дубовых полок, заполненных книгами в кожаных переплетах, стоял письменный стол. Еще одна комната предназначалась для размышлений и медитаций, здесь перед единственной картиной стоял один стул. А в дальнем конце круглого помещения находилось третье пространство: спальня с ванной. Все вместе представляло собой небольшую квартиру глубоко под землей, обставленную в строгом, но в то же время изысканном стиле. Спальня походила на две другие комнаты: скромная, но элегантная в своем аскетизме. На большой кровати лежало атласное покрывало и сочетающиеся с ним малиновые подушки. На одной прикроватной тумбочке стоял фарфоровый умывальник времен Людовика XIV, «короля-солнце»; на другой – восковая свеча в подсвечнике шеффилдского олова. В этих комнатах стояла такая же тишина, как и в доме наверху, если не считать легкого, почти неслышного дыхания человека, спящего под атласным покрывалом. Человеком этим была Констанс Грин. Теперь Констанс проснулась. Она всегда спала чутко, а потому сразу же сбросила с себя сон. Включила электрический светильник, задула прикроватную свечу и посмотрела на часы: пять минут девятого. Странно, насколько по-другому ощущалось время здесь, внизу, вдали от городского шума: если она не будет внимательной, то дни начнут переходить один в другой так быстро, что она потеряет им счет. Встав с кровати, она взяла шелковый халат, висевший рядом на крючке, и закуталась в него. Потом несколько секунд постояла без движения, размышляя – по традиции монахов из монастыря Гзалриг Чонгг в Тибете, где она обучалась, – о своем физическом и умственном состоянии после пробуждения. Прежде всего она ощущала пустоту, – пустоту, которая, как она знала, никогда ее не покинет и никогда не будет заполнена. Алоизий Пендергаст умер. В конце концов она признала этот факт; ее решение удалиться в эти подземные комнаты и оставить, по крайней мере временно, мир живых было ее способом смириться с его смертью. При потрясении, опасности, сильной скорби Констанс всегда уходила в эти тихие подземные пространства, не известные более почти никому. Пендергаст, действуя расчетливо и в то же время деликатно, избавил ее от этой привычки; научил ее понимать красоту мира за стенами особняка на Риверсайд-драйв, научил терпимо относиться к таким же, как она, человеческим существам. Но Пендергаста больше не было. Когда она поняла это, для нее оставалось только два выхода: уйти в подземелье или воспользоваться пузырьком с таблетками цианида, которые она хранила как гарантию защиты от мира. Она выбрала первое. Не потому, что боялась смерти, – напротив, – а потому, что Алоизий был бы навсегда в ней разочарован, покончи она с собой. Констанс вышла из спальни в маленькую персональную библиотеку. На углу письменного стола стояли тарелки, оставшиеся после вчерашнего обеда, ее первого обеда после ухода вниз. Похоже, миссис Траск уже вернулась от сестры, лежащей в больнице. Прежде еда, приготовленная миссис Траск, почти всегда была простой и свежей. Но обед, который она оставила в лифте для Констанс в день своего возвращения, никак нельзя было назвать простым: седло оленя с лисичками, а на гарнир – жареная белая спаржа с пюре из трюфелей. Десертом послужил ароматный ломтик clafoutis aux cerises[15 - Вишневый пирог (фр.).]. Хотя миссис Траск могла быть искусным поваром, когда того требовала ситуация, Констанс удивилась изысканности обеда. Это никак не отвечало причинам, по которым она выбрала жизнь затворницы – мучительную, уединенную… и аскетичную. Конечно, миссис Траск это понимала. Такие деликатесы, граничащие с декадентством, казались неуместными. Возможно, таким способом домоправительница сообщала о своем возвращении. Это вызвало у Констанс протест… но в то же время она невольно насладилась обедом. Собрав посуду и прихватив фонарик, Констанс двинулась по узкому коридору и через потайную дверь вышла из своих личных покоев в остальную часть нижнего подвала. Она легко и уверенно, почти не нуждаясь в свете, миновала череду комнат, в которых знала каждый предмет коллекции. Замедлив шаг, она прошла мимо последнего ряда комнат к винтовой лестнице, ведущей на уровень верхнего подвала. Констанс поднялась по ней и двинулась по тускло освещенным коридорам к лифту. Она собиралась открыть его, поставить вчерашние тарелки и забрать в свою комнату еду, которую миссис Траск уже наверняка приготовила для нее. Констанс сдвинула латунную решетку, открыла дверь, поставила вчерашние тарелки и взяла свой обед на серебряном подносе с накрахмаленной льняной салфеткой и изящными серебряными приборами. Основное блюдо находилось под серебряной крышкой. Констанс не удивилась: таким способом миссис Траск сохраняла блюдо в тепле. Удивилась она другому – бутылке вина, которая стояла на том же подносе рядом с изящным хрустальным бокалом. Разглядывая бутылку (это оказался пойяк, «Шато Линч-Баж» 2006 года), Констанс вспомнила, когда в последний раз пробовала вино. Это случилось в номере Пендергаста в гостинице «Капитан Гуль» в Эксмуте. От этого воспоминания она покраснела до корней волос. Неужели миссис Траск каким-то образом узнала о том несчастном, неловком происшествии?.. Нет, не может быть. И все же после вчерашних эпикурейских подношений это дорогое вино озадачивало. Совсем не в обычае миссис Траск, которая никогда сама не выбирала вина из обширного погреба Пендергаста и скорее уж добавила бы к обеду бутылку минеральной воды или чай из шиповника. Что, если домоправительница таким образом пытается выманить ее наверх? К этому Констанс не была готова. По крайней мере, пока. Миссис Траск вольна проявлять свою озабоченность, но это как-то уже чересчур, и, если такое будет продолжаться, возможно, придется написать домоправительнице несколько слов. Констанс взяла поднос и направилась назад – вниз по лестнице, вдоль по коридорам, прислушивающимся к ее шагам, и в свои комнаты. Войдя в библиотеку, она поставила на стол вино и бокал, сняла крышку с блюда и уставилась на его содержимое. Сегодняшняя еда была проще вчерашней, но при этом гораздо экстравагантнее: маслянистая фуа-гра второй степени прожарки, приправленная тончайшей ароматной стружкой из белых трюфелей. К блюду прилагались две миниатюрные морковки, посыпанные свежей петрушкой, – такого рода кулинарные изыски были далеки от обычных щедрых порций овощей от миссис Траск. Какое-то время Констанс смотрела на блюдо в недоумении. Потом взяла бутылку вина и внимательно рассмотрела ее. Поставив бутылку на стол, она поняла, что есть и еще одна неожиданность. Ранее этим днем, перед тем как отправиться в спальню, чтобы вздремнуть, она делала записи в своем дневнике – привычка, которая появилась у нее несколько лет назад и от которой она никогда не отступала. Но теперь она заметила, что на яркой оранжевой обложке ее блокнота лежит книга. Несомненно, это было преднамеренное, рассчитанное действие. Книга не могла упасть с ближайшей полки, и к тому же такой книги не было в маленькой библиотеке Констанс, которую она с любовью собирала сама. Она повертела томик в руках. Тисненые золоченые буквы на тонком корешке сообщили ей, что это томик стихов Катулла в оригинале, на латыни. Потом Констанс заметила кое-что еще. Между страницами, как закладка, лежало птичье перо. Она открыла книгу, вытащила перо и внимательно рассмотрела его. Это было не просто какое-то перо, а перо особенное, отличающееся от прочих. Если она не ошибалась, оно принадлежало тонкоклювому нестору – крупному попугаю, ныне вымершему, последний раз замеченному в глухих местах в начале девятнадцатого века. Его ареал был ограничен островками Норфолк и Филлип, где были лишь камни да деревья, – двумя австралийскими территориями, затерянными в бескрайних просторах Тихого океана. Умопомрачительно переливчатое, оттенка корицы шейное перо, которое держала в руке Констанс, могло принадлежать только той разновидности, что обитала на острове Норфолк. Констанс сразу же вспомнила, откуда это перо. Чучела тонкоклювого нестора имелись всего в десятке мест, включая Амстердамский зоологический музей и Академию естественных наук в Филадельфии. Но образец имелся и в кабинете диковин Еноха Ленга в этом самом подвале – самец необычной алой окраски. Чучело птицы было сброшено на пол и повреждено во время столкновения в нижнем подвале, случившегося двумя годами ранее. Констанс, как могла, восстановила чучело, но несколько перьев потерялись. Снова взяв электрический фонарик, она вышла из своих комнат в центральный коридор и двинулась в противоположном направлении, пока не дошла до комнаты, в которой находились чучела разных животных. Она быстро нашла тонкоклювого нестора – чучело стояло на подставке за стенкой рифленого стекла в ящике из черного дерева. Перо идеально подошло к голому месту на шее птицы. Вернувшись в библиотеку, Констанс посмотрела на открытую книгу. Перо лежало на стихотворении под номером 50. Hesterno, Licini, die otiose multum lusimus in meis tabellis… Она мысленно перевела эти строки: На досуге вчера, Лициний, долго На табличках моих мы забавлялись…[16 - Перевод С. В. Шервинского.] Потом она заметила в самом низу страницы небольшое примечание фиолетовыми чернилами, сделанное изящным почерком. Чернила выглядели совсем свежими. Это, милая, тебе сложил посланье. Она узнала в этих словах свободный перевод строки 16: «Hoc, iucunde, tibi poema feci». Констанс покрутила томик в руках, удивленная и встревоженная. Откуда могла взяться эта книга? Может быть, ее принес Проктор? Но нет… он бы никогда себе такого не позволил, даже если бы думал, что это облегчит ее страдания. К тому же она сомневалась, что Проктор за всю свою жизнь прочел хотя бы одну поэтическую строку, латинскую или какую другую. И в любом случае он не знал об этих тайных комнатах, в которых она теперь обитала. После смерти Пендергаста о них не знал никто. Констанс покачала головой. Кто-то оставил ей эту книгу. Или она начала сходить с ума? Возможно, так оно и есть; временами ее скорбь становилась невыносимой. Она открыла бутылку, наполнила бокал и сделала глоток. И хотя она не считала себя знатоком, ей сразу стало понятно, что вино удивительно сложное и интересное. Констанс сделала еще глоток и села за стол. Но прежде чем приступить к еде, она снова обратилась к стихотворению. Конечно, она читала его и раньше, но много лет назад, и теперь, когда она в уме перевела эти строки, стихотворение показалось ей еще более прекрасным, более дерзким, чем она помнила… и, несмотря ни на что, она прочитала его от начала и до конца, медленно, с удовольствием, впитывая смысл. 13 Констанс проснулась под звуки музыки. Она села в кровати и откинула покрывало. Наверное, музыка ей пригрезилась. Вот только что это было за произведение? Наполненное томлением, грустью и безответной страстью… Она встала и прошла из спальни в свою маленькую библиотеку. С этой дневной дремотой нужно кончать, решила она. Такие вещи были вовсе не в ее характере, и она не хотела, чтобы они стали привычкой. По-видимому, подобное несвойственное ей поведение стало проявлением ее скорби. Однако то, что она чувствовала в этот момент, нельзя было назвать скорбью. Констанс не смогла бы описать, какая смесь эмоций переполняет ее, настолько неуловимы и противоречивы они были. Утро она собиралась начать с записи в дневнике. А вместо этого вдруг поймала себя на том, что переводит и записывает некоторые стихотворения Катулла, а потом – по какой-то ей самой непонятной причине – отдельные стихи из собрания Малларме «Poеsies». Стиль Малларме был чрезвычайно труден для перевода на английский, и наконец Констанс утомилась и переключила свое внимание на музыку. После «ухода в подполье» (как она сама для себя это называла) она слушала струнные квартеты Шостаковича, в особенности Третий. Последние части всегда напоминали ей о Мэдилейн Ашер и о том странном каталептическом состоянии смерти при жизни, которое определило судьбу этой женщины в рассказе Эдгара По. В каком-то смысле Констанс тоже чувствовала себя погребенной заживо, пребывая в добровольной ссылке под улицами Манхэттена. Беспокойные, тревожные диссонансы Шостаковича соответствовали ее настроению, их скорбь отражала ее собственную скорбь. Но этим днем она взяла Брамса, а не Шостаковича: фортепианные трио Брамса, если уж говорить точнее. Они тоже были сложные и философские, но при этом сочные, прекрасные и без глубокой печали, свойственной музыке Шостаковича. Пока Констанс слушала, на нее напала странная сонливость, и она ушла в спальню, намереваясь просто положить голову на подушку минут на десять. Но вместо этого проспала три часа. Уже пробило восемь, а значит, еда от миссис Траск давно ожидает ее в лифте. В течение всего дня, вместо того чтобы принять решение, распекать домоправительницу за роскошества последних обедов или нет, Констанс ловила себя на том, что гадает о содержимом вечернего подноса. Она собрала посуду, оставшуюся после вчерашнего обеда, прихватила фонарик и полупустую бутылку вина и прошла по коридору к тайному входу в ее покои, где нажала на отпирающий рычаг. Каменная дверь открылась в комнату с японскими гравюрами… и Констанс замерла, потрясенная. На полу прямо перед ее потайной дверью стояла хрустальная ваза, а в ней – один-единственный цветок. Констанс разжала руки, и серебряный поднос, тарелки и бутылка с грохотом упали на пол. Но это была вовсе не случайность, вызванная удивлением, – Констанс уронила поднос, чтобы освободить руки и вытащить старинный итальянский стилет, который всегда держала при себе. Она выхватила клинок и повела лучом фонарика слева направо, вглядываясь перед собой и держа оружие наготове. Никого. Первоначальное потрясение постепенно сменилось потоком тревожных мыслей. Кто-то был здесь – кто-то проник в ее святая святых. Кто этот незваный гость? Кто знает достаточно, чтобы пробраться в это самое личное, тайное, недоступное из всех мест… и какой смысл заключен в этом цветке? Первым побуждением Констанс было побежать со всех ног к лестнице и поскорее подняться наверх – оставив позади этот мрачный нижний подвал с бесконечными темными комнатами, несуразными коллекциями и бессчетным числом мест, где можно спрятаться, – чтобы вернуться в библиотеку с ее камином, к миссис Траск и Проктору, к миру живых. Но этот импульс быстро погас. Констанс никогда в жизни ни от чего не убегала. К тому же она чувствовала, что ей не грозит непосредственная опасность: книга стихотворений, перо, цветок – это не дело злодейских рук. Если бы кто-то желал ей смерти, он бы легко убил ее во сне. Или отравил ее еду. Или заколол ее в коридоре во время ее походов к лифту и назад. Ее мысли вернулись к перу, заложенному на стихотворении о любви, и к свежей записи на полях незнакомой книги. Это не было причудой ее воображения: ясно, что кто-то уже успел проникнуть в ее тайные комнаты. Книга, перо, цветок – все это, вероятно, было посланием. Эксцентричным, конечно, но все же посланием, которое, хотя она его и не понимала, не несло в себе никакой угрозы. Констанс простояла без движения минут десять. Потрясение прошло, за ним ушел и страх, но потребовалось гораздо больше времени, чтобы рассеялось болезненное ощущение ее нарушенной приватности. И оно не рассеялось полностью. Наконец, оставив разбитые тарелки и бутылку вина на полу и взяв запасной фонарик, Констанс вышла из комнаты с японскими гравюрами и начала кропотливо обыскивать нижний подвал, коллекцию за коллекцией, комнату за комнатой. Он вела свои поиски в полном молчании, напрягая слух – не раздастся ли едва различимый звук, не мелькнет ли мимолетный лучик света. Она не нашла ничего. Полы всюду были либо каменные, либо хорошо утрамбованные земляные; никакая обувь следов на них не оставляла. Там, где на полу лежала пыль, она осталась непотревоженной. Насколько могла судить Констанс, порядок нигде не был нарушен. Громадные темные коридоры выглядели такими, какими были всегда. Добравшись наконец до лестницы, ведущей наверх, она остановилась. Если человек или люди уже ушли из нижнего подвала, то продолжать поиск не имело ни малейшего смысла. Констанс вернулась ко входу в свое тайное жилище и к цветку в хрустальной вазе. Это была орхидея редкой красоты, но неизвестной ей разновидности. Наружная часть губы была белоснежной и имела удлиненную форму. Внутри цвет был розовый, а около тычинки отливал почти красным. Несколько минут Констанс разглядывала цветок, перебирая различные объяснения этому факту, однако все они казались маловероятными, а то и вообще невозможными. Она покачала головой, собрала осколки разбитой посуды на серебряный поднос и понесла его наверх к лифту, где положила в кабину, чтобы миссис Траск могла унести. Ее ждал новый поднос с накрытым блюдом, от которого поднимался божественный аромат. Рядом, в серебряном ведерке, полном колотого льда и завернутом в льняную салфетку, стояла бутылка шампанского «Перрье Жуэ Флёр». Констанс отнесла все это в нижний подвал. Но в свои покои не пошла, а остановилась в комнате, где находилась собранная Енохом огромная коллекция засушенных цветов и другой флоры. Поставив поднос и ведерко на старинный столик, Констанс просмотрела несколько энциклопедий по интересующему ее предмету, включая и несколько книг, посвященных исключительно орхидеям. Она работала, все время косясь на бутылку шампанского, и наконец, поддавшись какому-то импульсу, достала бутылку изо льда, вытащила пробку и налила себе немного в бокал. Несмотря на тщательные поиски, она не нашла в пыльных томах аналога цветка, явно предназначенного для нее. Но всем этим книгам было не менее полувека, а за прошедшие годы наверняка были выведены или найдены новые разновидности орхидей. Констанс прошла в свои покои и закрыла за собой каменную дверь. Войдя в маленькую библиотеку, она села за стол, налила еще бокал шампанского и включила ноутбук, который благодаря установленному в подвале вайфай-повторителю давал ей ограниченный доступ в Интернет. На поиски полного соответствия у нее ушло пятнадцать минут. Цветок относился к недавно открытому виду орхидей, произрастающему в Гималаях вдоль тибетско-индийской границы. Этот вид получил название Cattleya constanciana. Констанс уставилась на экран. Это было безумие. Неужели орхидею назвали в ее честь? Невозможно; это всего лишь совпадение. Однако место, где был найден цветок, – тоже совпадение? Это место находилось неподалеку от тибетского монастыря, где в настоящее время жил ее ребенок, скрываясь от мира. А орхидею обнаружили, описали и назвали всего шесть месяцев назад. Но имя первооткрывателя не сообщалось. Она продолжила поиски и наконец нашла самое первое сообщение в журнале Королевского садоводческого общества. В графе «первооткрыватель» было указано: «аноним». Орхидею явно назвали в ее честь. Уж слишком много совпадений – другого объяснения быть не может. Констанс выключила ноутбук и замерла. Она должна сообщить об этом вторжении Проктору. И все же – каким бы странным это ни казалось – ей не хотелось это делать. Он плохо воспримет вторжение в дом, находящийся на его попечении. Проктор был слепым инструментом. Нынешняя ситуация, какова бы ни была ее истинная природа, требовала более утонченного подхода. Констанс не сомневалась в своей способности справиться с чем угодно. Средств самозащиты у нее хватало: ей удавалось преодолевать угрозы гораздо более опасные, чем нынешняя. Наилучшей защитой была ее природная склонность к неожиданному и эффективному насилию. Если бы только Алоизий был здесь! Он бы разобрался, что тут происходит. Алоизий. Она поняла, что прошел почти час без ее постоянных мыслей об опекуне. И теперь, вспомнив о нем, она не почувствовала обычного приступа скорби. Наверное, она стала понемногу смиряться с его смертью. Нет, она не сообщит об этом Проктору. По крайней мере, пока. Она находилась в своей стихии, знала десяток других мест в этих огромных подземных склепах, мест еще более тайных, куда она может удалиться. Однако какое-то шестое чувство говорило ей, что этого не потребуется. Случившееся было вторжением… но оно не ощущалось как насилие. Оно казалось чем-то другим. Констанс пока не знала, чем именно, но почему-то чувствовала, что в эти времена отчуждения и страшного одиночества разделяет свое затворничество с каким-то родственным призраком. Тем вечером, закончив все свои дела, она проявила осторожность и поставила блокировку с внутренней стороны двери, выходящей в комнату с японскими гравюрами. Не меньшую осторожность проявила она, и войдя в свою спальню: закрыла дверь на задвижку и положила свой маньягский стилет так, чтобы был под рукой. Но прежде чем сделать это, она принесла в свои покои прекрасную орхидею в не менее прекрасной вазе и поставила на край письменного стола. 14 Констанс оторвала взгляд от своего дневника. Что так неожиданно привлекло ее внимание? Какой-то шум? Она прислушалась. Но в нижнем подвале было тихо, как в склепе. Может, потянуло сквознячком? Какая нелепость: в этом древнем пространстве, на такой глубине под улицами Манхэттена, никогда не гуляли сквозняки. Констанс вздохнула. Ничего не случилось, просто она ощутила тревогу и отвлеклась. Она посмотрела на свои часы: десять минут третьего ночи. Ее глаза с печалью остановились на часах. Это были женские часы «Ролекс» с платиновым памятным колечком – подарок Пендергаста на прошлое Рождество. Часы той же марки, только мужские, были на его запястье. Внезапно Констанс захлопнула дневник. Невозможно было избежать воспоминаний об Алоизии; все вокруг напоминало ей о нем. Она проснулась полчаса назад. В последнее время режим ее сна нарушился – она просыпалась посреди ночи и обнаруживала, что снова заснуть не удается. Наверное, это объяснялось вялостью, которая накатывала на нее днем, вызывая желание вздремнуть, и неизбежно заканчивалась продолжительным сном. Но по крайней мере Констанс не могла обвинять в своей бессоннице последние события, смерть Пендергаста или очевидное вторжение в ее подвал: это началось еще во время их поездки в Массачусетс. В тот период ее ночные бдения способствовали важному продвижению их расследования. Теперь бессонница только раздражала. Констанс поднялась со своей кровати и отправилась в библиотеку, чтобы сделать запись в дневнике. Но это занятие, обычно действовавшее на нее успокаивающе, тоже разочаровало: слова не хотели рождаться. Ее глаза скользнули с закрытого дневника на тарелки с последним обедом, сложенные на подносе. Еда была холодная, словно миссис Траск знала, что Констанс будет слишком занята, чтобы съесть это сразу: хвосты холодноводных омаров под соусом ремулад, фаршированные перепелиные яйца… и, конечно, бутылка шампанского, из которой Констанс выпила слишком много. Теперь она это чувствовала, ощущая легкую пульсацию в висках. «Словно миссис Траск знала, что я буду слишком занята, чтобы съесть это сразу…» Странная мысль пришла ей в голову: а в самом ли деле эти блюда готовит миссис Траск? Но если не она, то кто же? Она бы не стала нанимать другого повара, тем более по собственной инициативе. Кроме того, домоправительница ревностно исполняла свою материнскую роль и никому в доме не позволяла готовить еду. Констанс положила авторучку на стол. Что за дурацкие мысли! Наверное, это все из-за вина, к которому она непривычна, и из-за сытной еды, которую она получает. Ну, по крайней мере, тут можно что-то сделать. И если подумать, то это не такая плохая идея – поговорить с Проктором о своих последних открытиях в нижнем подвале. Она снова взяла ручку, достала из стола лист кремовой писчей бумаги и набросала записку: Дорогая миссис Траск, спасибо за Ваше любезное внимание в последнее время. Я высоко ценю Вашу заботу о моем благополучии. Однако прошу Вас впредь готовить мне более простую еду и без вина; блюда, которые Вы готовили после Вашего возвращения из Олбани, были великолепны, но слишком питательны, на мой вкус. Если Вы к тому же окажете мне услугу и сообщите Проктору, что я хочу поговорить с ним, буду Вам признательна. Пусть он оставит в лифте записку с указанием подходящего для него времени. С наилучшими пожеланиями,     Констанс. Сложив лист пополам, она поднялась из-за стола и надела шелковый халат, затем включила фонарик, взяла поднос с тарелками и бутылкой шампанского, положила сверху записку и прошла по короткому коридору. Констанс открыла дверь – и снова резко остановилась. На сей раз она не уронила ни тарелки, ни бутылку. И не выхватила стилет. Вместо этого она осторожно поставила поднос сбоку от себя, похлопала по халату, чтобы убедиться, что клинок под рукой, и наконец посветила фонариком на то, что обнаружилось за дверью. Это был грязный, пожелтевший, свернутый в рулон кусок шелка с тибетскими письменами и красным отпечатком руки. Констанс сразу же поняла, что перед ней оборотная сторона тибетской танка – тибетской буддистской живописи. Она подняла материю, отнесла ее в библиотеку и расстелила на столе. И охнула от восхищения. Это было одно из самых великолепных изображений, какие можно себе представить: сверкание, солнечная вспышка красного, золотого, небесно-голубого с изящными, нежными тенями и безупречной детализацией и четкостью. Констанс распознала определенный тип религиозной живописи с изображением Авалокитешвары, известного как бодхисаттва Сострадания, сидящего на троне из лотоса, который, в свою очередь, стоит на лунном диске. Авалокитешвара был наиболее почитаемым в Тибете богом – он пожертвовал своим спасением, чтобы реинкарнироваться на земле снова и снова и приносить просветление всем живым страдающим существам в мире. Вот только на этом изображении Авалокитешвара был не мужчиной, а мальчиком. И детские черты, так тщательно выписанные, были в точности, вплоть до мелких кудряшек и характерного рисунка век, идентичны чертам ее сына. Констанс не видела своего ребенка – своего и Диогена Пендергаста – целый год. Тибетцы провозгласили его ринпоче – девятнадцатой реинкарнацией некоего почитаемого тибетского монаха. Он был спрятан в монастыре близ Дхарамсалы в Индии, в безопасности от посягательств китайцев. На этой картине ребенок был старше, чем в тот последний раз, когда она его видела. Рисунку не могло быть более нескольких месяцев… Констанс стояла совершенно неподвижно, впитывая изображение. Несмотря на то что отцом ребенка был Диоген, она не могла не чувствовать к сыну всепоглощающей материнской любви, обостренной тем, что навещать его удавалось очень редко. «Значит, вот он какой теперь», – подумала она, глядя на изображение почти восторженно. «Кто бы его ни оставил, ему известны самые потаенные мои секреты. Он знает о моем ребенке». Подсказка, связанная с местом обнаружения недавно открытой орхидеи Cattleya constanciana, стала теперь абсолютно ясной. Становилось понятно и кое-что другое. Этот человек явно ухаживал за ней. Но кто это мог быть? Кто мог столько знать про нее? Знал ли он другие ее тайны – ее истинный возраст? Ее отношения с Енохом Ленгом? Констанс была уверена, что знал. Несколько мгновений она размышляла, не предпринять ли еще один энергичный и тщательный обыск нижнего подвала. Но она отказалась от этой идеи: новый поиск, несомненно, стал бы таким же безрезультатным, как и предыдущий. Констанс встала на колени, взяла с подноса записку для миссис Траск, разорвала ее и сунула в карман халата. Оставлять ее не было смысла, ведь теперь Констанс знала, что вовсе не домоправительница присылает ей деликатесы и драгоценные вина. Но кто? «Диоген». Она быстро отбросила это предположение – как самое нелепое и смехотворное. По правде говоря, такое сумасшедшее, причудливое, дразнящее ухаживание было бы типичным для Диогена Пендергаста. Но Диоген был мертв. Или нет? Констанс покачала головой. Конечно он был мертв. Он упал в ужасную Шиара-дель-Фуоко[17 - Шиара-дель-Фуоко («Огненная лавина») – пропасть на вулканическом острове Стромболи, Италия.] вулкана Стромболи. Она знала это, потому что боролась с ним на самом краю пропасти. Она сама столкнула его, она видела, как он падал, и даже свесилась над пропастью, вглядываясь сквозь ревущие потоки воздуха над дымящейся лавой. Она была уверена, что ее месть исполнена. Кроме того, при жизни брат Алоизия относился к ней с презрением – и открыто заявил об этом. «Ты была лишь игрушкой, – написал он ей. – Загадкой, которую я разгадал слишком быстро. Коробкой, в которой ничего не оказалось». Руки у нее невольно сжались в кулаки при одном этом воспоминании. Это был не Диоген. Нет-нет, это кто-то другой – кто-то, знающий самые глубокие ее тайны. И вдруг ее словно ударило молнией. «Он жив, – подумала Констанс. – Значит, он все же не утонул. И он вернулся ко мне». Ее захлестнула волна эмоций. Она почти обезумела от надежды, от лихорадочного предвкушения, а ее сердце заколотилось в груди так, будто пыталось вырваться на свободу. – Алоизий! – крикнула она в темноту срывающимся то ли от смеха, то ли от слез голосом. – Алоизий, выйди, покажись мне! Не знаю, почему ты так застенчив, но, пожалуйста, пожалуйста, дай мне тебя увидеть! В ответ она услышала только свой собственный голос, эхом отдавшийся от подземных каменных стен и вернувшийся к ней. 15 Рокки Филипов, капитан рыболовного судна «Маниболл», переоборудованного шестидесятипятифутового траулера, повернул голову и выплюнул комок коричневой табачной слюны на палубу, на липкий слой грязи, дизельного топлива и протухшего рыбьего жира. – Все просто, – сказал Мартин Дехесус, один из членов экипажа. – Это длится слишком долго. Надо пристрелить его, к черту, уложить в рыболовную сеть, перебросить через борт и утопить. Палубу «Маниболла» обдувал холодный ветер. Стояла глубокая ночь, беззвездное небо было затянуто тучами, а судно было аккуратно пришвартовано в Логове Бейли, неподалеку от границы с Канадой. Небольшая группа стояла на палубе темного судна, и Филипов видел только светящиеся кончики сигарет, а не людей. Другого света не было. «Маниболл» погасил свои якорные и ходовые огни, даже красное освещение рубки было приглушено. – Согласен с Мартином, – послышался хриплый голос Карла Миллера. Кончик его сигареты засветился ярче, затем раздался громкий выдох. – Не хочу больше держать его на борту – они просто морочат нам голову. Ну ее к черту, эту сделку. Слишком рискованно. – Ничего не рискованно, – возразил кок. – Через час мы уже можем быть в международных водах. До следующей поставки ждать еще несколько недель. Арсено – наш товарищ, он стоит того, чтобы поторговаться. – Да. Наверное. Тогда почему федералы выпендриваются? Капитан Филипов слушал их словесный обмен. Команде нужно было обговорить все это. В последнее время напряжение усиливалось. Та часть команды, которая все еще оставалась на борту, за вычетом вахтенных, постепенно собралась за рубкой, чтобы уладить дело раз и навсегда. Филипов сутулился на холодном ветру, прислонившись к стене рубки и скрестив руки на груди. – Я думаю, они хотят устроить нам подставу, – сказал Хуан Абреу, судовой инженер. – Не важно, – заявил кок. – Если до нас дойдет слушок о том, что дела пошли наперекосяк, мы снимемся с якоря и выкинем этого типа за борт. У нас все равно останутся эти его часы на продажу. Спор продолжался и продолжался до тех пор, пока они не начали повторяться. Наконец Филипов оттолкнулся от стенки, сплюнул еще раз и заговорил: – Этот ублюдок у нас на борту уже почти три недели. Мы пытаемся провернуть эту сделку почти три недели. Это хороший план, и давайте его придерживаться. Еще три дня – об этом мы уже договорились. Если к тому времени обмен не состоится, мы сделаем то, что советует Дехесус, и выкинем этого типа за борт. Он замолчал, ожидая реакции. Если ты занимаешься контрабандой наркотиков, то, вопреки всем дурацким телевизионным шоу, ты должен добиться консенсуса. Невозможно просто давить на людей и думать, что все получится. – Справедливо, – сказал кок. – Карл? – спросил Филипов. – О’кей. Еще три дня. – Мартин? – Ладно, хрен с ним, я готов прождать еще пару дней. Но не больше. Согласие, хоть и не без труда, было достигнуто, и группа начала расходиться. Капитан Филипов перехватил кока, когда тот направился вниз на камбуз: – Пожалуй, я попытаюсь сохранить этому сукину сыну жизнь. У тебя еще осталась тушенка от обеда? – Конечно. Филипов взял миску с тушенкой и бутылку с водой и понес в лазарет, находившийся в трюме на корме. Люк был оставлен открытым, его заменили решеткой, чтобы поступал воздух. Филипов посветил фонариком через решетку и увидел человека в том же положении, что и в прошлый раз, с одной рукой, пристегнутой наручником к крепительной планке. На нем был все тот же изодранный и грязный черный костюм, в котором его нашли, – нашли истощавшего, со впалыми щеками и исцарапанным лицом. Светлые его волосы прилипали к черепу. Филипов открыл решетку, спустился в трюм и поставил бутылку с водой рядом с костлявым телом. Он присел на корточки и уставился на человека. Глаза пленника были закрыты, но, пока Филипов смотрел на него, они открылись: серебристые глаза, сверкающие внутренним светом. – Принес тебе немного еды, – сказал Филипов, показывая миску. Человек не ответил. – Что задерживает твоих друзей? – спросил в сотый раз Филипов. – Они все еще раскачиваются. К его удивлению, человек наконец-то встретился с ним взглядом: – Вы сетуете на молчание моих друзей? – Да, именно. – В таком случае я приношу извинение от их имени. Но позвольте заверить вас, что, когда придет время, они будут рады познакомиться с вами. Хотя, боюсь, если вы переживете это знакомство, то пожалеете, что встретились с ними. Филипов уставился на него. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. – Громкие речи от покрытого говном плавучего мусора, который мы выловили из воды. Человек улыбнулся, безрадостно и жутковато растянув губы. – Ладно. – Филипов поставил миску. – Вот твой обед. – Он начал было подниматься, но остановился. – А вот тебе на десерт. Он развернулся и злобно ударил человека ногой в живот. Потом поднялся по трапу и захлопнул за собой решетку. 16 За 19 дней до этого 25 октября Роки Филипов стоял за штурвалом своего рыболовного судна «Маниболл», направляя его против ветра. Восходящее солнце только что пробилось сквозь грязную завесу туч на восточном горизонте – остатки шторма, бушевавшего ночью. По левому борту раскинулся низкий темный берег Кроу-Айленда, а впереди Филипов видел подмигивающий маяк Эксмута, расположившийся на отвесном берегу рядом с домом смотрителя и позолоченный лучами восходящего солнца, – прекрасное зрелище. Та часть команды, которая была не на вахте, спала в каюте внизу. Мартин Дехесус стоял рядом в рубке, пил кофе, ел черствую плюшку и играл во что-то на своем сотовом. Филипов пребывал в мрачном настроении. Они завершили поставку товара их клиенту в Мэне. Переход из Канады прошел без приключений. И теперь они сидели на бабках с семью нулями, запертыми в трюме. А ждать следующего рейса оставалось еще месяц. Им бы жить да радоваться, если бы не проблема с Арсено. Федералы схватили его с чемоданом, в котором лежала его доля от канадской работы, сделанной неделю назад, – сто тысяч долларов, вполне достаточно, чтобы вызвать их интерес. Нет наркотиков – нет и улик, вот только до хрена денег. Они задержали Арсено, и Филипов не сомневался, что его обрабатывают. Пока что он не сломался, иначе их всех давно бы арестовали. И хотя он верил, что Арсено сломать трудно, у парня была жена и двое детей, а для любого мужчины это всегда самое слабое место. Кроме того, он был глуп: нужно было отмыть свою долю в местах, где у Филипова давно установились деловые связи, а не позволять поймать себя с деньгами. Другая проблема состояла в том, что команда считала правильным отправиться сейчас в Бостон, поставить судно в док на месяц и все это время радоваться плодам своих трудов. Филипова такой план не устраивал: ему не нравилась мысль о внезапно разбогатевшей команде, которая отправится в город, начнет тратить деньги, напиваться, трахаться с проститутками и, вероятно, слишком много болтать. В конечном счете вот что случилось с Арсено, который решил покинуть судно раньше времени. Но никуда не денешься, приходилось смириться. Он не мог отказать им после трудной работы по доставке товара, после рисков, на которые они пошли, чтобы успешно провернуть дело. Ему просто оставалось верить, что они не попадут в беду. Что касается его, то он собирался провести месяц тихо: отмыть столько наркоденег, сколько удастся, в принадлежащей ему успешной антикварной галерее на Ньюбери-стрит, отъесться в лучших ресторанах со своими подружками, посетить игры «Бостон брюинз» и добавить несколько редких бутылок к своему винному погребу. – Опа, – сказал вдруг Филипов, вглядываясь в пенистые воды впереди по курсу. – Ты это видишь? Он сбросил скорость. Дехесус оторвался от своей игры: – Твою мать, это же утопленник! Филипов резко дал задний ход, замедляя продвижение судна. Тело лежало в воде, раскинув руки; мертвое лицо было бледным. – Бери лодочный багор, – велел он Дехесусу. Тот вышел из рубки, взял багор и пошел на нос, а Филипов тем временем остановил «Маниболл». Увидев, что Дехесус подцепил тело, он выставил положение «стоп» и присоединился к Дехесусу у левого фальшборта. Филипов уставился на тело. Это был мужчина лет сорока, в черном костюме, с бледно-серой кожей и блеклыми волосами, прилипшими к черепу. На левом его запястье посверкивали часы. – Подтащи его к корме и подними на борт, – сказал Филипов Дехесусу. – Ты шутишь? Если мы сообщим об этом, нас замордуют всякими расследованиями. – Кто сказал, что мы будем сообщать об этом? Ты видишь его часы? Похоже, это «Ролекс». Дехесус издал тихий смешок: – Роки, ты во всем чуешь прибыль. – Выведи его к корме и подними по кормовой аппарели. Траулер сильно раскачивало, но Дехесусу удалось завести тело за корму, а потом затащить на палубу, зацепив утопленника крюком за пояс. Тело, с которого стекала вода, легко подняли по аппарели. Филипов опустился на колени, ухватил мертвеца за запястье и повернул его. – Ты только посмотри. Платиновый президентский «Ролекс Сан Бланк». Стоит не меньше сорока штук. Он расстегнул часы, снял с руки и показал Дехесусу. Дехесус взял часы, повертел в руках: – Ни фига себе водонепроницаемость. Они до сих пор идут. – Посмотрим, что у него есть еще. Филипов наскоро обыскал тело. В карманах ни бумажника, ни ключей – ничего. Странный медальон на шее, выглядевший никчемным, и золотой перстень с печаткой, на которой выгравирован герб или какой-то символ. Филипов попытался снять перстень и наконец сумел это сделать, сломав у мертвеца костяшку пальца. Он отпустил руку и осмотрел кольцо. Ценность его определялась весом золота – сотни три-четыре зеленых. – Ну, что теперь? – спросил Дехесус. – Выбросим его обратно? Не хватало еще, чтобы нас поймали с утопленником на борту. Филипов присмотрелся к телу. Он снова наклонился над ним и взял за запястье. Оно не было таким холодным, каким должно было быть. Напротив, оно было чуть теплым. Филипов надавил пальцем на запястье, пытаясь нащупать пульс, но ничего не почувствовал. Он положил руку на шею и проверил сонную артерию. И опять его удивила температура тела. Нажав сильнее указательным и средним пальцем, он ощутил слабое биение. И теперь заметил, что утопленник дышит, – дыхание было очень неглубокое, почти незаметное. Он приложил ухо к его груди и уловил слабое булькающее хрипение вместе с медленным, едва ощутимым сердцебиением. – Он живой, – сказал Филипов. – Тем больше причин выкинуть его за борт. – Вовсе нет. Дехесус смотрел на него с непонимающим видом, сжимая в толстой руке часы. Дехесус был надежным парнем, но ума в нем было, что в козлиной заднице. – Послушай, Мартин. Перед тобой человек, у которого часы за сорок тысяч. Мы спасли ему жизнь. Ты не допускаешь, что в этой ситуации к нам могут приплыть денежки? – Каким образом? – Буди команду. Дехесус отправился вниз, качая головой, а Филипов принес из кладовки тяжелое шерстяное одеяло. Он огляделся, нет ли поблизости других судов, потом протащил человека дальше по палубе, положил на одеяло и плотно завернул его. Нужно было поскорее отогреть парня, иначе он мог умереть от гипотермии. Температура воды была примерно десять градусов, а таблица, которую Филипов знал назубок, говорила, что здоровый человек в такой воде может продержаться в сознании около девяноста минут, потом еще около часа, а потом наступает смерть, если, конечно, он до этого не утонет. Мертвым этот тип ни гроша не стоил, а на живом можно неплохо заработать. Укутав человека в одеяло, Филипов задумался, что с ним делать дальше. Если он придет в себя, то будет дезориентирован. Еще устроит какую-нибудь бузу. Лучше запереть его в одном из трюмов. В лазарете на корме, в самом большом трюмном помещении, – вот это для него подойдет. Там наверху есть электророзетки, можно будет включить обогреватель. Члены команды уже собрались на палубе, потирая глаза, и выстроились вокруг лежащего без сознания человека. Филипов оглядел всех: – Мартин, покажи им часы. Часы пошли по кругу, сопровождаемые шепотом и кивками. – Они стоят столько, что «кадиллак» можно купить, – объяснил Филипов. – Этот человек при деньгах. – Он огляделся. – Это означает отказ от бостонских каникул, но на нем можно заработать хорошие деньги. – Деньги? – спросил первый помощник Дуэйн Смит. – Типа вознаграждение? – Вознаграждение? Говно это собачье. Никакое вознаграждение не сравнится с тем, что мы получим, если провернем это дельце иначе. – Как иначе? – спросил Смит. – Потребуем выкуп. 17 Филипов стоял у лазаретного люка и смотрел на таинственного человека, прикованного наручником к планке внизу трюма. Этот человек провел с ними десять дней, но сегодня они знали о нем не больше, чем в тот час, когда подняли его на палубу. А это означало – ничего. Человек вроде бы спал, но Филипов не был в этом уверен. Первые несколько дней, после того как они выловили его из воды, он провел в каком-то глубоком ступоре. Этого и следовало ожидать, ведь он чуть не умер от гипотермии. Они хорошо о нем заботились, держали в тепле, кормили бульоном, когда он смог его принимать, забинтовали его раны и сломанный палец, устроили его поудобнее. Потом три дня его лихорадило. И опять в этом не было ничего удивительного. Но команда начала нервничать, беспокоиться, что если их остановит береговая охрана и поднимется к ним на борт, то все будет кончено. Чтобы минимизировать такую возможность, Филипов увел «Маниболл» за полуостров Скудик, в самую дикую береговую линию Соединенных Штатов – в Нижневосточный Мэн с его тысячами необитаемых островов, бухточек и речных устьев. Филипов хорошо знал это побережье, а еще он знал привычки береговой охраны. Несколько дней они перебирались с одного мелководья на другое, держась подальше от морских путей и передвигаясь в основном по ночам. Но атмосфера на борту корабля продолжала ухудшаться, и немудрено: хотя лихорадка у таинственного человека прошла и он явно был на пути к выздоровлению, от него по-прежнему не удавалось добиться ни единого слова. Могло показаться, что у него поврежден мозг, что не исключалось при данных обстоятельствах. Но в те несколько раз, когда Филипов смог заглянуть в серебристые глаза пленника, он видел в них настороженность и ум. Он печенкой чувствовал, что этот парень прекрасно соображает. Но почему тогда он молчит? Каким образом он оказался в воде? И откуда у него эти раны? Впечатление было такое, будто его помял медведь, оставив на теле глубокие, длинные царапины, разрывы и следы укусов. Все это чертовски нервировало команду. Теперь человек лежал в своей привычной позе с закрытыми глазами. Филипов разглядывал его, держа руку в кармане и играя золотым перстнем несостоявшегося утопленника. Он не сомневался, что ответ – или, по крайней мере, часть ответа – содержится в гербе или символе на этом перстне. Странная это была эмблема: причудливое вертикальное облако с пятиугольной звездой внутри и молния, ударяющая вниз, поражая кошачий глаз, в котором вместо зрачка выгравирована цифра 9. Филипову эта эмблема показалась военной. Смит, его первый помощник и компьютерный гуру команды, часами сидел в Интернете в поисках аналога, но все безуспешно. То же относилось и к необычному медальону на шее человека, хотя медальон выглядел не служебным, а скорее семейным или, возможно, даже средневековым. Смит попытался найти этого парня с помощью распознавателя лиц в Интернете, но и эта затея потерпела неудачу. Проблема состояла в том, что лицо этого без пяти минут мертвеца стало таким изможденным и худым, что он, вероятно, перестал быть похожим на самого себя и компьютерная программа не смогла найти соответствие. Ключом к личности этого человека был перстень, не стоило и сомневаться. Филипов смотрел на незнакомца с растущей злостью. Этот сукин сын играл с ними в молчанку. Почему? Он спустился в трюм и подошел к пленнику. Тот лежал с закрытыми глазами, пристегнутый к планке, и спал. Или, вернее, притворялся спящим. Пока Филипов смотрел на него, его веки поднялись, открывая две сверкающие серебряные монеты с точками черных зрачков. Этот человек скорее походил на призрака, чем на человеческое существо. Филипов склонился над ним: – Кто ты? Глаза незнакомца смотрели на Филипова с какой-то непонятной дерзостью. Этот человек появился у них на борту полумертвым, а теперь, вероятно, восстановился в гораздо большей степени, чем показывает это. – Я собираюсь вышвырнуть тебя назад в океан. Как тебе это понравится? К его удивлению, человек заговорил. В первый раз. Его голос звучал едва ли громче шепота: – Повторение этой угрозы становится утомительным. Филипова ошарашила спокойная ровность голоса, южный акцент и явно высокомерный тон. – Значит, ты умеешь говорить! Я знал, что ты морочишь нам голову. Ну хорошо, теперь, когда ты обрел дар речи, говори, кто ты. – Вопрос не в этом. Вопрос в том, кто вы. Но можете не беспокоиться, ответ я уже знаю. – Значит, так? И кто же я, по-твоему, маленький говнюк? – Вы самый несчастный из всех людей на земле. Выругавшись, Филипов пнул его ногой по ребрам. Но и после этого лицо пленника не дрогнуло, он ни на миг не отвел глаза в сторону. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43783255&lfrom=196351992) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Детективное бюро – одно из двадцати бюро, составляющих нью-йоркскую полицию; обязанности этого бюро включают предотвращение, выявление и расследование преступлений. 2 Территория трех штатов – неформальный термин, обозначающий некоторые регионы, связанные с конкретным городом или мегаполисом, который вместе с пригородами расположен в трех штатах. В данном случае имеется в виду городской район Нью-Йорка, который охватывает части штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси и Коннектикут. 3 «Эйрнав» (AirNav) – частный веб-сайт для энтузиастов летного дела и авиации. 4 «Флайтавэр» (FlightAware) – сервис по отслеживанию перемещения коммерческих и частных самолетов в реальном времени. 5 Операция «Желтая лента» проводилась властями Канады, когда все гражданские рейсы, следовавшие в США, в течение некоторого времени принимались канадскими аэропортами, в том числе и Гандером. 6 Твиллингейт – островной городок у северо-восточного побережья Ньюфаундленда. 7 Добрый вечер (африкаанс). 8 Господин говорит на африкаансе? (африкаанс) 9 Говорю немного. Господин говорит на английском? (африкаанс) 10 Огромное спасибо (африкаанс). 11 Пожалуйста (африкаанс). 12 Как поживаете? (африкаанс) 13 Очень хорошо, спасибо (африкаанс). 14 Отпустите меня! Полиция! (африкаанс) 15 Вишневый пирог (фр.). 16 Перевод С. В. Шервинского. 17 Шиара-дель-Фуоко («Огненная лавина») – пропасть на вулканическом острове Стромболи, Италия.