Темный эльф. Владыка Александра Лисина ВременаТемный эльф #2 Тирриниэль илле Л’аэртэ – владыка Темного леса и самый могущественный эльф на Лиаре. Вернее, он был таким, пока его не поразил неизлечимый недуг. Единственная его надежда – отрекшийся от престола сын, которого он когда-то собственноручно отлучил от рода. Но шансов на возвращение наследника практически нет. Другие претенденты на престол слабы. В отсутствие сильного владыки Темному лесу грозит катастрофа… но тут на окраине леса объявляется никому не известный эльф, при виде которого в Тирриниэле вновь оживает надежда. Последний маг из правящего рода, прямой потомок Изиара… вот только юному эльфу трон и даром не нужен. И чтобы его переубедить, владыка Темного леса вынужден пойти на крайние меры. Александра Лисина Темный эльф. Владыка Пролог Говорят, когда на Лиаре умирает светлый эльф, над Светлым лесом целый месяц висят свинцовые тучи, а солнце слегка тускнеет в знак траура по погибшему. Когда приходит время темного, над местом его гибели неделю плачет небо и рвутся от молний черные тучи. Если погибает гном, безутешно стонет мать-земля, а где-то в глубоких пещерах рассыпается в прах один из сталактитов. И только смертные неслышно приходят в эту жизнь, незаметно живут и чаще всего так же незаметно умирают. Неизвестно, кто из перворожденных придумал песнь прощания, – древние хроники не сохранили имени смельчака. Никто доподлинно не знал, что за сила таится в ее строках и какую власть она обретает над безумцем, рискнувшим раньше времени призвать Ледяную богиню. Но каждый живущий на Лиаре был уверен: стоило кому-то из эльфов пропеть ее вслух до конца, как незваная гостья непременно забирала его душу. Милосердно давала отпить из своей чаши напиток скорби и манила за собой, будто питала к бессмертным какую-то тайную слабость. Слова и мелодия были стары, как сама жизнь. Зовущие, мягкие, нежные. Просто красивая песнь для той, чья поступь легче воздуха и чье ласковое прикосновение – последнее утешение для обреченного. Ничто не способно противостоять этой магии. Никому не под силу остановить смерть, если слова песни прозвучали полностью. И лишь одно препятствие сумели поставить ей перворожденные – песнь возрождения, чьи слова напитаны такой же древней эльфийской магией. Но вот беда: мало осталось на свете владеющих этим знанием и еще меньше – безумцев, готовых поспорить со смертью за уже отлетающую душу, которая твердо вознамерилась уйти. Глава 1 Встань, о сраженный под сенью звезды. Встань и стряхни белой смерти оковы. Встань, павший воин, со мной и иди Туда, где рассвет занимается новый. Ступай лишь вперед, идущий во тьме. Сумей различить в этом мраке мой шепот. Поверь, он разгонит все тени на дне И заглушит их призрачный хохот. Дорога длинна, но и ей есть предел. Ты снова устал, но теперь это радость, Ведь тем, кто не чувствует боли от ран, Мой зов не подарит покой или благость. Ты жив. Это правда, и помни о ней, Пока ищешь выход из темного плена. Ты жив. Ты способен вернуться, поверь, И вновь возродиться из серого тлена. Спеши на мой голос, пока я сильней Сомнений твоих, твоей боли и страха. Спеши, возвращайся, надейся, сумей! Найди эту дверь из кромешного мрака! Я жду тебя, павший, на той стороне, Где солнце ласкает холмы и дороги, Где ветер шумит в зеленой листве И где тебя встретят родные пороги…[1 - Стихи Александры Лисиной.] В теплый летний вечер на постоялом дворе в самом центре Борревы было слишком многолюдно. Точнее, людей-то здесь как раз не наблюдалось, зато всяких других – не протолкнуться. И с двумя, и с четырьмя ногами; с хвостами, с лапами и даже с длинными ушами. Возле высокого забора с бледными от волнения лицами стояли пятеро темных эльфов, судорожно сжимая рукояти клинков и тщательно следя, чтобы никто из любопытных не вздумал сунуть сюда свой нос. Рядом с ними находился воевода Левой заставы, в чьих темных радужках едва заметно тлела надежда. Внутри этого импровизированного живого ограждения молчаливыми глыбами застыли в неестественных для скакунов позах два громадных мимикра. Карраш тесно прильнул к плечу Таррэна, Ирташ осторожно поддерживал низко склонившуюся Белку, а между ними лежал хранитель, которому жить оставалось совсем немного. Линнувиэль был невероятно бледен. Изможден, будто намедни его забрали с королевских каменоломен, где он пробыл не менее пары-тройки десятилетий. Черты красивого лица заострились, зеленые глаза потускнели и теперь напоминали два темных провала в бездну, в которой уже истаивали последние живые искры. Белоснежная рубаха оказалась безжалостно распорота на лоскуты, наглядно демонстрируя причину угасания эльфа, – четыре глубокие отметины на его левом плече выглядели совсем свежими. Почерневшие края ран красноречиво говорили: не жилец. И это было бы совершеннейшей правдой, если бы над умирающим не лилась тихая, чарующая песня, которая могла затронуть даже самые закосневшие души. Древняя, как сама жизнь, до отказа напоенная эльфийской магией, а потому способная противостоять даже почти завершенной песни смерти. Белка, сидя на земле и положив голову эльфа себе на колени, бережно придерживала руками его заострившийся подбородок. Низко наклонившись, тихо пела для него, заставляя замерших эльфов цепенеть от осознания смысла происходящего и лихорадочно искать ответы на нескончаемую череду вопросов. Она не смотрела по сторонам – прикрыв глаза, Гончая старательно вспоминала знания, переданные ей много лет назад другим магом, чей разум хранил немало бесценных подсказок. А Ирташ исправно вбирал в себя излишки ее силы, чтобы не всполошить всю округу творящимся здесь таинством. Точно так же, как Карраш незаметно вбирал в себя отголоски магии Таррэна, сплошным потоком вливавшейся в изможденное тело хранителя. – Плохо, – беззвучно обронил в тишину Шранк, и Сартас немедленно к нему повернулся. – Не получается? – Не то чтобы… – Воевода покачал головой. – Вашего хранителя укусила самка мимикра… помнишь ту гиену, чей прикус так не понравился Белику? Так вот, они ядовиты, их слюна растворяет даже гномью сталь. А уж если попала в кровь, да еще и в кровь мага, то пиши пропало. Таррэн пытается обезвредить заразу, но, боюсь, даже его сил может не хватить: прошло слишком много времени. Там все насквозь должно разъесть – сердце, кишки, печень… Удавлю этого молчуна, если выживет! Гордость ему, видите ли, не позволила сказать! Сейчас только родовой перстень удерживает его на грани. Да еще Белик, хотя не могу сказать, насколько его хватит. – Откуда Белик знает песнь жизни? – пораженно откликнулся Корвин. – Этой магией в полной мере владеют только хранители! – Сам у него спроси. – Н-нет, спасибо, – отчетливо содрогнулся темный эльф, и Шранк понимающе усмехнулся. – Обожду до следующей жизни, пожалуй. Скажи лучше, зачем мы тащили Линнувиэля сюда? Почему нужно делать это во дворе, а не в комнате? – Потому что Карраш не пролезет в окно. – При чем тут Карраш? – опасливо покосился на мимикра Маликон. – При том, что в его присутствии любая магия сходит на нет, – спокойно пояснил Шранк. Перворожденные быстро переглянулись. – А… – Все, – устало выдохнула Белка, неожиданно поднимая голову и отстраняясь от хранителя. – Больше слова не помогут: он жив, но резерв почти истощен. Даже с нашей помощью ему не хватит сил на борьбу. Надо что-то иное. – Он вернется? – напряженно спросил Таррэн, крепко схватив Линнувиэля за изувеченную руку и неотрывно следя за волной магии, благодаря которой все еще мог удерживать собрата по эту сторону реальности. Гончая отрицательно качнула головой. – Сам не видишь? У тебя резерв наполовину пуст, я от него руки вообще не убираю, а яд даже не начал выходить. Придется резать по живому. – Это убьет его. – Ты знаешь другой выход? Он почти допел песнь смерти, и теперь даже я не сумею его вернуть. По крайней мере – так… – Белка вдруг прикусила губу и быстро покосилась на благоверного. – Я не могу просить тебя об этом, – прошептал Таррэн, прекрасно зная, о чем она не договорила. – Если ничего не сделать, он умрет. Линнувиэль слишком стремился на ту сторону. Он хотел уйти, понимаешь? Иначе не решился бы спеть. Твой собрат недалеко, его еще можно вернуть, но его разум темен и пуст. У него нет семьи, нет возлюбленной и детей, к которым он мог бы тянуться. Нет дома и того, кто ждал бы его там. Нет ничего, что могло бы нам помочь. Конечно, ты можешь попробовать ему приказать, но, боюсь, сейчас он не услышит. И я знаю лишь одно средство, как заставить его забыть о смерти. – Бел, ты уверен, что это хорошая идея? – обеспокоился Шранк. – Нет, – тоскливо вздохнула Белка, но тут же встряхнулась. – Ладно, времени в обрез. Корвин, Маликон, держите его за вторую руку. Атталис, Аззар, навалитесь сверху. Таррэн, когда скажу – режь, да поглубже, чтобы яд выходил, иначе мы его не спасем. Когда кровь пойдет чистая, закроешь магией и перебинтуешь. Ирташ постережет периметр и проследит, чтобы твоя магия не утекала в никуда. Готовы? Эльфы без лишних слов подошли и стремительно заняли положенные места. Сразу четыре пары рук вцепились в хрипло дышащего Линнувиэля и вопросительно повернулись в сторону побледневшей Гончей. Они еще не знали, на что соглашаются, но были готовы на все, чтобы сохранить Линнувиэлю жизнь. Слишком мало хороших магов осталось у темного народа. И еще меньше – хранителей. И за потерю одного владыка с них потом обязательно спросит. – Хорошо, – сглотнула Гончая. – Попробуем его вытащить. Но, если у меня не получится, не обессудьте. – Давай, – неожиданно кивнул Сартас. – У него все равно нет шансов. Делай, что задумал, и не оглядывайся – мы не станем мешать. Слово. – Признание, однако, – невесело улыбнулась Белка. После чего стянула перчатки и обхватила голову умирающего эльфа руками – так, что левая ладонь легла ему на затылок, а правая коснулась покрытого испариной лба. Затем склонилась к его бескровным губам, на мгновение замерла, будто перед прыжком в холодную воду, и едва слышно выдохнула: – Ли-иннувиэ-эль… Перворожденные одновременно вздрогнули. – Ли-иннувиэ-эль… – пропела она чуть громче. Ласково, будто звала домой дорогого сердцу мужчину. Настойчиво, трепетно. Звала так, что невозможно не откликнуться, но… Ничего не случилось. Гончая немного осмелела и снова заговорила. Таким мягким вибрирующим голосом, что у перворожденных невольно дернулись руки и нервно застучали потревоженные сердца. – Линнувиэль, ты меня слышишь? Затем – короткая пауза. И снова: – Линнувиэль, вернись… С изящных пальчиков Белки сорвалось несколько изумрудных искорок, чувствительно кольнувших прохладную кожу эльфа и на мгновение осветивших рассыпавшуюся под ней полупрозрачную сетку вен. И молодой хранитель наконец дрогнул. Точно так же, как неверяще дрогнули перворожденные, которых тоже зацепило этой странной магией. Гончая слабо улыбнулась и, найдя нужный тембр, позвала еще раз, но уже требовательнее и настойчивее: – Линнувиэль, вернись. Ты слышишь? Тишина. – Вернись, эльф, еще не время. Ты мне нужен, хранитель. И снова – гнетущее молчание. – Услышь меня, остроухий… Возвращайся к свету. Ты помнишь его? Помнишь, как светит солнце? Как шелестит трава поутру и поет ивовая лурска[2 - Певчая птица. – Здесь и далее примеч. авт.]? Помнишь рассвет над священной рощей? Неужели ты не хочешь встретить его снова? Линнувиэль? С губ хранителя сорвался короткий вздох, больше похожий на стон, его ресницы затрепетали, пальцы непроизвольно сжались, а ноздри шумно раздулись, старательно ища источник будоражащего разум запаха, от которого быстрее бежала по венам кровь и учащалось сердцебиение. К нему хотелось идти, хотелось стремиться к этому чуду, хотелось дышать им еще и еще, наслаждаясь каждым мгновением. И он неуверенно качнулся навстречу. – Я жду тебя, Линнувиэль, – шепнула Белка, почти касаясь его губ. «Зачем?» – едва слышно откликнулась чужая мысль. – Потому что я так хочу. «Кто ты?» – Приди и узнаешь. Ты же хочешь понять? Чувствуешь, как сильно бьется сердце? Тогда поверь: сейчас не твое время. Ты должен вернуться. «Белик?!» – О да. Ты все еще жив, эльф, и я не пущу тебя на ту сторону. Иди ко мне. Возвращайся… Она говорила и говорила, крохотными шажками выводя его душу из мрака. Линнувиэль будто просыпался от долгого сна, инстинктивно тянулся к ней и все быстрее шел навстречу самому восхитительному запаху, который только знал в своей жизни, – запаху эльфийского меда, щедро приправленному ароматом смертельной угрозы. Корвин замер, тщетно пытаясь вытравить из своей головы этот вкрадчивый голос, от которого начинали потеть ладони и пугливо трепетало в груди сердце. От вида двусмысленно прильнувшей к собрату Гончей его передернуло, но вскоре это прошло, и теперь эльф со все возрастающим беспокойством следил, как жадно дышит молодой хранитель и настойчиво тянется навстречу, ища в пустоте… кого? Или что? Корвин боялся даже подумать. У Маликона тоже закаменело лицо. Но отвращения к двуликому пацану, как ни странно, не было, потому что зов ударил и по его истерзанным нервам. Он неожиданно поймал себя на том, что тоже тянется навстречу. Желает подойти, коснуться и выяснить, каким образом у Белика получается разжигать кровь, заставлять ее кипеть, бурлить и вызывать нескромные мысли. Необъяснимые, пугающие, смешанные с растерянностью и каким-то ревнивым беспокойством. Что это? Почему он не может отвести глаз? Что за магия в этом лице, в этом голосе? Что за сила, если после каждого слова сердце сходит с ума и рвется наружу? Мальчишка… обычный человеческий мальчишка. Полукровка, которого в другое время убили бы на месте! Но эти глаза… Торк! Нет сил от них отвернуться! Аззар и Атталис, которых тоже пробрало до самых печенок, намертво сжали зубы, вцепившись в хранителя клещами. Напряженные, смятенные и полностью растерянные, но с каждым мигом все сильнее поддающиеся пугающему очарованию Гончей. – Линнувиэль лерре Л’аэртэ! – вдруг властно произнесла Белка, одновременно отстранившись, и в этот момент эльф широко распахнул глаза. Он непонимающе моргнул, еще не до конца осознав случившееся. Но почти сразу нашел источник голоса, за которым упорно шел из мрака, и уперся в два бездонных голубых колодца. На мгновение замер, смутно узнавая, но уже не в силах устоять перед магией древних рун. Затрепетал, словно попавший в сеть мотылек, жадно вдохнул медовый аромат. И, едва в глубине глаз Гончей загорелись призывные изумрудные огни, вдруг потерял голову – неожиданно рванулся, выворачивая суставы, разрывая связки и грозя расшвырять собратьев по сторонам. – Держите! – рявкнул Таррэн, наваливаясь на него с удвоенной силой. Перворожденные прижали бьющегося в судорогах хранителя к земле, но тот все рвался и рвался на волю. Эльфам пришлось приложить массу усилий, чтобы удержать его и не позволить коснуться Гончей, но Линнувиэль не собирался сдаваться – ее зов был сильнее боли, страха и даже смерти, потому что противиться этим чарам Ледяная богиня не могла. Ведь именно для этого они когда-то и создавались. – Он… слишком силен… – выдавил Корвин, изо всех сил наваливаясь на мечущегося хранителя. – Аззар, Атталис… – Держу! Маликон, еще! – Сейчас… только бы магией не шарахнул! – Не должен – он ослаб. – Ослаб?! Но тут Белка опомнилась и бережно провела кончиками пальцев по щеке мечущегося по земле хранителя. – Тихо, Линни, тихо. Все хорошо. Она снова наклонилась, позволив ненадолго заглянуть себе в душу, и Линнувиэль послушно затих, но при этом неотрывно смотрел в позеленевшие глаза и понимал, что не забудет их до конца своих дней. – Белик… – Вот и славно, – печально улыбнулась Белка, и одурманенный эльф открыто улыбнулся в ответ. – Он мой. Таррэн, давай, он больше не будет рваться. Таррэн без промедления вспорол кожу на изуродованном плече и чуть сдвинулся, когда из раны широким потоком хлынула темная, почти черная кровь. Линнувиэль болезненно дернулся, но тут же снова успокоился, потому что на лоб легла прохладная рука и милосердно забрала его боль. А вместо боли пришли умиротворение и необъяснимый покой, которых он никогда прежде не знал. От аромата эльфийского меда кружилась голова, от звуков чужого голоса неровно стучало сердце и сами собой отступали печали. Все потеряло сейчас значение – и боль, и сомнения, и прежние страхи. Свежая рана на плече. Покрытый кровавыми разводами нож в руке молодого лорда. Даже ошарашенно взирающие сверху собратья, надежно придавливающие его тело к холодной земле и неотрывно следящие за каждым движением. Кажется, только сейчас – лежа в луже собственной крови, темный эльф неожиданно понял, для чего жил все это время. К чему стремился, о чем мечтал. Никогда прежде он не чувствовал себя таким поразительно цельным. Не верил, что такое бывает. И вдруг со всей ясностью осознал, почему лорд Торриэль так трепетно бережет своего удивительного мальчишку. Этого странного полукровку, которого порой хотелось удавить. Линнувиэль также понял, что больше никогда не поднимет на него руку. Позволит творить все, что душе угодно, даже называть себя гадким именем «Линни», лишь бы когда-нибудь, хотя бы раз в жизни, иметь возможность почувствовать то, что открылось ему сейчас. – Все хорошо, – неслышно вздохнула Гончая, осторожно отстраняясь и отводя от эльфа горящий взгляд. – Я не дам тебе умереть. Веришь? – Не уходи, – хрипло шепнул эльф, внезапно испугавшись, что это чудо безвозвратно исчезнет. – Закрой глаза, – велела Белка, и он послушно смежил веки. – Тебя это больше не касается, младший хранитель знаний. Боли нет, а значит, ты снова свободен. Ты жив, Линнувиэль, и сейчас быстро уснешь. Ты ведь сделаешь это, мой ушастый друг? – Да. – Не разочаруешь меня? Не помрешь, как собирался? – Нет. Не стану. – Хорошо, – смягчившись, шепнула Белка в остроконечное ухо. – А теперь спи, эльф, и помни, что я тоже всего лишь сон. Просто красивый сон, которого ты больше никогда не увидишь. Линнувиэль слабо улыбнулся и моментально провалился в темноту, а потому не увидел, как поспешно она убрала руку с его лба. Как стремительно отодвинулась, наблюдая за быстро светлеющими потоками крови из очищающейся раны. Не почувствовал, как Таррэн вливает в его тело живительную силу под бдительными взглядами мимикров и слегка ошалевших сородичей, на глазах у которых только что совершили настоящее чудо. Он не видел, как спешно готовятся для него чистые лоскуты. Как умелые руки сноровисто перевязывают рану, смазывают чем-то тягучим и желтым, до боли напоминающим свежесобранный мед. А в скором времени ее края сами собой начинают спаиваться в одно целое… Линнувиэль ничего этого уже не видел. Он спал. Снился ему на удивление странный сон, в котором он стоял на знакомой с детства поляне и с благоговением смотрел на свой родовой ясень. А затем медленно опустился на колени перед старым деревом, на котором впервые за много тысячелетий расцвел маленький белый веток. Он знал, что так не бывает, но во сне вдруг показалось, что это правильно. Что именно так должно быть. А когда Линнувиэль наконец склонил перед ясенем голову, признавая прежние ошибки, то родовой дракон, обвивший могучий ствол, вдруг приоткрыл тяжелые веки и до самого дна пронзил его душу удивительным взглядом бездонных, удивительных, неправильных, но таких знакомых голубых глаз… Белка отползла от жадно впитывающего магию эльфа подальше и зябко обхватила себя руками. – Малыш? – обеспокоенно поднял голову Таррэн. – Делай, – прошептала Гончая, пряча лицо в коленях. – Пусть будет не напрасно. Пожалуйста, спаси его. Я справлюсь. – Карраш, присмотри. Мимикр сместился в сторону, в мгновение ока закрыв хозяйку собой, и застыл, выискивая возможных безумцев, рискнувших потревожить его сокровище. Но таковых вокруг не оказалось – перворожденные благоразумно отвернулись и сделали вид, что вовсе ни при чем. Белка благодарно обвила руками шею Карраша, тихонько вздохнула и снова замерла, страшась витающего вокруг запаха крови и старательно не думая о том, во что может превратиться лежащий неподалеку мужчина, если она хоть на волосок сегодня ошиблась. – Малыш… – Сильные руки мужа бережно подхватили ее, прижимая к широкой груди. – Линнувиэль выживет. Поспит побольше, пополнит резерв, а когда через пару дней придет в себя, то даже не заметит разницы. Рука будет действовать так же, как раньше. С ним все будет хорошо. Она только кивнула. – Тогда я посплю, ладно? Таррэн обеспокоенно заглянул в ее потускневшие глаза, но не увидел там былой ненависти. Только горечь и тревогу за жизнь одного непутевого эльфа. Да, Гончая сильно изменилась за эти годы. Действительно отпустила прошлое и многое бы отдала, чтобы сохранить жизнь кровному брату своего любимого мужчины. – Спасибо, малыш, – шепнул эльф, бережно касаясь губами ее виска. – Да не за что. Похоже, ты был прав… – В чем именно? Белка слабо улыбнулась. – Что вы не все одинаковые. Таррэн с нежностью посмотрел на свою удивительную пару. Пусть она не привыкла выставлять это напоказ, пусть не любила произносить вслух прописные истины и редко показывала себя, настоящую. Но то, что она сделала сегодня, говорило о ней лучше всяких слов. Любимая, родная, единственная его половинка… Он мог бы любоваться ее точеным профилем вечность. Дышать ею. Наслаждаться близостью, как величайшей драгоценностью и благом, которого он, возможно, не очень-то заслуживал. Но неожиданно Таррэн подметил в ее глазах усталость и, вместо того чтобы крепко поцеловать, неохотно отстранился. – Конечно, иди. Я скоро. Белка, не оборачиваясь, покинула двор в сопровождении верного Карраша. И лишь когда она исчезла за углом дома, Таррэн неслышно вздохнул. – Так, берите его с двух сторон и готовьтесь поднимать. Корвин, Шранк – вы снизу. Аззар, Маликон, примете наверху. Атталис – на тебе двор. Сартас… – Я позову Мирену, – кивнул советник владыки, не дожидаясь нового распоряжения. – Да, ее помощь понадобится. Ирташ, вы с Каррашем стережете здесь и даете знать, если что не так. Местных не пугать, собак с ходу не жрать, посторонних не сразу топтать насмерть, а сперва вежливо интересоваться, какого Торка они тут забыли. Будут излишне шуметь – успокоишь. Не получится – позовешь нас. Мимикр понятливо рыкнул и с готовностью сдвинулся под нужное окно, всем видом демонстрируя, что с этой стороны в комнату хранителя никто не только не проникнет, но и близко не подойдет. А если надумает упрямиться, то ему же хуже. – Прекрасно. Тогда на раз-два… Глава 2 – Вал? – тихонько позвала Мелисса, склонившись над неподвижным опекуном. – Вал, ты меня слышишь? Страж едва слышно вздохнул, но не пошевелился. Только ресницы слегка дрогнули в ответ, да чуть громче стукнуло сердце, показывая, что какая-то часть его души все-таки услышала и откликнулась на настойчивый зов. Он по-прежнему был бледен, казался изможденным, ослабленным и каким-то беспомощным, однако глубокая рана на груди затянулась. Теперь там остался белесый рубец, вокруг которого уже исчезала болезненная припухлость. Правая рука тоже постепенно подживала, покрываясь нежной розовой кожей, следы ожога медленно сходили на нет. Лицо перестало быть застывшей маской, его черты смягчились, утратили неестественную остроту и позволяли надеяться, что могучий Страж вскоре оправится от предательского удара. Правда, несмотря на старания хранителей, в себя Вал так и не пришел. Мелисса с тяжелым вздохом подняла голову. – Когда он очнется? – Не могу сказать, – покачал головой Аттарис, проведя изящной ладонью над головой смертного. – Он выживет, это уже не вызывает сомнений: аура чиста и не требует постоянного наблюдения. Раны закроются полностью, разум тоже не пострадал, но момент пробуждения все еще скрыт от меня. Боюсь, магический удар оказался для твоего друга слишком силен, чтобы надеяться на скорое выздоровление, однако опасности для жизни нет. – Сколько еще ждать? – Не знаю. День, неделю, месяц… может быть, больше. Будь он одним из нас, я мог бы сказать точнее, но со смертными мы обычно дела не имеем. Магия нашего леса не предназначена для людей, поэтому трудно предположить, как на нем отразятся наши заклятия. Но, как только твой друг очнется, мы сразу почувствуем это. – Спасибо, – шепнула Мелисса, пряча повлажневшие глаза. – Можно я еще приду? – Конечно, дитя, – тепло улыбнулся немолодой хранитель. – Ему больше нет нужды пребывать в священной роще, а в чертогах для тебя нет опасности. Приходи, когда пожелаешь. – Спасибо. – Ее личико немного посветлело, а на губах мелькнула тень ответной улыбки. После чего Милле поднялась и торопливо вышла из комнаты. Аттарис проводил ее долгим взглядом и мысленно покачал головой. Поразительная девочка. Удивительно много знает для простой смертной – о лесе, о травах, о магии темных и даже о ранах. Перевязала сегодня руку смертному так ловко и умело, будто каждый день своей недолгой жизни только и делала, что помогала раненым. Знала о целебных корешках, многие из которых вообще нигде, кроме священной рощи, не росли. Умела отличить одну травку от другой, была прекрасно осведомлена о том, что, когда и в какую очередь следует собирать, как заваривать, вымачивать и истирать в сложные порошки, а что нельзя сочетать друг с другом ни в коем случае. Даже спорила, если он вдруг не соглашался, и, как ни странно, ни разу не ошиблась. Да, казалось бы, такого не бывает! Однако Милле не только это знала, но и грамотно использовала свои знания. Причем так, что семисотлетний хранитель просто диву давался. Более того: наблюдая за ней уже который день, все чаще ловил себя на мысли, что хотел бы увидеть ее снова. Радовался ее мимолетным улыбкам, тихонько лелеял в душе установившееся между ними хрупкое доверие. А еще он очень хотел найти предлог, чтобы заглянуть ей прямо в глаза, будто именно в них был скрыт готовый ответ на бесконечное множество вопросов. – До завтра, Аттарис, – прозвенел снаружи чистый голосок девушки, и хранитель против воли улыбнулся. – До завтра, Милле. Он немного помедлил, разрываясь между внезапным порывом догнать ее, чтобы самолично проводить до выхода из чертогов, и желанием убедиться еще в одной своей догадке. Секунду поколебался, попеременно косясь то на дверь, то на своего упрямого подопечного, который упорно не желал приходить в себя. Но затем все-таки отказался от первой мысли. Незачем делать двойную работу – подругу молодого лорда есть кому проводить. Большинство офицеров дворцовой стражи и так каждый раз отчаянно спорят, кто следующим заступит в караул: маленькая Милле уже давно и прочно обосновалась в их мыслях, но немного найдется тех, кто согласится открыто в этом признаться. Да и незачем питать пустые надежды. Юный лорд сразу дал понять, что случится с неразумными сородичами, которые посмеют коснуться его избранницы. Как все потомки Изиара, он был горяч, несомненно ревнив и опасен. А заступать дорогу наследнику трона было бы плохим решением. Особенно тогда, когда владыка Тирриниэль стал стремительно терять свою силу. Аттарис неслышно вздохнул, окончательно стряхивая с себя романтические порывы, и снова повернулся к широкому ложу. – Что с тобой не так? – пробормотал он, склоняясь над неподвижным телом Стража. – В чем дело? Почему у меня не получается? Рыжеволосый ланниец угрюмо промолчал. Но за прикрытыми веками, будто услышав голос перворожденного, тревожно дернулись глазные яблоки. Так, словно Вал понимал его сомнения, но упорно не желал поддаваться. Эльф оказался внимательным: заметил, а потому неуловимо нахмурился и склонился ниже, одновременно проводя ладонью над лицом и грудью смертного. Странно, но сканирующее заклятие не выявило признаков возвращения сознания, не сумело коснуться разума человека даже краем, хотя кое-какие отличия в ауре все же нашло – сегодня у смертного она чуть ярче горела алым в области сердца. Точно так же, как случилось вчера и позавчера. Однако сегодняшним утром, до прихода красивой девушки Тира, этого не было. Затем вдруг появилось, как намек на легкую радость от встречи, помноженную на облегчение от мысли, что с ней все в порядке, а теперь снова истаивало, уступая место прежнему серому цвету подозрительности и недоверия. Что это такое? Как расценивать эти изменения? Торк! Этот смертный реагировал на вмешательство магии так, будто сам обладал даром! Сперва стремительно шел на поправку, набираясь и напитываясь чужой силой, но потом как отрезало – он снова стал холоден и безучастен. Порой даже складывалось впечатление, что он сопротивляется усилиям хранителя. Смертельная опасность миновала, и теперь он словно осознанно отстранялся от помощи! Только изредка, рядом с Милле, немного оттаивал и тянулся навстречу, раны затягивались, он исцелялся. Каждый день по капельке, совсем по чуть-чуть, но все же шел за ней к свету. Однако стоило ей уйти, как ланниец снова впадал в небытие, покрываясь почти ощутимой коркой безразличия. – Кто же ты такой? – непонимающе отодвинулся от ложа хранитель, внимательно всматриваясь в суровое лицо человека. – Маг? Воин? Ведьмак? Аура обычная, амулетов нет, никакой силы от тебя не исходит, а ты все равно сопротивляешься. Не понимаю… Вал, как и прежде, промолчал. – Сдвигов нет? – тихо спросил от дверей вкрадчивый голос, и Аттарис, вздрогнув от неожиданности, почтительно склонил голову. – Иттираэль… Старший хранитель, зайдя внутрь, небрежно кивнул. – Так что со смертным? Живой? – Без изменений. – Все еще сопротивляется? – Да. Но в себя не приходил ни разу. – Плохо. А девчонка? Аттарис внутренне напрягся, уловив интерес собрата к своей необычной гостье, и заметно встревожился. Не нравилось ему это: Иттираэль редко проявлял интерес к смертным, а о Милле за последнюю неделю спросил уже трижды. И все время таким же делано-отстраненным тоном, который появлялся у старшего хранителя, когда он задумывал нечто сомнительное. Но вставать у него на пути – смертельно опасное занятие. Перечить вслух – еще опаснее, а противостоять в открытую магу его силы мог только полный безумец. Все знали, что старший хранитель лишь немного уступал в силе владыке Тирриниэлю. А нрав имел такой, что даже непосвященным становилось понятно: Изиар мог по праву гордиться таким потомком, пусть старший хранитель и принадлежал к второстепенной ветви рода. – Приходила сегодня, – осторожно ответил лекарь, чувствуя, что ступает по тонкому льду недомолвок. Иттираэль внимательно посмотрел на собрата, будто что-то подозревая, и тот напрягся еще больше: тяжелый взгляд почти тысячелетнего мага пронзал насквозь не хуже иного меча. Мог сломать волю, парализовать и морально выпотрошить – быстро, умело и абсолютно безжалостно. – Ты заметил разницу? Аура изменились? Он хоть как-то отреагировал? Аттарис склонил голову в жесте уважения, старательно пряча за длинной челкой выражение глаз. – Взгляни сам. – Я спрашиваю у тебя, равный! Что с ранами? Ты добрался до его разума? – На данный момент я не вижу разницы, – бесстрастно ответил Аттарис, с неподдельным удовольствием подметив раздражение в глазах собеседника. Недоговоренность – это небольшая месть за презрительное «равный». Месть немолодого, но неглупого целителя, которому никогда не подняться выше достигнутого сто лет назад потолка. О нет, никакой лжи – сущая правда, ведь на данный момент отличий в ауре действительно не было. Она стала такой же бледной и размытой, как вчера, позавчера и много-много дней до этого. Никаких всплесков там нет и в помине, хотя парой минут раньше… но старший ведь не спрашивал конкретно об этом. А значит, у Аттариса было полное право не распространяться об этом незначительном отклонении. Пусть-ка поломает голову, ллер высокородный сноб! Иттираэль поджал губы и, на пару мгновений склонившись над смертным, знакомым жестом провел рукой по воздуху, считывая чужую ауру и то, что было скрыто под ней. Но убедился в том, что за последние дни она ничуть не изменилась. После чего выпрямился, ожег смиренно сложившего руки собрата недовольным взглядом и вышел. Аттарис незаметно перевел дух. Опасно играть в эти игры, не имея на руках достаточного количества козырей: Иттираэль сомнет и не заметит, если почует малейшее неповиновение. Для него имеет значение лишь одно – безоговорочное подчинение древнему роду, к которому вели его собственные корни, и родовому дракону, осеняющему этот мир своими черными крыльями. Все остальное хранителя совершенно не волновало, даже жизни сородичей. Потому-то и приклеилось к нему меткое прозвище – за глаза его называли Нетопырем. Как и все остальные, Иттираэль просто жаждал узнать, откуда взялся юный Тир, сумевший всего в долю мгновения смутить умы эльфийских старейшин и самого владыки Тирриниэля. Аттарис покосился на ровно дышащего человека и неожиданно порадовался тому, что высокомерный сородич не сумел до него добраться, – глубокий сон надежно ограждал разум рыжего от посягательств. Подобно броне, оберегал уязвимое для магии эльфов сознание. А значит, его упорство к лучшему: чем глубже незнакомый воин погружен в беспамятство, тем дольше молодой наследник может быть спокоен за друга. А Милле может быть уверена: ланнийцу не грозит кончина до тех пор, пока Иттираэль не найдет способ вытянуть из него необходимые сведения. – Не советую тебе воскресать, – неожиданно посоветовал Аттарис, пристально всматриваясь в спокойное мерцание человеческой ауры. – По крайней мере до тех пор, пока Тир не войдет в полную силу. И будь уверен: Иттираэль не даст тебе ни единого шанса, кем бы ты ни был. Хранитель в последний раз взглянул на оставшееся безучастным лицо Стража и с досадой поджал губы. Он бы не хотел огорчать будущего повелителя и его избранницу известием о внезапной гибели их смертного друга. А то, что Иттираэль не отступится, пока не выяснит правду, было очевидным: старший хранитель не любил недоговоренностей. Но спрятать человека в Темном лесу невозможно, оградить от внимания мага – тем более. Остается только поддерживать в нем подобие жизни и надеяться, что он сумеет уцелеть в этом переплетении чужих планов, намерений и интриг. Аттарис снова поймал себя на мысли, что делает это только ради Милле, и отвернулся, не желая признавать, что в кои-то веки не устоял против женских чар. После чего запахнулся в плащ и вышел, мгновенно затерявшись в лесу. А потому не увидел, как невзрачная аура Стража дрогнула, уплотнилась и подтянула края, будто почуяла угрозу, затем ненадолго расширилась, словно осторожно выясняла обстановку, и, наконец, холодно мигнула. – Почему вы называете своих хранителей равными? – спросил Тир, прислонившись к замшелому валуну и смахнув со лба выступивший пот. Владыка Л’аэртэ развеял скопившийся в воздухе запах гари и присел рядом. – Потому что они не относятся к прямым потомкам Изиара. Это второстепенная ветвь, представители которой не утратили силы, но всегда будут слабее, чем прямые наследники. Их немного: всего пять преданных моему роду семей, из которых и делается выбор в пользу хранителей. Нынешних равных ты уже видел – Аттарис, Брегарис, Барронис, Терринис и Лавванис. Окончание «ис», как ты понимаешь, присутствует в их именах не случайно и указывает на близость к правящему дому. «Огнем жизни» они, разумеется, владеют в меньшей мере, чем мы с тобой, но все же достаточно, чтобы иметь неплохой в этом мире вес. Остальные – так, мелкие фокусники, не представляющие для Темного леса особой ценности. – Почему все так сложно? – Трудно сказать, – отряхнул ладони правитель. – Наверное потому, что сила Изиара способна в полной мере проявиться максимум в двух магах одного поколения, иначе она просто рассеивается. И это касается всех уцелевших ветвей нашего рода. Без исключения. – Хочешь сказать, что только по этой причине среди Л’аэртэ принято иметь лишь двух наследников мужского пола? – заинтересовался Тир. – Не только по этой, но в том числе. – А Иттираэль? Почему в нем столько силы? – Гм, – задумался Тирриниэль. – Должность старшего хранителя была утверждена еще во времена Изиара, и ее всегда занимали наиболее опытные, сильные и сведущие в нашем искусстве маги. Не удивляйся, что он так силен: в свое время Изиар оставил после себя несколько сыновей, от которых и пошли потом разные ветви рода. По этой же причине окончание имени Иттираэля совпадает с моим, а его «Огонь жизни» лишь немногим уступает твоему. – Сравнил! – неприязненно буркнул Тир, сверкнув неуловимо покрасневшими глазами. – Вижу, Иттираэль тебе не нравится, – усмехнулся владыка, и Тир насупился еще больше. – Зря. Именно его усилиями мне удалось отправить зов и помочь вам найти сюда дорогу. С его же помощью поддерживается защита вокруг всего Темного леса и моих чертогов, а также порядок в священной роще. – Тогда он опаснее, чем я думал. – В голосе Тира проскользнула задумчивость. – А почему хранителей только семеро? Почему именно так: пятеро равных, младший и старший? Я думал, ваше священное число – девять, а не семь. – Верно. Но ты забыл посчитать меня и моего сына. – У тебя два сына, – хмуро поправил юноша, и владыка немедленно помрачнел. – Было. Но продолжает род только один, как в любой ветви. В том числе и в той, к которой принадлежит Иттираэль. По крайней мере, так было все девять эпох. Кстати, его младший брат наверняка понравился бы тебе больше. Даже жаль, что всего две луны назад я отправил его в Серые пределы. – Куда? – неподдельно изумился юный маг, невольно отвлекшись от раздумий. – Ты с ума сошел! Темного мага – в Проклятый лес! Его же прибьют еще на подходе! – Такова цена, потому что я должен увидеть сына. – Так он сюда и вернулся! Думаешь, он простит тебе прошлое?! – Нет, – вздохнул Тирриниэль. – Но если он не согласится, то придется положиться на вас с Милле. Тир моментально подобрался. – Нет. – Ты даже не знаешь, о чем пойдет речь, – мягко сказал владыка. – Нет, – упрямо насупился юный маг. – Как только появится возможность, мы уйдем. Ты не смеешь настаивать! Ты поклялся! – Я не отказываюсь от своих слов, – осторожно напомнил Тирриниэль, надеясь, что успел достаточно натаскать вспыльчивого отпрыска и тот не вспыхнет посреди рощи живым факелом. – Если помнишь, я пообещал учить тебя так, как учил бы собственного сына. Дал слово, что помогу твоему другу и не стану препятствовать, если вы с Милле решите уйти. Но это вовсе не значит, что меня это не огорчает. Тир на мгновение замер, неожиданно поняв, о чем сказал владыка. Торриэль должен сюда прийти? И еще зов этот, который младший сын владыки заведомо не смог бы услышать, ведь пределы глушат магию! Для чего тогда вообще был нужен посол в Серые пределы? Только лишь для того, чтобы привести сюда последнего потомка этой проклятой ветви древнего рода? Боги! Как же он раньше не подумал! Неужели речь – о девяти кругах жизни? В таком случае эта встреча станет для них с Милле последним днем. – Что ты задумал? – сухо и холодно спросил Тир, сверля собеседника зелеными глазами, в которых все быстрее разгоралось бешеное пламя. Владыка Л’аэртэ, пребывавший в глубокой задумчивости и оттого не почувствовавший опасных перемен, только вздохнул. – Разве я обманул тебя хоть в чем-то? – покачал головой Тирриниэль. – Разве дал повод усомниться? Сделал что-то плохое? Причинил вам вред? Обидел? – Для этого повод не нужен. Достаточно одного желания. – Тир… – Что ты задумал?! – раздельно повторил юный маг, хищно сузив глаза и буквально вломившись в чужой разум, стремясь во что бы то ни стало добраться до правды. – Зачем ты собираешь сюда всех потомков Изиара? Для чего это нужно? Что ты ищешь в нашей крови? Зачем тебе понадобился сын, два с половиной века назад отлученный от рода? И для чего тебе понадобились мы? Оба?! Но в этот раз повелитель был настороже – вовремя усилил защиту и искусно уклонился от удара. После чего умело выдворил нахрапистого лазутчика из своего разума и несколько самодовольно усмехнулся. – Не стоит тратить силы, мальчик. Я не совершаю ошибок дважды. – Боюсь, ты все-таки ошибся. Причем не дважды, а трижды, – процедил Тир, неожиданно став равнодушным, как при первой встрече. После чего стремительным движением поднялся на ноги и быстро направился прочь. – Тир! – запоздало спохватился владыка, но юный маг даже не обернулся. – Тир, постой! Нет ответа. Ни гневного слова, ни громкого обвинения, ни-че-го. Только глухое молчание и холод. Снова этот холод подозрительности, от которого уже мурашки по коже бегут. А вместе с ним – и новое потрясение: вместо лучистой ауры перворожденного перед внутренним взором владыки вдруг возникла непонятная хмарь. Просто возникла из ниоткуда, заключила юного эльфа в непроницаемую для чужого взора сферу и укрыла от посторонних. Причем так быстро и привычно, что царственный эльф не сразу сообразил: именно благодаря ей молодой маг сумел столь долго оставаться неузнанным. – Тир! Да что на тебя нашло?! Вернись! – Спасибо, не стоит, – донеслось холодное в ответ. – Кажется, я сыт учебой по горло. Благодарю за науку, но я не люблю играть вслепую. – Я не обязан отчитываться перед тобой о своих планах! – возмущенно выдохнул Тирриниэль ему в спину. – Конечно. Ты вообще никому и ничего не обязан. Зачем кому-то доверять и рисковать своим положением? Пытаться что-то сохранить, если можно просто использовать? Удобно, не спорю. Умно, ловко и, как всегда, изящно. Ты же у нас не любишь трудностей? Предпочитаешь сделать все быстро и надежно, не считаясь ни с кем и ни с чем? Да и зачем узнавать мнение кролика перед тем, как бросить его в котел? Жалкая бессловесная тварь… Но я не желаю в этом участвовать. И быть твоим кроликом тоже не хочу. – Проклятье! – процедил Тирриниэль. – Не считай себя самым умным, мальчик! – Да что ты? Куда мне с тобой тягаться! – язвительно отозвался Тир, исчезая среди деревьев. – Не приучен, знаешь ли, плести интриги и предавать. Не смог научиться, представь себе! А еще не смог бы целенаправленно собирать вокруг себя кровных родственников, чтобы потом спокойно воспользоваться их силой! Достойно потомка Изиара, не правда ли?! – Что? – искренне оторопел владыка Л’аэртэ, а потом вспомнил про девять кругов жизни, ради которых его древний прародитель когда-то пошел на сущее безумие, и вдруг спал с лица. «Неужели Тир считает, что я способен на такое?! – возмутился про себя владыка. – Могу по капле выцеживать жизнь из своих собственных потомков, чтобы прожить на несколько десятилетий больше, чем отпущено? Что ради этого умолял единственного сына вернуться?! Неужели он полагает, что я опустился до Изараэля и решил забрать чужую жизнь в обмен на свою?! Посчитал, что я уподобился проклятому?!» Побледнев как полотно, эльф покачнулся и в тот же миг почувствовал, как что-то болезненно сжалось в груди. Да так сильно, что в глазах потемнело, а из горла сам собой вырвался странный звук, больше похожий на стон. Тирриниэль судорожно сглотнул, не в силах справиться с новыми для себя ощущениями. Оглушенный, ошеломленный и сломленный, он замер посреди белоснежной рощи, тщетно пытаясь избавиться от нарастающего гула в ушах. Нет, не обида это была и не злость. Не горечь от неправедного обвинения. Не предательство, не боль и даже не ярость. Нет. У него будто душу вырвали. А вместо нее внутри осталась лишь пугающая, стремительно разрастающаяся пустота, в которой глумилась и плескалась, не зная границ, тоска. Тирриниэль потерянно опустился на колени. «Что ж, мальчик… может, ты и прав. Может, мне действительно пора уходить. Я не смог убедить тебя в самом простом. Не сумел вызвать даже толики доверия, и ты ненавидишь меня, как прежде. Ты никогда не войдешь в мой род. Не станешь под сенью ясеня и не вдохнешь в него новую жизнь. Мой народ погибнет в неверии и сомнениях, проклиная меня за ошибки. Ненавидя, как ты сейчас. Наверное, это и есть тот знак, после которого нет больше смысла верить. Но тогда ты действительно прав: мне стало незачем жить…» Вокруг повелителя сомкнулась темнота, отсекая посторонние звуки, мысли, печали. Куда-то пропали прежние чувства, а вместо них пришло безразличие и непонятная, но спасительная апатия. И только тяжкий ком в груди стал гораздо больше, да сердце дало непредвиденный сбой. «Пора…» – шепнуло подсознание, и свет вокруг венценосного эльфа почти померк. Но вот рядом раздался странный звук, нарушивший гнетущую тишину. Владыка Л’аэртэ поднял остановившийся взгляд и посмотрел в нахмуренное, смутно знакомое лицо, в котором только спустя несколько секунд признал юного эльфа, зачем-то решившего вернуться. Для чего? Неужто померещилось? Но выцветшие от горя глаза не подвели: Тир действительно не ушел. В последний момент все-таки вернулся, а теперь со странным выражением изучал постаревшего владыку. Внимательно оценивал. Сравнивал. Пытался понять и почувствовать, что творится у того на душе. Отчего так изменилось его лицо и почему мучительно искривился красиво очерченный рот. Тирриниэль даже не сопротивлялся, когда чужая мысль осторожно коснулась его смятенного разума. Просто равнодушно следил, как молодой маг неуверенно ворошит его воспоминания, как читает покорно предоставленные мысли и с досадой кусает губу, понимая свою оплошность. Он только об одном постарался умолчать, одно-единственное постарался скрыть от пытливого взгляда и сделать так, чтобы Тир никогда не узнал, насколько сильно он укоротил жизнь одного старого эльфа, когда рискнул провести свое первое полноценное единение. Но, кажется, и с этим справился не очень хорошо. – Извини, – наконец глухо уронил Тир, отводя глаза. – Я не знал, что все так плохо. Владыка Л’аэртэ с холодным безразличием посмотрел на свою последнюю надежду. Вот теперь ему действительно нечего стало скрывать. Он больше ни на что не претендовал. Не надеялся и уже не требовал. Просто ждал со смирением тысячелетнего старца. И реши Тир сейчас покинуть Темный лес, не стал бы его останавливать. Не ответил бы ни на одно обвинение и принял бы его с такой же несвойственной покорностью. Он бы просто умер, не сходя с этого места, и не пожелал бы иного. Однако Тир не стал ничего говорить. Недолго поколебавшись, он неожиданно обнял родича за плечи, ненавязчиво подтолкнув в сторону печально шумящих ясеней. А затем осторожно усадил, принес откуда-то свежую воду, проследил, как бессильно упали некогда сильные руки, и, наконец, тяжело вздохнул. – Торкова лысина! Кажется, я перестарался… Эй, эй! Не спи, кому сказал! Если ты помрешь, думаешь, мне станет легче? Открой глаза, остроухий! – Он потряс усталого эльфа за плечи, но тот только вяло мотнул головой и едва не упал, все больше впадая в непонятное оцепенение. – Ну нет, так дело не пойдет! Я тебе что, нанимался сидеть на этом дурацком троне?! А вот Торка лысого! Не выйдет! Память Тирриниэля снова услужливо раскрылась перед обеспокоенным Тиром, тихонько подсказывая, насколько опасны для готовящегося к Уходу эмоциональные потрясения. Затем скрупулезно подсчитала, сколько этих потрясений пришлось пережить в последнее время сильно сдавшему владыке. Вежливо сообщила, что в последние дни перед Уходом потомки Изиара нередко утрачивают присущую им жестокость. Становятся податливее, будто природа давала им крохотный шанс переосмыслить прошедшие тысячелетия. Затем деликатно кашлянула, умолчав о последнем инциденте, приведшем Тирриниэля на грань, и, наконец, смущенно сообщила, что бессмертный повелитель, оставшийся накануне без магических резервов, способен умереть прямо тут, в роще, на руках своего чересчур вспыльчивого потомка, если тот немедленно что-нибудь не предпримет. Более того, даже если получится вернуть его к жизни, то оставшееся время вряд ли превысит две-три недели полноценной жизни – Уход нельзя отменить. И даже старший хранитель, несколько лет назад создавший крохотный, воткнутый в левое ухо владыки амулет-накопитель, не способен этому помешать. Тир раздраженно хлопнул ладонью по колену и до боли прикусил губу, лихорадочно ища выход. Но быстро почувствовал, что у владыки, истощенного морально, магически и физически, просто нет желания сопротивляться, и именно в этом увидел свой единственный шанс. – Не выйдет! – зло прошептал он, неожиданно решившись. – Не получится сбежать на тот свет раньше времени! Хоть на три недели, но ты у меня оживешь, ясно? Я тебя на это толкнул, я же вытолкну! Вал меня, правда, убьет, когда узнает, но это будет потом. А сейчас тебе придется еще немного пострадать… Тир рывком разодрал шелковую тунику на груди обмякшего эльфа. Так же безжалостно испортил свою рубаху. Тряхнул буйной головой, отгоняя сомнения, и властно приложил стремительно нагревающуюся ладонь к груди владыки, туда, где едва слышно билось сердце. Тирриниэль не сопротивлялся. Юный маг сосредоточенно прикрыл глаза, взывая к своей непокорной силе. Почти сразу почувствовал знакомый жар в груди, свирепый огненный вихрь, пронесшийся по венам. Увидел перед внутренним взором пламя «Огня жизни» и направил его вперед – в умирающее, истощенное до предела тело древнего эльфа, который не так давно сделал для него то же самое. Просто отдал, желая всем сердцем жизни своему единственному внуку. И Тир не мог этого забыть. «Держись, дед. Сейчас тут будет жарко!» От вспыхнувшего пламени по стволам ближайших ясеней пробежала болезненная судорога. Тонкие ветки жалобно зашелестели и принялись неистово раскачиваться от невидимого ветра. Белоснежные листья мгновенно почернели, ссохлись и скрутились в дымящиеся трубочки. Трава в радиусе нескольких сотен шагов буквально испарилась. Земля прогрелась до состояния лавы. Камни сперва покраснели от жара, а потом начали медленно плавиться, словно пытаясь слиться с почвой и подземными водами. Стена огня, вырвавшись из груди Тира, всей своей мощью ударила в белоснежные стволы. Пронеслась по ним ураганом, срывая серебристый покров, но не тронула больше ничего. Пощадила. В последний момент обошла стороной, чтобы полыхнуть в небе алой дугой, а затем вернуться успокоенной, покоренной и почти послушной. После чего осторожно втянуться в тело умирающего эльфа и свернуться там теплым клубком. Священная роща вздохнула и, не обращая внимания на бушующий вокруг нее огонь, ласково взъерошила растрепанную гриву своего непокорного сына прохладным ветерком. – Здравствуй, мой мальчик… – донеслось до него. Тир непонимающе поднял голову, но ощущение ласковых материнских объятий не исчезло. Напротив, стало сильнее, будто мама стояла совсем рядом и с нескрываемой гордостью смотрела на возмужавшего сына. Непонятно, как это произошло, но она все же была здесь и, оглядывая воцарившийся хаос, загадочно улыбалась. – Мама? – неуверенно позвал Тир, не понимая, как такое стало возможным. – Мама?! – Ты молодец, малыш… Ты все правильно сделал… Он слабо улыбнулся, и в этот момент все закончилось: бешено ревущее пламя так же стремительно улеглось и погасло, а мутная пелена перед глазами Тира исчезла. Пораженный до глубины души эльф увидел абсолютно невредимую рощу, в которой последние сгоревшие листочки спешно заменялись новыми, сквозь пепел стремительно пробивался свежий травяной ковер, а на границе безупречно круглой поляны возвышались не тронутые огнем ясени. А потом заметил ошалело оглядывающегося по сторонам повелителя, у которого седая шевелюра прямо на глазах темнела, а на щеках выступил румянец. – Что ты сделал?! – пораженно прошептал Тирриниэль, неверяще ощупывая свое посвежевшее лицо и засиявший яркими искрами изумруд на обруче. – Что это вообще сейчас было?! Юный маг пожал плечами и уселся на землю, ласково поглаживая руками льнущую к ладоням молодую травку. – Я же говорил, что в нашем огне заложена не только ненависть. Я не хотел тебя убивать, и магия никого не тронула. Пара недель спокойной жизни у тебя есть, я думаю. Но потом – извини. Я все-таки не бог. Просто вернул то, что ты мне отдал. Считай, что это была обычная благодарность. – Тир! – А? – вяло отозвался юноша, неожиданно почувствовав навалившуюся усталость. Владыка эльфов порывисто обнял юного мага, только что сотворившего настоящее чудо. Без подсказок и помощи Тир как-то сумел обратить свою силу на созидание, а не на разрушение и тем самым перевернул новую страницу в жизни своего рода, дома и всего Темного леса. Ведь никто, нигде и никогда прежде не делал ничего подобного. Даже Тирриниэль не догадывался, что огонь не только может сжигать, но и способен стать чем-то гораздо большим. Что он умеет дарить, а не отнимать. Исцелять, а не ранить. Что он живой, почти разумный. Два до смерти уставших эльфа мирно сидели друг напротив друга, одновременно гордились тем, что произошло, и отчего-то смущались. Один сконфуженно отводил глаза, в которых еще не угасли последние отголоски магии. А второй с восторгом изучал талантливого ученика, сумевшего снова поразить его в самое сердце. Как это стало возможно?! Как вышло, что разрушительный огонь сумел вернуть ему жизнь и утраченные силы, о которых Тирриниэль начал забывать? Торк! Он уже давно не чувствовал себя настолько хорошо! А Тир… боги, неужели он именно об этом пытался рассказать, не ведая, как донести глупому сородичу эту простую истину?! А старый дурак так и не понял! Тирриниэль с несвойственной ему нежностью вспомнил вырвавшееся у Тира рассерженное «дед» и ласково погладил его растрепанную макушку. Мальчик… чудесный, просто невероятный мальчик, оказавшийся в сотни раз мудрее его самого… долгожданный наследник, ради которого владыка действительно был готов на все. Его спасение, его надежда. Единственный внук, который наконец-то решил ему немного довериться. – Тир, как ты себя чувствуешь? – Ага, чувствую, – пробормотал юный гений, вдруг опасно покачнувшись и закатив глаза. – Но как-то паршиво. Ты только не говори Милле, ладно? Тирриниэль вовремя успел подхватить безвольно осевшее тело и, испытав кратковременный приступ паники, с запоздалым облегчением вздохнул: ничего страшного. Просто обморок. – Темная бездна! – простонал он, когда проникся тем, что сейчас случилось. – Какой дар! Какой невероятный дар! Боги, боги, боги! Ну почему этот мальчик не мой сын? Я больше не совершил бы прежних ошибок! Глава 3 Линнувиэль пришел в себя на рассвете. Некоторое время он просто лежал с закрытыми глазами, силясь сообразить, каким образом оказался в постели, если сам ее не разбирал и вообще рухнул в беспамятстве где-то у противоположной стены. Как раз после того как в окно ворвался кто-то злой, шипящий не хуже разъяренного демона, да еще врезал по лбу так, что остальные события слились в череду каких-то совсем уж невероятных вещей. Он помнил потолок, куда с пронзительным жужжанием взвилась с подоконника потревоженная муха… медленно расползающуюся лужу на дощатом полу… порванную рубаху, под которой чьи-то удивительно сильные пальцы ловко ощупывали рану. Затем – вспышка боли. Чьи-то голоса – сперва недовольные, а потом встревоженные. Бесконечное звездное небо над головой. Холод… безумный, парализующий волю и разум холод, не позволяющий двинуться с места. Последние слова песни смерти, эхом отдающиеся в вышине. А потом – совсем другие слова: мерные, тягучие, как смола, которые опутывают готовую отлететь душу и упорно тянут обратно. Туда, где тепло. Где ждет его возвращения кто-то, кому он нужен. И куда настойчиво зовет манящий, терпкий запах эльфийского меда, ради которого он все же захотел вернуться. Линнувиэль вдруг широко распахнул глаза и вскочил с широкого ложа. В голове тут же помутилось, в ушах зазвенело, а в плече вспыхнула боль, заставившая эльфа охнуть и повалиться обратно. – Тихо, спокойнее. Тебе рано вставать, – с укором произнес мелодичный голос, и на мгновенно покрывшийся испариной лоб хранителя легла прохладная ладошка. Линнувиэль жадно вдохнул запах тонкого запястья, оказавшегося у него прямо перед лицом, и непонимающе замер: оно пахло солнцем, ветром и зеленой листвой. Он снова приподнялся, шаря по сторонам настороженным взором, вдохнул снова и почти с разочарованием понял, что это был совсем не тот запах, который вернул его к жизни. – Доброе утро, – поприветствовала хранителя присевшая на краешек кровати Мирена. – Лежи, тебе действительно рано подниматься. Рана еще слишком свежа. Эльфийка осторожно уложила сородича обратно, прикрыла до середины груди покрывалом и заботливо подоткнула, чтобы не спадало. Загадочно улыбающаяся, поразительно красивая в своем алом платье, но вовсе не ее он хотел сейчас увидеть. – Где я? – хрипло спросил Линнувиэль, силясь рассмотреть, есть ли в комнате кто-то еще. Ему очень-очень нужно было это выяснить. Но не вышло: Мирена наклонилась слишком близко, снова обдав его тонким, приятным, но совершенно чужим ароматом. – В своей комнате, конечно. Повязка свежая, не беспокойся. Рана почти закрылась, но тревожить ее пока нельзя, хотя Таррэн нас заверил, что рука будет действовать, как прежде. – Сколько я?.. Мирена повернулась и внимательно посмотрела на взбудораженного эльфа. – Сегодня третий день. Ты что-нибудь помнишь из того, что случилось? – Все, – устало прикрыл веки Линнувиэль, тщетно пытаясь избавиться от видения совсем других глаз, пронзающих его душу до самого дна. – Я помню абсолютно все. – Почему ты не сказал, что ранен? – вдруг заледенел ее голос. – Почему не воспользовался магией? Зачем тянул столько времени? Ты мог погибнуть! – Мне нельзя пользоваться магией, миледи. – Почему? – нахмурилась Мирена. – Мы не должны привлекать к себе внимания, – равнодушно отвернулся он, уставившись на занимающийся за окном рассвет. – С ума сошел?! Да кто тебя видит? Кто узнает? Люди? Гномы? Думаешь, им есть дело до кого-то из нас? – Нет, – устало отозвался Линнувиэль, снова прикрывая глаза. Присутствие леди стало его сильно тяготить. – Просто я слишком тесно связан с владыкой Тирриниэлем и тем зовом, который он отправил своему сыну. Если рядом со мной будет твориться магия, зов станет слышным не только для нас, но и для светлых. А владыка не хотел, чтобы о его состоянии прознали раньше времени. Темный трон не должен опустеть. И преемник должен появиться в чертогах до того, как светлые о нем узнают, поэтому мне было запрещено пользоваться магией в пути за исключением тех случаев, когда этого требовала бы ваша безопасность и безопасность лорда Торриэля. – Таррэн! Его зовут Таррэн! – прошипела Мирена, резко поднявшись с постели раненого. – Почему ты не сказал хотя бы ему? Хранитель неопределенно пожал плечами. – Я маг, миледи, и знаю, когда яд можно обезвредить, а когда не стоит даже пытаться. Та гиена не была обычной. А ее яд был заведомо смертелен, поэтому и не стоило даже пытаться. – Нет, стоило! Таррэн спас тебе жизнь… – Это не его заслуга, – тихо отозвался эльф, остро жалея, что не в силах прогнать странную тоску, грызущую нутро не хуже иной гиены. Он не мог забыть песнь жизни, но не мог и вернуться на двое суток назад, когда эти слова звучали во тьме только для него одного. Когда для него пели, как для самого родного и близкого существа, тем изумительным голосом, от звуков которого хотелось смеяться и плакать одновременно, жить и умирать, кричать и рваться навстречу. – А чья же тогда? – недовольно поджала губы Мирена. – Белика… – невольно сорвалось с губ. – Дурак! – вспыхнула эльфийка и, стремительно развернувшись, выбежала прочь, не забыв при этом хлопнуть дверью. Линнувиэль тоскливо оглядел пустую комнату и упрямо приподнялся на локтях. В плече немедленно стрельнуло, но, впрочем, не настолько, чтобы он отказался от желания выбраться из постели. Эльф скрипнул зубами и медленно, с усилием, но все же принял вертикальное положение. Некоторое время подождал, пока не пройдет головокружение и не перестанут мелькать разноцветные мушки перед глазами, а затем подтянул кем-то заботливо выстиранные и выглаженные штаны, кое-как натянул их на себя и, покачиваясь от слабости, неуверенно встал. На какое-то мгновение комната поплыла, звон в ушах стал просто оглушающим, но Линнувиэль не зря считал себя выносливым и упорным – спустя пару минут он упрямо сжал зубы и сделал первый шаг к заветным дверям. Не забыв, правда, ухватиться за стенку. И так, шаркая, как больной старик, но с каждым шагом обретая былую уверенность, понемногу добрался до выхода. – Ты что тут делаешь?! – несказанно изумился Шранк, когда у него перед носом в коридор вывалился полуодетый, смертельно бледный эльф. – Линнувиэль?! – донеслось обеспокоенное снизу, и по лестнице торопливо загрохотали сапоги. Слишком громко для его нещадно звенящей головы, о чем последняя и не преминула сообщить. – Ты зачем встал?! Тебе еще рано! Немедленно вернись! – Линнувиэль! – ахнула из-за спины подбежавшего Корвина Мирена. – Да ты с ума сошел! Зачем поднялся?! Хранитель измученно прижался лбом к косяку. Торк его знает, как и, главное, зачем он вообще решил выбраться из постели! Точнее, причину-то он знал, но даже себе не хотел признаваться, что делает глупость лишь с одной целью – увидеть существо, о ком больше не мог не думать, а заодно убедиться, что он не сошел с ума. Что все это действительно было. Что он воочию видел знакомые зеленые отсветы в глазах, слышал самый удивительный в мире голос, к которому хотелось тянуться. Чувствовал недолгое прикосновение и знал в тот момент, что сильно ошибался, считая наглую Гончую обычным пацаном-полукровкой, способным лишь на гадости и подставы. Нет, что-то в нем было еще, и вот это «что-то» как раз не давало покоя. – В чем дело? – раздалось возле соседней двери властное, и Линнувиэль, узнав повелителя, тряхнул головой. Там, где Таррэн, наверняка найдется и Белик. А значит, у эльфа появился шанс прямо сейчас успокоить расшатанные нервы. Он торопливо зашарил глазами по сторонам, но, сколько ни пытался, так и не смог найти знакомую фигурку, и это неожиданно встревожило. Молодой лорд хмуро оглядел собрата. – Линнувиэль? Ты что тут делаешь? Почему встал? Тебе еще сутки пластом лежать, пока силы не восстановятся хотя бы наполовину. – Где… Белик? – вместо ответа прошептал Линнувиэль, почти не в силах бороться с нарастающим звоном в пустой голове. – С ним все хорошо? Мой лорд… Шранк и Таррэн переглянулись, прекрасно зная причину, по которой едва дышащий эльф вдруг выполз из постели и теперь настойчиво озирается, высматривая, вынюхивая и всеми силами выискивая нагловатого сорванца. Кажется, Белка задела его сильнее, чем планировала, иначе не поднялся бы этот лебедь ни свет ни заря и не поперся на ее поиски в столь невменяемом состоянии. Помер бы на полпути, сдулся. А под ее магией еще держался. С трудом, едва соображая, что делает, но все еще стоял на ногах и даже имел наглость перебивать своего лорда. Однако Таррэн слишком хорошо помнил, как оно бывает, поэтому вместо того, чтобы разозлиться, только сочувственно покачал головой. – Тебе нужно отдохнуть. – Где… Белик? – С ним все в порядке, – пробормотала Мирена, подхватывая под руку подрагивающего от слабости сородича. – Он еще отдыхает. – Третьи сутки кряду? – Малыш иногда много спит, – напряженно добавил Шранк, чувствуя, что просто так помирающий эльф от них не отстанет. Сам издохнет, но выяснит, что и как. Ногтями вцепится в доски, зубами прогрызет дорогу, а все равно добьется своего, потому что магия Белки была сильнее. – Еле стоишь уже, ушастый. Еще минута, и нам придется волочь тебя на себе. Так что будь добр – соверши еще один подвиг и вернись в комнату, а то второй раз помощь Белика может и не понадобиться. Ты же не хочешь заставить его надрываться и тащить твою увесистую тушу через всю таверну? Он угадал: столь дорогое сейчас имя произвело нужный эффект. Не обратив внимания на «ушастого», Линнувиэль вяло мотнул головой и послушно качнулся в сторону комнаты. Но тут его силы все-таки закончились, и эльф благополучно рухнул. Заботливые руки вовремя подхватили, подняли и аккуратно уложили на измятую постель, где измученный эльф потерял-таки сознание. Таррэн посмотрел, как суетится над ним Мирена, как озабоченно хмурят брови Корвин с Маликоном, как задумчиво глядит в сторону хранителя Сартас, и тяжело вздохнул: – Только этого нам не хватало. Шранк мрачно кивнул и уточнил: – Тогда, может, прибьем его сразу, чтоб не мучился? Второе пробуждение оказалось для Линнувиэля гораздо приятнее: ласковое солнце настойчиво светило в распахнутое окно, лицо обдувал прохладный ветерок, в хорошо проветренной комнате не поджидало никаких посетителей, в теле поселилась восхитительная легкость, не имеющая ничего общего с недавней позорной слабостью, картины прошлого почти утратили свою значимость, а невнятные мысли больше не тревожили сознание очнувшегося эльфа. Линнувиэль озадаченно повертел головой и сел, одновременно проверяя, работает ли левая рука. Сперва разогнул и согнул осторожно, а затем – все смелее, с радостным удивлением ощущая, что она снова послушна. Эльф облегченно выдохнул, стремительно оделся, по привычке уделив внешнему виду максимум внимания, опоясался, обул услужливо поставленные рядом с постелью сапоги. Схватил со стола свои клинки и твердым шагом вышел, мысленно гадая, какими словами одарят его спутники за идею так не вовремя испустить дух. То, что он сглупил, уже понятно – не стоило играть в героя, а следовало сразу спросить знающего человека о яде. Может, тогда и не было бы всего того, на что он по собственной дурости себя обрек. События последних часов помнились ему смутно. Ничего конкретного, кроме обрывков какой-то песни, бесконечно нарастающей боли в изорванном плече, череды испуганных лиц и… Он вздрогнул, замерев и едва не выронив родовые клинки, когда перед внутренним взором, как сквозь бесконечность, медленно проступили знакомые голубые глаза – огромные, зовущие, манящие. Линнувиэль ошалело потряс головой, и видение исчезло, оставив после себя привкус сожаления и тоски. Причем настолько явной, что эльф поначалу даже растерялся. Но быстро сумел взять себя в руки и, выкинув всякие глупости из головы, спустился в обеденный зал. – Доброе утро! – Здравствуй, Линнувиэль, – настороженно отозвался привставший из-за стола Сартас, внимательно ища на лице сородича следы вчерашнего безумия. – Как себя чувствуешь? – не менее напряженно поинтересовался Корвин. Аззар и Атталис вопросительно подняли брови, а Маликон лишь приветственно кивнул. Но все смотрели на заметно посвежевшего сородича одинаково остро, внимательно, готовые к тому, что тот опять начнет нести форменный бред. Линнувиэль вместо этого бодро кивнул: – Благодарю, неплохо. Рука работает, боли почти нет. Что у нас на завтрак? Пироги, мясо, горячая каша… Ух! Я голоден, как дикая хмера! Скоро на людей бросаться начну. Симпатичная служанка, как раз пробегавшая мимо, споткнулась и едва не выронила поднос с чистой посудой. После чего испуганно пискнула, кое-как поправила пошатнувший ворох мисок и стремглав упорхнула на кухню, откуда немедленно донесся ее громкий шепот. Эльф сконфуженно кашлянул, чувствуя, что нечаянно породил еще одну страшную сказку о темных, и поспешил занять пустующее место. После чего с жадностью оглядел накрытый стол и вонзил зубы в первую попавшуюся под руку дичь. Он ел торопливо, почти позабыв о манерах и о том, что уважающему себя перворожденному нужно приступать к еде не сразу, а немного погодя, вести за столом неторопливую беседу, вяло и словно неохотно отщипывая крохотные кусочки. Даже тогда, когда хочется с рычанием наброситься на угощение и поглощать его, пока не опустеет тарелка. Надо хранить достоинство, а не уподобляться смертным, готовым драться за кусок хлеба. Линнувиэль не сразу обратил внимание, что в столовой воцарилось тяжелое молчание. Не сразу заметил обращенные в его сторону взгляды, а когда сообразил, что действительно готов рычать от голода, который стал неожиданно зверским, смущенно шевельнул ушами. – Прошу прощения. Забылся. Перворожденные снова смолчали, выбитые из колеи поведением собрата, но затем все же кивнули, прощая истощенному магу некоторое пренебрежение правилами этикета. – Жив, ушастый? – окончательно разрушил вдумчивую атмосферу насмешливый голос воеводы, вошедшего в этот момент в зал с увесистым мешком на плечах. Линнувиэль, не отрываясь от птичьей ножки, согласно кивнул. – Надо же… и правда. Вон как за ушами трещит. Скоро кролика перегонишь по хрусту. Капустки не желаешь? А морковки? Говорят, помогает сточить слишком длинные зубы. – От кролика слышу, – невозмутимо отозвался эльф, сосредоточенно жуя. – А морковку сам грызи, если хочешь. Что же касается зубов, то я знаю более простой способ избавить тебя от неудобства – всего один удар, и на десяток сразу станет меньше. Оказать услугу? Шранк тихо присвистнул от двери. – Что-то ты больно наглый сегодня! Никак выспался? Кошмары больше не тревожили? – Нет. – Видать, крепко по башке приложило… совсем на себя не похож, – покачал головой Страж и вопросительно взглянул на спустившегося на голос друга. – Таррэн, ты что с ним сделал? Погляди! Жрет, как клювохвост[3 - Хищная птица, коренной обитатель Проклятого леса.] в брачный период, куски глотает почти не жуя, а уж хамит не хуже нашего Белика! Темный эльф предупреждающе сузил глаза, молча советуя болтуну заткнуться, но опоздал: хранитель неожиданно нахмурился и оторвался от еды, напрочь позабыв про зажатую в руке кость. – Белик? – переспросил он, отчего присутствующие дружно напряглись. – А где он, кстати? – Спит, – ровно ответил Таррэн, незаметно показывая говорливому смертному кулак. – Так долго? – С ним иногда бывает. Шранк, ты принес, что я просил? – Ага, – покладисто кивнул воевода, скидывая мешок. – Одежду сами смотрите – я ж на глаз брал, но думаю, что подойдет. С обувью тоже порядок, а вот пояс по размеру найти не смог – у Бе… нашего малыша слишком узкая талия. Надо или на заказ шить, или подрезать. – Ничего, не впервой. Подрежу. – Тогда держи. – Воевода приподнял увесистый баул и швырнул на второй этаж, где Таррэн ловко его подхватил. – Ты бы перекусил, что ли? Темный эльф молча покачал головой и развернулся, явно собираясь вернуться в свою комнату. – Малышу это не понравится, – тихо предостерег его Шранк. – Ты уже четвертые сутки на ногах. – Вот именно. – Все равно поешь, – настойчиво повторил воевода, за что темные кинули на него исполненные благодарности взгляды. Они тоже тревожились за своего лорда. – От тебя и так скоро одна тень останется – длинная, тощая и с большими ушами. Таррэн снова отрицательно качнул головой, и Линнувиэль вдруг нахмурился, только сейчас подметив, что повелитель не просто бледен, а буквально с ног валится от усталости. Черты его лица заострились, будто он тратил бесценную силу куда-то на сторону, не успевая восполнять резервы. Под глазами залегли глубокие тени, губы были упрямо поджаты, но зеленые радужки горели знакомым упорством. Правда, и тревоги в них было немало. Таррэн отмахнутся от снова раскрывшего рот воеводы, а затем ушел, плотно прикрыв за собой дверь. – В чем дело? – непонимающе обернулся к Шранку Линнувиэль. – Хоть ты не лезь, ушастый! – неожиданно огрызнулся Страж. – Если бы не твоя дурость… Он сплюнул и ушел обратно во двор, едва не хлопнув напоследок дверью. Но вовремя вспомнил, что наверху слишком долго не приходит в себя вожак, и сдержался. Нет уж, Белку лучше не трогать, не будить до срока, пока не восстановится. Он прекрасно знал некоторые особенности ее организма. Однако Таррэн не зря тревожился, ни на шаг не отходил от ее постели: за тридцать лет, что она руководила стаей, еще ни разу не было, чтобы периоды сна длились больше трех дней. Никогда, даже если ее раны были очень тяжелы. А тут из-за какого-то остроухого уже четвертые сутки ни намека на пробуждение. Ни-че-гошеньки. Кажется, она перенапряглась, слишком много сил потратив на дрянную эльфийскую песнь, и ушастый повелитель извелся, страшась оставить ее одну даже на миг. Вон до чего дошел – от сна отказался, старательно прислушивается к узам, но они, видно, молчат, иначе не скрипел бы он так зубами. Без конца считал редкие вдохи и выдохи, скрупулезно вымерял паузы между ними и каждый раз с замиранием ждал: а не окажется ли какой-то из них последним? Так уже было однажды, и тогда он едва успел. А сейчас снова этот ненормальный ритм, заставляющий кусать губы в ожидании самого страшного. Линнувиэль плавно свел брови к переносице и обернулся к сородичам: – Сартас, что происходит? – Со своими делами сперва разберись, – неприветливо буркнул тот. – А потом в чужие лезь. – Я в порядке, – нетерпеливо бросил хранитель, чувствуя стремительно нарастающее беспокойство. – Что с Беликом? – Это не наше дело. – Что случилось с Беликом? – раздельно процедил Линнувиэль, с каждой секундой тревожась все больше. – Корвин! Маликон! Перворожденные угрюмо промолчали, и вот тогда он окончательно разозлился. Зеленые глаза хранителя хищно сузились и загорелись, сильные пальцы намертво вцепились в стол. Под ними немедленно задымилась столешница, в воздухе ощутимо запахло гарью, а еще через миг по таверне поплыла первая струйка дыма, несущая с собой отчетливый привкус паленой древесины. Атталис попятился, не отрывая беспокойного взгляда от взбешенного мага, готового в любой миг полыхнуть, как сарай с сухим сеном. Если сорвется, то треть человеческого города окажется в руинах, а от просторной таверны останется лишь глубокая, дочерна выжженная изнутри и покрытая жирной копотью воронка. Хоть хранитель и младший, но силушки у него будет поболе, чем у всех равных, вместе взятых. Темные отступили, запоздало вспомнив, с кем имеют дело. – Итак? – зловеще улыбнулся Линнувиэль, сминая пальцами прочное дерево, как простую бумагу. – Я услышу наконец ответ на вопрос? – Белик спит, – нервно повторил Корвин, опасливо следя за ползущей к его сапогу огненно-зеленой змейкой, и на всякий случай напомнил: – Тебе нельзя пользоваться магией! – Это уже моя забота. Так почему малыш все еще спит, хотя мне помнится, что время для сна давно уже прошло? – Мы не знаем. Лорд Торриэль не соизволил объяснить, – попятился Маликон сразу от двух злобно шипящих «змей». – Белик что-то сделал, когда ты умирал, сумел вернуть через песнь и… хватит! Перестань! Я не знаю подробностей! Потом он ушел, и никто не знает, что случилось! Мы с тобой занимались, чтоб не сгорел, как свечка! А Белика Шранк нашел только через полчаса, когда выяснилось, что у него кровь носом пошла! Вот с тех пор пацан в себя и не приходит, а лорд Торриэль с ним сидит почти безвылазно! Теперь доволен?! Линнувиэль замер, не замечая, как зеленоватый огонь упорно поднимается по одежде, не причиняя ей вреда, а потом все быстрее расползается по округе, жадно пожирая то, до чего мог дотянуться, – деревянную лавку, стол, глиняные миски, чужие добротные сапоги… Корвин с проклятием отпрянул, стряхивая с себя изумрудные искры. Аззар побледнел, остро жалея, что когда-то насмехался над молодым магом. Атталис благоразумно отступил к двери, а Сартас прикусил губу, лихорадочно раздумывая, как угомонить вспыльчивого потомка Изиара. В то время как Маликон вдруг подумал, на что же тогда способен молодой лорд, если его дальний родственник в силах уничтожить половину ни в чем не повинной Борревы. Линнувиэль невидяще уставился в пустоту, а перед его глазами, прямо сквозь бушующий огонь, начали одно за другим возвращаться воспоминания. Сперва медленно и неохотно, а затем все быстрее и четче, выстраиваясь в череду стремительно сменяющих друг друга картин, в которых он неожиданно увидел правду. Секунду стоял, ошеломленно вглядываясь в прошлое, после чего схватился за голову и быстрее молнии метнулся наверх, оставляя за собой дымный след и запах паленой кожи. В панике проскочил целый пролет, едва не перепрыгнув через перила, шагнул к заветной двери, взялся за ручку… И едва не упал, с ходу наткнувшись на такие же бешено горящие глаза. Они почти столкнулись на пороге: Таррэн, почуяв неладное, как раз успел открыть дверь, чтобы ее не коснулось зеленое пламя. Хищно сузил глаза, приготовившись дать отпор нарушителю, даже рыкнул, подражая голосу Траш во время охоты. И чужой огонь неожиданно притих – с силой хозяина Проклятого леса ему было не тягаться. Так они и застыли на долгий миг: люто беснующийся зеленый факел и ровное алое пламя истинного «Огня жизни» напротив. Это длилось одну бесконечно долгую секунду, за которую у эльфов внизу резко взмокли спины, но потом огонь рядом с ними дрогнул, отступил. Плавно сменил цвет с зеленого на рыжий и угас так же быстро, как появился, оставив после себя некрасивые проплешины на полу, несколько кучек пепла на месте сгоревших скамеек и удушливый запах гари. – Простите, мой лорд, – опомнился наконец хранитель и запоздало поклонился. – Примите искреннюю благодарность за то, что вы сделали. Простите, что так глупо получилось. Этого больше не повторится. – Что-то еще? – сухо осведомился Таррэн. Линнувиэль совсем смешался, не зная, как объяснить. – Нет. Просто я… беспокоился. – За Белика? – Да, мой лорд. – Плохо, – неожиданно вздохнул Таррэн, отводя глаза. – Я поосторожничал: «Полог забвения»[4 - Заклинание, помогающее избавиться от нежелательных воспоминаний.] оказался слишком слаб для тебя. Всего один хороший всплеск, и ты легко его обошел. Но повторить этот фокус будет трудновато без твоего согласия. Ты ведь больше не согласишься? Хранитель отрицательно качнул головой, со всей ясностью понимая причину своей странной забывчивости и совсем не желая, чтобы ему снова стирали память, как провинившемуся ученику. Но при этом отлично понимая, что его согласия могут и не спросить – прикажут, как водится, и другого выхода не будет. А то и просто сделают, как задумали: для потомков Изиара это вполне в порядке вещей. – Нет, мой лорд. Я бы этого не хотел. – Жаль, – снова вздохнул Таррэн. – Хотя, возможно, настанет время, когда ты сам попросишь меня об услуге. Линнувиэль опустил горящий взгляд, скрывая смятение. – Простите, мой лорд, но что с Беликом? – А что со мной не так? – удивленно отозвался знакомый голос из глубины комнаты, и эльфы одновременно подскочили от неожиданности. – Живой, здоровый, есть хочу, как хмера. Таррэн, вы чего не поделили? Лучше закажите мне гуся. Нет, двух. Только больших! Просто огромных! И пирогов, пирогов с яблоками! А еще… – Малыш! – мигом позабыв обо всем остальном, Таррэн огромным прыжком метнулся обратно, не забыв захлопнуть перед носом мнущегося сородича дверь. – Ты почему так долго?! Что случилось? Опять перестарались с резервами?! – Что значит долго? – Четвертые сутки пошли! – Сколько?! – ахнула Белка, а потом рассмотрела благоверного во всей красе и возмутилась: – Ты что с собой сотворил, изверг?! Почему голодный и сонный?! Опять! Сколько раз тебе говорить, что во сне я не помираю ни с того ни с сего?! Вот до или после – пожалуйста, а во сне я только выздоравливать могу! Ну-ка, марш на кухню, и чтобы я тебя в таком виде больше не видел! Ты что?! А ну, убери свои длинные лапы! Я не одет и вообще… Живая! И снова ворчит, как положено… Таррэн, посветлев лицом, стремительно прильнул к ее губам, надежно обрывая возмущенный поток слов. Жадно вдохнул запах ее волос, а потом так же быстро отпрянул. После чего, пользуясь мгновенным замешательством пары и прекрасно зная, чем все это может закончиться, как можно быстрее выскочил за дверь. Тут же отступил в сторону, одновременно оттесняя замешкавшегося хранителя, и только тогда перевел дух – все, теперь не достанет. Словно в ответ толстая дубовая створка содрогнулась от мощного удара, сухо треснула посередине, а сквозь пробитые доски хищно высунулись острия двух метательных ножей, брошенных следом с поразительной силой. – Белик, тебе не стыдно? Так позорно промазать! – разочарованно спросил Шранк, невесть каким образом материализовавшийся на лестнице. – Без тебя знаю, – пробурчали изнутри. – Хотел бы попасть, сделал бы вот так… Несчастная дверь снова содрогнулась, и третий нож не просто прошил ее насквозь, а почти вывалился наружу, умудрившись вышибить одну из досок из пазов. – И вообще, кыш отсюда, пока я не рассердился окончательно. Радуйтесь, что мне стену жалко портить, а то кинул бы свои железки и тремя паникерами в отряде стало бы меньше. – Тебе гуся с яблоками или с кашей заказывать? – как ни в чем не бывало поинтересовался Таррэн, стряхивая с плеч невесомую пыль. – С кашей. А пироги с яблоками, и никак не наоборот! – Ясно. Заказ приняли. Пошли исполнять. – Стой, я забыл кое-что, – неожиданно передумала Белка, приоткрывая дверь и требовательно втаскивая его обратно. На мгновение прильнула всем телом, жарко выдохнув те крохи магии, что успела накопить во время сна, крепко поцеловала, а потом проворно вытолкала ошеломленного эльфа обратно. – А теперь иди. Шранк понимающе хмыкнул, правильно расценив тлеющую на груди друга рубаху, но вслух ничего не сказал. Линнувиэль озадаченно поскреб затылок. Таррэн же только вздохнул и, сбив с тлеющий одежды искры, отправился вниз – как и просили, заказывать одного… нет, лучше двух… самых крупных, что есть в округе, гусей. С кашей и с яблоками. А еще – много чего другого, потому что после долгого сна его изменчивая супруга всегда была голодна. Настолько, что и без того шалеющих от всего происходящего эльфов вскоре будет ждать еще одно незабываемое зрелище, так как двух жалких ощипанных птичек Белке наверняка будет мало. Так, для затравки только, ведь не зря она с Траш более полувека живет душа в душу. А голодная хмера под боком – это, знаете ли, не шутки. Глава 4 Темный эльф, закинув руки за голову, задумчиво изучал деревянный потолок, честно собираясь уснуть и стараясь не слишком отвлекаться на то, как довольная жизнью Гончая играет с его волосами. Хвост он послушно распустил, чтобы ей было удобнее, рубаху снял, и теперь смоляные пряди вольготно разметались по постели, позволяя тонким пальчикам ловко перебирать их, временами заплетая и снова расплетая многочисленные косички. – Таррэн? – Мм? – Скажи, а ты не жалеешь? – Белка отодвинула в сторону скомканную простыню и, подобравшись ближе, заглянула в мягко мерцающие изумруды его глаз. – О чем? – Ну… – Она неожиданно смутилась. – Что остался со мной, в пределах, и вообще… Эльф изумленно повернул голову. – Почему я должен об этом жалеть? – Э-э-э… просто я… знаешь… – Белка совсем смешалась, отчего ее маленькие ушки ярко вспыхнули, а в голубых глазах заметалась несвойственная ей неуверенность. – Я не умею носить красивые платья, не люблю пышных причесок. Я и волосы-то все время норовлю обрезать покороче, хотя знаю, как тебе нравится, когда они длинные. Я часто ворчу, ругаю ни за что. Люблю оружие и мужские костюмы. У меня нет привычки соблюдать этикет. У меня часто меняется настроение, и, наверное, я не слишком подхожу такому, как ты. Я… Думаю, Мирена смотрелась бы лучше. – Малыш, ты что? – нахмурился Таррэн. – Кто сказал тебе такую глупость? – Я наблюдала за ней, сравнивала, много думала, и она… красивая. Правда. Настоящая леди. И я хорошо понимаю, почему ваши мужчины неизменно выбирали себе жен из дома Маллентэ. Эльфийки действительно этого достойны. А я совсем на них не похожа. Темный эльф покачал головой и требовательно привлек супругу к себе, крепко обнял, с нескрываемым наслаждением вдохнув аромат ее заискрившихся волос, и улыбнулся. – Глупый ты мой бельчонок. Я люблю тебя всю, вместе с твоим настроением. А если ты имеешь в виду магию, то руны тут совершено ни при чем. Я не поддаюсь им… гм, почти. По крайней мере, не так, как хотел бы Талларен. Что же касается остального, то, на мой вкус, ты во много раз превосходишь любую эльфийку. Они слишком пресные, что ли? А ты настоящая. Чудесная. И совсем дикая, как твои кошки. А еще знаешь что? – Он бережно заправил за маленькое ухо каштановую прядь, нечаянно выбившуюся из-под вязаной шапочки, и притянул Белку ближе. – Мне все это нравится. Я люблю тебя, малыш. И этого ничто не изменит. Белка слабо улыбнулась. – Значит, тебя не смущает мой внешний вид? То, что я большую часть времени веду себя как мальчишка? – Нет. – А моя кожа? – Нет. – А… – Меня ничто не смущает, кроме того, что ты сводишь меня с ума, – серьезно посмотрел на нее Таррэн. – Наверное, я должен ненавидеть брата за то, что он сделал, проклинать его даже сейчас, но я… не могу. Да, каждый раз, когда я на тебя смотрю, я вынужден помнить, что это – его заслуга. Знать, для чего ты была создана, какие руны на тебе горят, сколько боли он успел тебе принести, и только это меня огорчает. Но… – Если бы не он, я бы никогда тебя не узнала, – тихо шепнула Гончая. – Мы бы наверняка не встретились, и ничего бы этого не было. Ни тебя, ни меня, ни Траш с Каррашиком. Темный эльф бережно провел пальцами по ее губам. – Да, малыш. Он подарил мне тебя, и только за это я готов его простить. А твоя кожа… клянусь, я ни видел ничего прекраснее. И я люблю запах твоего меда. Я всегда тобой восхищался. И не устану делать это даже через тысячу лет. Никогда, потому что ты – моя пара. Прекрасная, немножко дикая, но самая-самая лучшая. С тобой никто не сравнится, даже эльфийки, и это – чистая правда. А моя жизнь всегда будет принадлежать только тебе. Как, впрочем, и все остальное. – Особенно уши? – Все, что захочешь, – улыбнулся Таррэн, настойчиво притягивая к себе ее упругое тело. – Та-а-ак… – вдруг прищурилась Белка, чувствуя, как начинает пылать его кожа, а в зеленых глазах загорается знакомый огонь. – Кажется, кому-то давно пора выспаться и хорошенько отдохнуть? Забыл? – Мм… – Та-а-аррэн… – с нескрываемым подозрением протянула она, когда его руки скользнули ниже. – Ты меня слышишь? Ты слишком много сил потратил и не отдыхал. Не заставляй меня нервничать. – Успею, – невнятно буркнул эльф, жадно целуя тонкую шею. – Все равно у нас есть еще целый день в запасе. И одна о-о-очень долгая ночь. – А резерв? Тебе надо восстанавливать силы! – Мы оба знаем, где их можно взять. – Нахал! Я не амулет-накопитель, чтобы ты черпал оттуда, когда тебе вздумается! – Нет, конечно. Зато ты – бесподобная приманка для эльфов, малыш. Можешь считать, что я снова попался в эту ловушку, – довольно промурлыкал он, безошибочно отыскивая крошечную точку за левым ухом. – Правда, уже успел оценить ее преимущества и хорошо знаю, как оттуда выбраться. Не так ли? Белка тихо охнула, когда он голодным пересмешником вцепился ей в шею, отчаянно брыкнулась, пискнула, но сразу сдалась, потому что дрянной братец этого коварного искусителя заранее позаботился, чтобы оставить для своей игрушки единственное уязвимое место. То самое, о котором проворный эльф совершенно случайно узнал двадцать лет назад и теперь нагло воспользовался моментом. По ее телу мгновенно пробежала горячая волна, тугие мышцы непроизвольно расслабились, кожа стала еще мягче и нежнее, охотно поддаваясь его настойчивым губам. А аромат меда усилился настолько, что темный эльф непроизвольно заурчал. – Таррэн, чудовище! – простонала Гончая, не в силах противиться магии своих же рун. – Тебе еще рано… с ног же валишься, упрямец! Ой… ай!.. Боже, ладно! Ладно! Только не трогай ухо! И не смей палить таверну (а заодно и весь город!), не то Мирдаис нам потом это припомнит и всю оставшуюся жизнь будет слать в наш лес негодующие письма! Таррэн! Эльф тихонько рассмеялся и, послушно загасив огонь, увлек ее за собой. Леди Мирена-ис уже второй день не находила себе места, теряясь в бесконечных догадках и сомнениях. О том, что случилось с Линнувиэлем, она узнала самой последней, когда самое страшное осталось позади и собратья вернули хранителя в комнату, попросив Мирену за ним присматривать. Эльфийка целую ночь не отходила от него ни на шаг, промакивала бледное лицо влажной тканью, отирала струящийся по его лицу пот и искренне переживала, когда истощенный хранитель вдруг начинал метаться на постели, стонать сквозь сомкнутые губы и кого-то звать. – Останься, пожалуйста… – шепотом взмолился он, когда пришло время уходить, и так вцепился в руку эльфийки, что Мирена с трудом высвободилась, а потом еще долго не могла уснуть. Вскоре ей на смену пришел Атталис, за ним наступила очередь Аззара, Корвина… даже Сартас провел несколько томительных часов в комнате собрата, тревожно вслушиваясь в его прерывистое дыхание и неясное бормотание, в котором без конца проскальзывало имя Белика. Но к вечеру следующего дня Мирена не выдержала – вернулась, хотя ее просили не беспокоиться. Провела у постели ослабевшего хранителя еще одну бесконечно долгую ночь, даже позволила держать себя за руку и называть в бреду чужим именем. А когда Линнувиэль наконец-то открыл глаза, почувствовала такое облегчение, что едва не расплакалась от радости, хотя никогда раньше не позволяла себе такого вопиющего проявления чувств. Однако то, что случилось потом, поставило гордую эльфийку в полнейший тупик. Нет, не то чтобы ей не нравился Белик или вызывали раздражение его опасные шутки. Но сам факт внимания со стороны молодого лорда просто не мог не броситься в глаза. Так, как смотрел на него Таррэн, не смотрят даже на собственного сына. Так не заботятся о лучшем друге или родном брате. Таким тоном не разговаривают ни с одним близким человеком, за исключением того, чья жизнь гораздо важнее, чем твоя собственная. Да еще его загадочные слова про пару… Но кто мог быть парой Таррэна? Леди Мирена уже который день терялась в догадках. Но это еще полбеды: лорд на то и есть лорд, что не обязан ни перед кем отчитываться, даже если, утратив способность зачать ребенка и достигнув второго совершеннолетия, неожиданно начал увлекаться… простите, боги… хорошенькими мальчиками. Но Линнувиэль! Вот уж за кем никогда подобного не замечалось! А тут его словно подменили: всего за одни сутки он превратился в одержимого, ведомого лишь одной бредовой идеей, – добраться до Белика. Причем если во сне это было еще простительно, то, когда он ринулся спасать полукровку от неведомой опасности, едва не схлестнувшись с Таррэном, сородичи всерьез обеспокоились. Мирена, устав от неопределенности, резко поднялась с кресла и, набросив на плечи тонкую кружевную накидку, решительным шагом направилась к двери. Все, хватит. Надо найти Белика и выяснить правду, а то с ума сойти можно от этих догадок. Она бесшумно выглянула за дверь и быстро огляделась, но длинный, прямой как стрела коридор оказался пуст: трактирщик суетился где-то внизу, в районе кухни, явно собираясь и дальше угождать взыскательным постояльцам. Расторопные служанки тоже куда-то запропастились. Корвин и Атталис разминались на заднем дворе. Маликон и Аззар, как обычно, составили им компанию. Линнувиэль сразу после обеда поднялся к себе, а Сартас недавно ушел в город, зачем-то прихватив человеческого воеводу. Иными словами, второй этаж был абсолютно свободен. Мирена на цыпочках выбралась из комнаты, неслышной тенью подобралась к комнате, которую занимали Белик и Таррэн, но, добравшись до заветной двери, остановилась. Перевела дух, набралась смелости и осторожно постучала. Ну? Кто откроет? Хоть бы Белик, потому что с ним общий язык найти гораздо проще. Таррэн, конечно, не злой и совсем не похож на отца, но… Боги, а может, не надо было этого делать? Прошла томительная секунда, вторая, третья. Однако ответа все не было, и Мирена мучительно заколебалась. И что теперь? Войти без разрешения? Вернуться обратно? Она с сомнением оглядела пустующий коридор и все-таки взялась за ручку. Очень медленно отворила дверь, на цыпочках вошла и клятвенно пообещала себе, что только найдет Белика и тут же вернется – подглядывать за Таррэном она вовсе не собиралась. Оказавшись внутри, леди огляделась, но крохотная комнатка, открывшаяся ее глазам, оказалась проходной. И, разумеется пустой. Одно окно, колченогий табурет под подоконником, невысокий стол, крепко сколоченный стул, длинная циновка, брошенная на пол… Эльфийка нерешительно прошла вглубь комнаты и замерла перед второй дверью, оказавшейся чуть приоткрытой. Ей снова мучительно захотелось сбежать, но потом любопытство все же победило: одолев столько препятствий, грех было идти на попятный. А потому она, сжав кулачки, все-таки набралась смелости и потянула дверь на себя. Небольшая уютная спальня ничем не отличалась от той комнаты, в которой поселили ее саму: такое же ограниченное пространство пять на восемь шагов, обилие гладко оструганного дерева, слегка разбавленного миленькими занавесками и грубоватой, но добротно сделанной мебелью. Большой кованый сундук возле открытой двери. Тяжелый, массивный и абсолютно чистый стол, за которым можно и перекусить, и посидеть, и расстелить дорожную карту. Плотно задернутые шторы на единственном окне. Два стула с аккуратно сложенной одеждой, в которой Мирена сразу узнала любимую Таррэном рубаху и его поношенную куртку. Затем увидела рядом брошенную небрежной горкой одежду Белика и, прикусив губу, неуверенно подняла глаза на широкое ложе, занимавшее большую половину комнаты. Таррэн спал, бесстыдно разметавшись по постели. Совершенно обнаженный, ошеломляюще красивый. Длинные черные волосы повелителя свободно струились по покрытым старыми шрамами плечам, обычно жесткое лицо выглядело спокойным и расслабленным, на тонких губах блуждала загадочная улыбка, а ее причина… Мирена вздрогнула, увидев обвивающие его шею тонкие руки, на одной из которых алел удивительно четкий, словно напоенный кровью рисунок, тянущийся от кончиков пальцев до самой шеи и исчезающий под простыней. Полностью разглядеть его не получалось, потому что широкая рубашка (явно мужская и явно не по размеру!) надежно прикрывала гибкое тело. Но этот дивный узор выныривал гораздо ниже, проявляясь на безупречно стройном бедре, по-хозяйски заброшенном на живот эльфа. Затем спускался на колено, голень и изящную лодыжку, где обвивался гибкой змеей подобно законченному заклинанию и при ближайшем рассмотрении складывался во вполне читаемое имя. Мирена судорожно вздохнула, широко раскрытыми глазами глядя на открывшееся зрелище, в ужасе развернулась и поспешила прочь, но наступила на половицу, что тихо скрипнула под ее ногой, и больше уже ничего не успела: в мгновение ока Белка распахнула глаза, бесшумным зверем слетела с постели, одновременно выдергивая из пристроенных в изголовье ножен свои мечи. Хищным демоном метнулась следом и все в той же оглушительной тишине громадным прыжком настигла нарушительницу. От внезапного удара в спину эльфийка вскрикнула и упала, но потерять сознание ей не позволили: на нежную кожу беззвучно легла полоса холодного металла, сильные пальцы вцепились в горло. Ее без особого труда развернули, крутанув, как обычную куклу, а затем Мирена в панике зажмурилась, понимая, что увидела совсем не то, что нужно, и ожидая за это самого сурового наказания. Но тут стальная хватка неожиданно ослабла, а подозрительно знакомый голос ахнул: – Ты что тут делаешь?! Эльфийка почувствовала, как железные пальцы разжались, и обессиленно обмякла, не понимая ничего, почти не слыша, но зная только одно – за совершенное преступление ее наверняка убьют. И даже вмешательство Белика ничего не изменит. – Торкова коленка! Мирена! Да очнись же, глупая! Никто тебя не тронет! Прости, я подумала, это какой-то воришка пробрался, вот и погорячилась… Мирена! Эй, ты что, в обморок собралась грохнуться? Ну-ка, прекрати! Как я потом Таррэну предъявлю твой хладный труп?! Что скажу? Думаешь, он обрадуется?! Мирена непонимающе замерла. Как? Это не его голос! – Да хватит трястись! – с досадой рыкнула Белка, откладывая мечи в сторону. – Я не зверь, не трону. Просто рефлексы сработали: все же я не зря столько лет в пределах обитаю. Там едва зазеваешься, как тут же пойдешь кому-нибудь на корм… Торк! Как ты вообще додумалась сюда войти?! Эльфийка наконец рискнула приоткрыть один глаз. Но потом увидела, кто сидит перед ней на корточках, и ошарашенно распахнула оба. – Ну, пришла в себя, дитя природы? – насмешливо улыбнулась Белка. Все в той же рубахе, нагло утащенной из запасов предусмотрительного эльфа, с закатанными до локтей рукавами, позволяющими без труда рассмотреть чудный рисунок на ее коже. С тонкой талией, изумительной формы бедрами, на этот раз не скрытыми под мешковатой тканью, с хитро прищуренными голубыми глазами… Мирена замерла, потому что не рассмотрела, с кем именно делил ложе молодой повелитель, а вот теперь узнала. Неверяще охнула. Прижала руки к лицу и даже головой помотала, чтобы избавиться от наваждения. Но Белка никуда не исчезла. Только понимающе усмехнулась и знакомым жестом провела по волосам, снимая вязаную шапочку, а заодно позволяя тяжелым прядям упасть на спину и закрыть ее почти до лопаток. – Раньше я их обрезала, чтобы не мешались. Но Таррэну нравится, когда они длинные, так что пришлось оставить, – смущенно пояснила Гончая. – Правда, отправляться с вами в таком виде было не с руки, поэтому пришлось изобретать предлог, под которым это богатство удалось припрятать. – Белик?! Так это ты – его пара?! – потрясенно выдохнула эльфийка, растерянно глядя на такое знакомое лицо. – Вообще-то Белка, – неловко кашлянула Гончая, отодвигаясь в сторону. – Но, если надо, могу и Беликом прикинуться. Очень удобно, кстати, когда приходится морочить кому-то голову. Зато пока что никто не догадался сам. Даже ты. – Но зачем?! Белка тяжело вздохнула и поднялась на ноги. – Есть причины. Пойдем, я все объясню, пока Таррэн спит. – Она поймала пугливый взгляд эльфийки, брошенный в сторону спальни, и улыбнулась. – Не бойся, он не услышит: я его усыпила, чтобы перестал переживать, когда не надо. Трое суток на ногах ни для кого даром не проходят, даже для эльфов, поэтому пришлось узы напрягать и хитрить, а то он ни за что не стал бы отсыпаться днем. Упрямый как не знаю кто. Но там вся порода, похоже, такая. Даже на Линнувиэле сказалось… Чего лежишь? Вставай уже, шпионка ушастая. И заодно дверь запри, пока других гостей нелегкая не принесла. У меня пока нет желания открываться перед твоими остроухими друзьями и щеголять тут в чем мать родила. Мирена, слегка отойдя от потрясения, послушно поднялась с пола и, замедленно шагнув к двери, задвинула тяжелый засов. После чего, растерянная и опустошенная, вернулась обратно и неуверенно присела на единственный имеющийся в комнате стул. Шагнуть следом за Белкой во вторую комнату не решилась, потому что не была готова во второй раз увидеть обнаженного повелителя. А еще побоялась рассердить маленькую Гончую, которая только сейчас, в момент неуловимо быстрого прыжка стала наконец похожа на себя настоящую. Леди Мирена тяжело вздохнула, но мыслей в голове теснилось так много, что она даже не представляла, о чем спрашивать в первую очередь. О Гончих? О молодом лорде? О Серых пределах, амулете Изиара или Лабиринте безумия? О том ли, почему Гончие избрали столь необычного вожака? Почему она решила скрывать свою личность от посторонних таким экстравагантным способом? Или о том наконец, по какой причине Линнувиэль едва не сошел с ума, когда неосторожно заглянул в ее необычные глаза? – Таррэн? – донесся до нее мягкий шепот преобразившей Белки и шелест сминаемой простыни. – Э-эй? Ты меня слышишь, любимый? Очнись на секунду, возьми немного сил для резерва, раз уж мне придется отлучиться, а потом… мм, ненасытный! Хуже пересмешника временами! Куда в тебя только влезает?! Затем – тихий смех, хрустальными колокольчиками рассыпавшийся в тишине, и довольное урчание сытого зверя, постепенно сошедшее на нет. – Теперь спи, остроухий, – с улыбкой отстранилась Гончая. – И не вздумай проснуться раньше времени, а то укушу. Мирена отчаянно порозовела, неожиданно понимая, насколько тесно связаны эти двое. Даже губу прикусила от мысли, что Таррэн решился на кровные узы, чтобы быть к своей паре как можно ближе. Настолько близко, что и представить невозможно. А Белка… эта удивительная смертная… приняла его дар, которым далеко не каждый осчастливливал свою избранницу. Причем не просто приняла, а еще и использовала. Да так ловко, что даже железная воля наследника Изиара не всегда могла устоять. – Ну, вот и я. Соскучилась? – задорно подмигнула Белка, бесшумно прикрывая за собой дверь – уже полностью одетая и снова спрятавшая длинные волосы под шапку. А затем подошла удивительно плавной походкой и уселась прямо на стол. Эльфийка невольно вздрогнула. – Ты что, боишься?! – правильно подметила Гончая, устраиваясь поудобнее. – Меня?! – Н-нет. – А кого тогда? Таррэна? Шранка? Мирена пугливо покосилась в сторону спальни. – Не волнуйся, он не будет против, – отмахнулась Белка. – Да и мне, если честно, до ужаса надоело прятаться каждый раз, когда надо искупаться или умыться. Так что Таррэн будет рад, что у меня появилась… гм, подруга. А Шранк – и подавно, потому что я перестану терзать его совесть и не буду требовать сторожить каждый попадающийся по дороге пруд. Эльфийка удивленно округлила глаза. – О боже! – всплеснула руками Гончая. – Ты что, думаешь, я тебя съем?! – А ты не сердишься? – Нет, конечно! Так, малость смущаюсь, но мы с тобой не скажем Таррэну, в каком виде ты его застала. – Спасибо! – невольно вырвалось у Мирены, и Белка озорно улыбнулась. – Ладно, не трусь. А вот за то, что дверь забыл за собой закрыть, я его накажу. Потом, когда выспится, конечно. – Не надо! Он просто устал: четыре дня от тебя не отходил, почти не ел, не спал, глаз не сомкнул… а тут еще Линнувиэль едва не сорвался! – Паникеры, – буркнула Гончая, моментально посерьезнев. – И Шранк наверняка масла в огонь подливал, да? Так, давай-ка по порядку с того момента, как я некрасиво грохнулась в обморок. Что на самом деле произошло и отчего ваш хранитель чуть не спалил нам дверь? А то Таррэн помалкивает и Шранку наверняка не велел болтать лишнего. Мне же, чтобы выколотить из них правду, придется полгорода развалить по камешку, иначе не сознаются, обормоты. Линнувиэль тоже играет в молчанку, а с тобой намного проще. Попробуем быть откровенными? Ты говоришь, в чем там было дело, а я не рассказываю Таррэну, каким таким чудом мы с тобой все-таки познакомились. Идет? – Идет, – с невыразимым облегчением кивнула Мирена и, устроившись поудобнее, начала старательно вспоминать. Глава 5 Гостеприимную Борреву эльфы покинули на рассвете. Поднялись с первыми лучами солнца, наскоро перекусили и еще по росе выехали через восточные ворота, торопясь наверстать потерянное время. Линнувиэль чувствовал себя не в своей тарелке, потому что так и не успел переговорить с Беликом. Даже не поблагодарил его, поскольку сперва не решился, затем не было возможности, так как малыш долго спал, потом наконец очнулся и вышел на свет, но так странно посмотрел на Линнувиэля… Во взгляде Белика появилось такое непонятное выражение… такая гремучая смесь холода, голода и злости, что это заставило нетерпеливо мнущегося хранителя повременить с откровениями. Правда, отказаться от задуманного его это не заставило: недавние сны были слишком красочны и подробны, чтобы Линнувиэль дал себя запутать. Он даже собирался поговорить с Беликом после первой совместной трапезы, но подметил мрачное выражение лица Шранка, затем перехватил не менее красноречивые взгляды сородичей, взвесил свои шансы и отказался от неудачной мысли расставить все по своим местам. А потом больше ни разу не оказывался с Беликом наедине. Ни в коридоре, ни на лестнице, ни даже у отхожего места, которое тоже был вынужден посещать, тогда как Белик, похоже, в нем вовсе не нуждался. Однако в небольшом отряде невозможно скрываться бесконечно, поэтому поутру, завидев шустро снующего по двору пацана, хранитель снова напрягся. Он ждал чего угодно, от череды вполне заслуженных насмешек до откровенных издевательств над своей невезучей персоной. Заранее запасся терпением и, столкнувшись с малышом нос к носу у конюшни, уже приготовился к худшему, но… ничего плохого не случилось: Белик молча обошел замершего спутника и сделал вид, что не понял, отчего так вытянулось его лицо. Всю дорогу до ворот он подчеркнуто держался рядом с Таррэном. По-прежнему молчал, изредка кидая по сторонам сосредоточенные взгляды. На остроухих спутников вовсе не обращал внимания, даже на попытку Корвина завязать разговор не отреагировал. А после того как Боррева скрылась из глаз, вовсе сорвался с места и умчался на своем чудовищном звере в неизвестном направлении. Линнувиэль, кинув неприязненный взгляд на полуденное солнце, огорченно вздохнул. То, что проблема была в нем, он прекрасно понимал: Белик явно обладал какой-то магией, но по неизвестным причинам тщательно скрывал этот факт. Вернее, искусно прятал за дурашливостью, едкими насмешками и язвительными замечаниями, от которых даже сдержанного Сартаса порой бросало в дрожь. Но теперь хранитель видел: всем этим фарсом Белик добивался лишь одной-единственной цели – не дать попутчикам к себе приблизиться, не дать времени и возможности узнать себя настоящего. Любой ценой, любым путем отвлечь. А один глупый эльф сумел нарушить эту тщательно выверенную дистанцию, за что и поплатился: с определенного момента его старательно игнорировали. Ни слова, ни укора, ни одной гадости, ни даже ехидного «Линни» для проверки. Совсем ничего. И это неожиданно ранило. Линнувиэль больше не боялся прослыть безумцем. Не пытался никого обманывать и скрывать то, в чем прежде никогда бы не признался даже себе. Темная бездна! Он просто хотел узнать правду! Но не от воеводы или сородичей, не от красивой эльфийки, поглядывающей в его сторону со все возрастающим беспокойством, и даже не от Таррэна. Нет. Он хотел услышать ее от того, кто сумел разбудить его душу и вернул ее из такого мрака, откуда обычно не возвращаются. – Линнувиэль, ты хорошо себя чувствуешь? – озабоченно спросил Сартас, поравнявшись с собратом. – Ты бледен как полотно. Рана не открылась? Хранитель неохотно очнулся от невеселых дум и, смутно подивившись такому участию (вот уж от кого не ждал!), покачал головой. – Нет. – Уверен? – Конечно. – Может, остановимся пораньше? – неожиданно нахмурился и Корвин. – Ты слишком слаб для такого пути. Маликон, спроси у лорда Таррэна, не будет ли он возражать? Знаю, что мы торопимся, но не думаю, что спешка будет стоить чьей-то жизни. – Со мной все в порядке, – буркнул Линнувиэль, толкая пятками своего жеребца. – Помирать не собираюсь, не надейтесь. А что бледный – не страшно. Вот скоро отъемся, отосплюсь, сил накоплю побольше и порозовею. – Главное, чтобы не обожрался, не потолстел и не начал огнем плеваться, – подозрительно серьезно заметил Шранк. – А то нам с тобой будет не совладать. Придется ушастым шариком катить по дороге, чтобы загнать на место, а оглушать так, как любит Белик, – толстой дубиной с разгона. Хранитель тихонько фыркнул. – Нет, ты не думай, что я против, – невозмутимо продолжил воевода. – Просто имей в виду: если вдруг захочешь в лоб получить али в глаз, чтобы от дурости-то избавиться, так я буду первым в очереди. – Мечтай, мечтай. – Хочешь сказать, так и останешься на всю жизнь идиотом? – округлил честные глаза Шранк. – А как же стремление к совершенству? Как же ваша вечная любовь к созиданию? И вечная тяга к новому? Побыл бы для разнообразия умным – вдруг бы понравилось? Сартас кашлянул, предупреждающе покосившись на развеселившегося смертного, но Линнувиэль только криво усмехнулся. – Предлагаешь у тебя поучиться? – А что такого? – демонстративно расправил плечи Страж и выразительно потер громадный кулак. – Вот оно, хранилище знаний. Никогда не подводит, если надо кому-то открыть глаза. И вообще, чтоб ты знал, я настоящий кладезь мудрости. Поделюсь так поделюсь: потом полжизни будешь осколки сплевывать и вспоминать меня добрым словом. – «Добрым словом» я тебя и сейчас могу благословить. Безвозмездно. Ты мне только тональность подскажи, а то я не уверен, что смогу правильно подобрать нужный ритм. – Так привал будет, и подскажу, – спокойно кивнул Шранк. – И тональность, и ритм, и все остальное. Ножики свои только захвати для пущего эффекта, и мы прекрасно поладим. – Договорились, – хищно усмехнулся Линнувиэль. – С меня ножи, с тебя – мудрость, а там посмотрим, у кого больше убежденности во взглядах. Воевода оценивающе прищурился, внимательно оглядел встрепенувшегося остроухого и остался доволен: кажется, тот окончательно пришел в себя, поскольку ничто так не способствует правильной работе мысли, как веселая бесшабашная злость. И она же, кстати, отлично помогает избавиться от последствий трудно переносимого взгляда вожака. На себе испытали. А теперь и ему придется, герою ушастому, а то что-то совсем загрустил. Таррэн проследил за взглядом друга и одобрительно кивнул, но никто, кроме Шранка, этого уже не заметил. – Ну, получил свое? – ехидно пропела Белка, едва потрепанный эльф со злобным шипением выбрался из речки, где пытался отмыть плачущее кровавыми слезами тело: на обещанном привале проклятый Страж всего за полчаса уделал его так, что с импровизированный арены молодой хранитель почти что уполз. Мудростью», чтоб его… поделился! Проклятая Гончая! Сказал бы кто раньше, на что способно это ухмыляющееся чудовище, Линнувиэль сто раз бы подумал, прежде чем с ним связываться. Неужели это человек?! Конечно, эльфы видели его в бою с гиенами, но чтобы так быстро махать мечом… Пожалуй, с ним даже личный телохранитель владыки Тирриниэля не сумеет справиться. И все бы ничего – отличных бойцов эльфы всегда ценили, иногда прощая даже человеческое происхождение, но как этот гад измывался в процессе… – Ого, – насмешливо хмыкнула Гончая, изучая причудливую карту кровоподтеков на теле хранителя. – Славно Шранк развлекся. Кстати, он не предупредил, что держится на равных даже с Таррэном? Линнувиэль замер, удивившись не столько новым сведениям, сколько тому, что утренний бойкот наконец закончился. Но потом вспомнил о Шранке и снова поморщился. Ага, не предупредил. Забыл, наверное, гад? Эх, знать бы чуток пораньше… а теперь ребра болели просто безумно. Хранитель все руки себе сбил о будто железное тело воеводы, да вдобавок чуть передний зуб не потерял, не успев увернуться от его громадного кулака. – Да-а-а… – протянула Белка, с нескрываемым удовольствием разглядывая собеседника. – Красота – страшная сила. Я гляжу, ты сегодня отличился. – Зато ты, я гляжу, наконец-то решил перестать от меня прятаться! – не сдержался Линнувиэль, осторожно присаживаясь на траву. – Скажем так: я дал тебе время привыкнуть. – К чему? – К тому, что ты больше не сможешь меня ненавидеть. Темный эльф красивым движением свел брови к переносице и очень медленно повернул голову. – Интересное заявление… И как это понимать? Белка чуть наклонила голову, молча изучая его гармоничное лицо, в котором, как и у всех мужчин из рода Л’аэртэ, присутствовали несомненные черты владыки Изиара: тонкие черные брови, слегка раскосые зеленые глаза, чуть приподнятые скулы, четко отчерченные губы, слегка подпорченные капризным изгибом. Немного отличается форма подбородка и высота лба, но все же ошибиться невозможно – напротив нее сидит один из отпрысков проклятого владыки и родственник Таррэна. – Вот так, – тихо шепнула она, и мир знакомо перевернулся. Линнувиэль вздрогнул, с головой окунувшись в бездонную синеву ее глаз. Сжал челюсти, чтобы не поддаться ей снова. Мысленно взвыл, чувствуя, что еще немного – и проиграет эту схватку, а затем инстинктивно шарахнулся прочь. Еще не понимая до конца, в чем дело, но чувствуя, как давит на него чужая воля. Стремится подчинить, сломать, бросить его на колени. И именно в этот момент трехсотлетний маг вдруг прозрел и со всей ясностью понял, что в прошлый раз не ошибся. Было в Белике что-то неправильное. До боли знакомое. Что-то, что заставило мага вспомнить об истоках своей собственной магии и, сравнив ее с тем пламенем, что полыхало во внезапно позеленевших глазах, с содроганием осознать, что же за сила такая в нем жила. Полное подчинение…Эта дикая мысль промелькнула и засела в сознании опытного мага так прочно, что смогла пробиться даже сквозь затянувший разум дурман. А потом Гончая все-таки сжалилась и отвернулась. Линнувиэль помотал головой, с трудом избавляясь от наваждения, но лишь после этого наконец сообразил, насколько опасно было просто смотреть в эти чистые радужки, как легко в них можно потерять личность, раствориться, исчезнуть и никогда не вернуться… – Что это за магия? – с усилием выдавил Линнувиэль, когда пришел в себя. – Моя магия, эльф, – сухо ответила Белка. – Теперь ты понимаешь, почему стараюсь держаться от вас подальше? – С этим как-то можно бороться? – Нет. – А предотвратить? – Если не смотреть прямо в глаза, все терпимо, – спокойно отозвалась она. – Прости, что мне пришлось ее использовать, но иного выхода мы не видели: ничто другое не способно было вернуть тебя к жизни. Только мой зов, потому что он гораздо сильнее зова смерти, однако именно из-за него ты больше не сможешь меня ненавидеть. Темный эльф с силой растер виски, действительно ощущая, как уходят в небытие странные мысли и противоестественные желания. Кажется, ему не солгали: если не видеть этих странных глаз, жить становится легче. А ненависть… Да, Белик прав: Линнувиэль больше никогда не сможет его возненавидеть. – Прости, – неожиданно смягчилась Гончая. – Это сильнее меня. Я почти не контролирую это, а единственное, чем могу тебе помочь, – просто не приближаться. Но ты ведь не захочешь этого, верно? Линнувиэль обреченно прикрыл глаза. – Как такое стало возможно? – хрипло спросил он, страшась поднять взгляд и снова увидеть манящие голубые озера, в которых так хотелось утонуть. – Это ты у Таррэна спроси. Я не слишком разбираюсь в ваших магических извращениях. – Почему в наших? – непонимающе уточнил голову эльф. – Это же чистая сила, преобразованная в один-единственный узконаправленный луч. Правда, невероятно мощный. Мгновенный удар по разуму, причем такой силы, что его способен нанести только очень опытный маг. Владыка, например. Или Таррэн. А ты – человек… – Нет. – Что «нет»? – не понял Линнувиэль. – Я не человек, – безразлично пояснила Гончая. – Причем уже давно. Но и не полукровка. По крайней мере, не в том смысле, который вы вкладываете в это понятие. Да не ломай голову, просто поверь на слово, потому что на данном этапе я не собираюсь тебе ничего объяснять. Всего лишь хочу предостеречь от глупостей, чтобы Таррэну не пришлось потом прибегать к «Пологу забвения» или, чего доброго, отрывать тебя от меня с мясом. Скорее всего, для тебя это закончится плачевно, а для меня – еще одним трупом. Я этого пока не хочу. Что же касается магии, то тут ты абсолютно прав: мои способности – это работа мага. Очень сильного. Одного из самых могущественных среди твоего народа, хотя и не совсем вменяемого, иначе он не заставил бы вас сходить с ума от моего присутствия. – Я не понимаю. – А этого и не нужно. Раз уж так случилось, а ты отказался об этом забыть, хотя тебя очень просили, значит, терпи теперь и помалкивай о том, что увидел. Не то я пожалею о своем решении. Линнувиэль непонимающе поднял голову. – Каком? – Что сохранил тебе шкуру, – жестко ответила Белка. – Ты же не любишь темных, – некстати напомнил Линнувиэль, искоса поглядывая на ее посуровевшее лицо. – Ты прав. – Тогда стоило ли? – невесело хмыкнул эльф. – И вообще, с чего ты взял, что мне хотелось вернуться? – С того, что ты откликнулся на зов. А значит, есть еще в этом мире незавершенные дела, которые ты хотел бы закончить. И значит, у меня был шанс. Хранитель тяжело вздохнул. – Это Таррэн тебя попросил, да? – Он-то как раз не хотел рисковать, – покачала головой Белка. – Ни мной, ни тобой. И если бы ты знал истинную причину, то, скорее всего, согласился бы с ним. Да только я, как видишь, никого из вас не послушал. Она неожиданно наклонилась и, подобрав с земли несколько камушков, ненадолго замолчала. А когда ушастый маг вознамерился нарушить гнетущую тишину, все-таки заговорила снова. Медленно, неохотно роняя слова в тишину сумрачного леса, будто не была до конца уверена в том, что поступает правильно. – Когда-то мне довелось столкнуться с одним из ваших. Из темных, я имею в виду. Совершенно случайно, в таком же красивом месте, рядом с почти такой же речушкой. В то время у меня еще была сестра… – Гончая печально прикрыла веки. – Тогда было так же темно, как сейчас. Ночь, как назло, казалась тихой и мирной, а нам было слишком весело, чтобы пугаться неизвестности. Тогда я не знал, насколько мало перворожденные ценят человеческие жизни. Не знал, что они редко утруждают себя моральными терзаниями в отношении людей и еще реже считаются с чужой болью, если она способна принести им хоть малейшую пользу. Тогда я еще умел ошибаться, Линнувиэль. Но та встреча была последней ошибкой, которую я совершил, будучи человеком. Да, она была очень недолгой – всего двое суток, которых в обычной жизни мы бы даже не заметили. Но для меня они растянулись на целую вечность и в конечном итоге стоили жизни нам обоим. По крайней мере, долгое время мне казалось именно так. – Твоя сестра… – Из нас троих эти сутки пережил только я, – сухо кивнула Белка. – Уцелел еще Литур, но сейчас речь не о нем, его в тот момент там не было. Больше в живых никого не осталось, и это – одна из причин, по которой я очень не люблю ваше племя и по которой все до единого Стражи из вашей заставы до сих пор обходят меня стороной. Линнувиэль нервно дернул щекой, старательно отгоняя мысль, что часть без вести пропавших сородичей, которых и так насчитывалось в пределах немало, возможно, бесследно исчезли в недрах Проклятого леса не только по вине его коренных обитателей. Но представить себе, чтобы перворожденные, да еще Стражи, о которых ходило столько легенд, вдруг оказались настолько плохи, что смогли уступить этому дерзкому сорванцу… Неужто правда?! Он судорожно вздохнул и сделал единственный правильный вывод: – Значит, ты действительно Гончая?! Белка ошарашенно замерла. Затем кашлянула, не совсем поняв причину вопроса, но потом рассмотрела красноречивое лицо эльфа, которое вдруг пошло красными пятнами, и громко расхохоталась. – Линнувиэль! Ты, похоже, решил, что ту сценку со Шранком мы заранее продумали?! Как с Крикуном? Что я… ой, не могу… все это выдумал, чтобы вы прониклись уважением?! Ха-ха! А я-то все думал: чего это ваши ушастые так спокойно все восприняли, будто каждый день натыкаетесь на подобные сюрпризы. А вы, выходит, просто посчитали за глупую шутку?! У-у-у… – простонала Белка, держась за живот. – Нет, это действительно нечто! Шранк будет в полном восторге! А наши вовсе со смеху помрут, когда я это рассажу! Ох, мать моя! Нет, то, что вы меня за дурачка принимаете, это понятно, но чтобы сомневались в моем праве после того, как я его наглядно продемонстрировал… Н-да, такого еще не было! А ты хоть знаешь, что бывает с дураками, вздумавшими назваться Стражами не по праву?! – Не смешно, – буркнул эльф, отсвечивая в темноте кончиками красных ушей. – Ты сам нас в заблуждение ввел: сплошные подставы на каждом шагу! Кто ж мог догадаться, что хоть что-то из сказанного тобой правда?! – Спасибо, я тронут, – снова хихикнула Белка, сверкая отчаянно веселыми глазищами. – Честное слово, в жизни так не получалось одурачить, а ведь сколько я пытался… и тут – на тебе! Крикун обзавидуется! Всю бороду себе съест, жалея, что не видел этого своими глазами! Нет, пожалуй, не стоило тебе рассказывать правду. Лучше было поглумиться еще немного, глядя на ваши постные физиономии и то, как вы пытаетесь сообразить, что к чему! Но Линнувиэлю вдруг стало не до смеха. Он неожиданно припомнил почитание, оказываемое этому сияющему мальчишке суровыми Стражами. Непонятное беспокойство Литура, граничащее почти с испугом, когда выяснилось, что за разбитую колонну Белик намылит ему шею. Удивительное терпение не слишком-то сговорчивого воеводы. Необъяснимое уважение в глазах старого гнома. Беспрекословное послушание гаррканцев, в которых за версту видать настоящих демонов. Наконец, тот великолепный прыжок (явно не самый лучший!), от которого у хранителя просто дыхание перехватило, настолько он был совершенен. Эльфы умели ценить действительно красивые вещи. Однако замереть на месте его заставило не это, а одна мимолетная, но поистине леденящая душу мысль. Ведь если все это правда, а Белик – действительно самый настоящий вожак… то на что же тогда в действительности способен этот малыш?! Какой мощью он должен обладать, чтобы держать в повиновении непокорную дюжину Гончих? Насколько он должен быть ловок, чтобы одолеть в поединке такого бойца, как многоопытный воевода? Как быстра должна быть его реакция, чтобы суметь удержать в узде сразу двух хмер, которых эльфы приметили на заставе?! А его магия?! Эта неумолимая сила, перед которой склонялись самые буйные головы? Не этим ли преимуществом пользовался Белик всякий раз, когда требовал повиновения? Не этим ли объяснялась удивительная и поистине бесконечная терпимость Стражей? Бог мой! А ведь Белик прав: ему действительно невозможно отказать! Создатель! Как же Линнувиэль не понял?! И почему только сейчас подумал о том, с какой именно целью Белик… тот самый смертельно опасный вожак… решил отправиться в этот поход? Зачем, если терпеть не может темных?! Линнувиэль оторопело воззрился на лицо, обрамленное густыми каштановыми кудрями. Эти глаза… хищно горящие голубые глаза… В них больше не плескалось веселье, лишь ровным светом горел изумрудный огонь магии. Странный, необъяснимый, но такой узнаваемый – поразительно ясный свет «Огня жизни», которого не могло быть у полукровки. А вместе с ним – холод. Поистине леденящий холод, смешанный с расчетливостью, четким пониманием цели и абсолютным знанием того, как этой цели достичь. Эльф только раз заглянул в эту синюю бездну и мгновенно осознал, что сейчас перед ним стояла вторая ипостась Белика – умная, жесткая и даже жестокая. Именно та, вторая суть, которую чаще всего видели перед собой человеческие Стражи. Белка задумчиво сжала кулак и, словно подтверждая его догадку, стряхнула с ладоней каменную пыль – все, что осталось от речной гальки. Линнувиэль судорожно сглотнул, завороженный двойственной природой этого непонятного, страшноватого, но невероятно притягательного существа, в совершенстве владеющего искусством отнятия жизней. Пластичного и грациозного, как горный лев, такого же смертоносного, безумно опасного и подчас жестокого. Существа, которым было невозможно не восхищаться. Темная бездна… и именно его они скоро приведут в свой дом?! Своими руками впустят этого демона в чертоги?! Проклятье! Не может быть, что хранитель пропустил эту угрозу! Не может быть, что ее пропустил лорд Торриэль или… Может, именно Белик стоял за его решением вернуться? Может, он изящно спланировал давно взращиваемую месть? За себя, погибшую сестренку, уничтоженных по вине одного из перворожденных? Кто… кто сможет устоять перед этим притворщиком, за бесконечными масками которого кроется холодный расчетливый ум вожака Гончих? Кто сможет одолеть его чары, если даже хранителю едва удается сидеть спокойно в его присутствии? Кто остановит эту бурю, если Белик вдруг решит избавить Лиару от правителя темных эльфов?! Хранитель знаний в панике шарахнулся прочь. – Разумно, – спокойно кивнула Белка, ничуть не удивившись. – Мои поздравления, Линнувиэль: ты первый на моей памяти, кто самостоятельно принял верное решение. Даже Таррэн в свое время провозился дольше, а среди моих Гончих некоторых пришлось по нескольку раз калечить, чтобы дошло. И это, заметь, несмотря на то, что я всегда предупреждаю заранее, а моя сила ни на ком из них ни разу не проявлялась в полной мере. Кроме Таррэна, разумеется. – Что ты с ним сделал?! – Я? – искренне удивилась Гончая, но взглянула на побелевшее от ужаса лицо эльфа и понимающе улыбнулась. – Не бойся: кровь Изиара – единственное, что может мне противостоять. Не полностью, конечно, но хотя бы можно спокойно общаться и не ждать каждый миг дурацких предложений. Все представители твоего дома неплохо защищены от моего взгляда. Таррэн, как прямой потомок, – получше, ты – похуже, но все же достаточно, чтобы я не опасался за твой рассудок. Кстати, Таррэн единственный, кто мне почти не поддается… ну, когда очень хочет, конечно. Так что не волнуйся за его разум – я не смогу причинить ему вред. А если бы и мог, то не стал бы. Слово Стража. Эльф недоверчиво покосился. – Почему? – Он спас мне жизнь, – просто ответила Белка. – Таррэн вытащил меня из такой же бездны, из которой недавно вытащил тебя я, и он не хочет конфликтов с советом старейшин. Так что не тревожься за свой народ, Линнувиэль: ради Таррэна я не трону никого из твоих собратьев и не стану мстить за прошлое ни хранителям, ни совету, ни твоему владыке. Если, конечно, они не вздумают сделать нам больно. Линнувиэль неуловимо нахмурился. – Значит, ты и мою жизнь спас лишь потому, что этого хотел Таррэн? – Не только, – тонко улыбнулась Белка. – Если я скажу, что мне понравилась твоя реакция, это будет считаться объяснением? Темный эльф скептически изогнул бровь. – Да не в этом смысле, дурачок, – пихнула его в бок Гончая. – А в том, что ты оказался на удивление незлобивым. И любопытным. Обычно ваш брат – сплошь гордецы, страшащиеся выставлять напоказ свои чувства. Но ты еще не увяз в этих рамках. Ты любишь наблюдать, копаешься в причинах и умеешь делать на удивление правильные выводы. Мне понравилось, правда. Впрочем, не это главное, друг мой. А то, что ты, как и Таррэн, умеешь себя сдерживать даже тогда, когда находишься на грани. Для эльфа… тем более хранителя… такой самоконтроль – большая редкость. И Таррэну это тоже понравилось, я знаю. Из всей вашей дурной семерки магов ты, пожалуй, единственный, кто мог бы правильно его понять. – Я в этом совсем не уверен. – Зато уверен я. И даже готов дать тебе шанс это доказать. – Каким, интересно, образом? – недоверчиво хмыкнул Линнувиэль. – Попросишь Таррэна забыть о хранителях, которые когда-то лишили его имени? Или сосватаешь, как Мирену недавно? Нет уж, спасибо. Как-нибудь сам разберусь. И вообще, я не совсем понял: с каких это пор ты начал мне доверять?! – А меня невозможно обмануть, – неожиданно погрустнела Гончая. – Тот, кого я коснусь силой, не сможет мне солгать в открытую. Ни один мужчина не поднимет на меня оружие, ни одна женщина не накричит. Мне никто не позавидует, потому что магия гасит любую неприязнь. Рядом со мной даже гномы становятся покладистее и тише, а тролли – разговорчивее и терпеливее. У змей просыпается ненормальная заботливость, пещерные медведи охотно отдают свои запасы, а хмеры просто садятся в кружок и с удовольствием слушают мой голос. Я словно магнит, Линнувиэль. Как яркий свет для глупых мошек, у которых от жара моментально сгорают крылья. Я этого не хотел. Меня таким создали. Сила растет, и с некоторых пор ни одно живое существо не смеет меня обидеть. Веришь? Даже не поцарапают, если, конечно, я успею вовремя увидеть опасность. Но только один эльф способен по-настоящему безнаказанно находиться рядом со мной. Он один умеет справляться с этой магией, и именно поэтому я иду вместе с вами. А Таррэн… Белка испытующе покосилась на молчаливого эльфа. – Что бы он ни говорил, но он переживает каждый раз, когда его народ теряет еще одну бессмертную жизнь. Он не хочет смерти для своих братьев. И не хочет смерти отца, хотя давно перестал к нему относиться, как к родичу. Да, он злится на то, что ты умолчал о ране. Но на самом деле был бы рад, если бы в Темном лесу имел за плечами хотя бы одного сородича, которого мог бы с уверенностью назвать своим братом. Что скажешь, ушастый? Ты бы согласился на эту роль? Линнувиэль вздрогнул и не нашелся с ответом. Глава 6 Владыка Тирриниэль с нескрываемым удовольствием следил за пульсирующим на ладонях Тира сгустком чистого огня. Но не того ядовито-зеленого пламени, которым немолодой эльф владел сам, а удивительно алого, с редкими изумрудными всполохами по краям. Невероятно мощного и неожиданно гармоничного, такого, каким и должен быть истинный «Огонь жизни». Юный маг легко подбросил сгусток в воздух и играючи закрутил в длинную огненную спираль, позволив ей взвиться до верхушек ясеней и выбросить в небо столб густого дыма. Затем так же ловко сжал ее до прежних размеров, сформировал алый шарик величиной с кулак, заставил пару раз облететь себя по кругу, шаловливо покрутиться перед носом улыбающегося правителя и, наконец, вернул туда, откуда взял, – в собственную ладонь. Там скромный огонек послушно уменьшился и исчез, оставив после себя лишь тоненькую струйку дыма и легкий запах нагретых камней. – Неплохо, молодой лорд, – раздался из-за спины чей-то голос, и Тир неуловимо нахмурился. – Очень и очень неплохо. Ваш «Огонь жизни» прекрасно развивается. Владыка Тирриниэль удивленно обернулся и слегка приподнял брови, молча вопрошая старшего хранителя о причинах, по которым тот решил прервать их занятие. Иттираэль сдержано поклонился. – Прошу прощения, мой лорд. Я всего лишь почувствовал всплеск силы и пришел убедиться, что с вами все в порядке. Царственный эльф замедленно кивнул. От него не укрылся мгновенный оценивающий взгляд, который яснее ясного показал: Иттираэль знал, отчего сегодня Тир занимается самостоятельно, тогда как владыка сидит в сторонке, пытаясь скрыть в тени величественного ясеня откровенно усталое лицо. – Вы совсем не бережете себя, мой лорд, – мягко упрекнул его хранитель, и Тирриниэль тоскливо вздохнул. – Возможно, вам стоит сократить время занятий? Опасно тратить силы там, где можно справиться иными путями, а вам сейчас никак нельзя напрягаться. Если пожелаете, я заменю вас и охотно продолжу обучение юноши. Владыка эльфов почувствовал, как напрягся Тир, и покачал головой. – Благодарю, не нужно. – Вы истощены, мой лорд, – настойчиво повторил Иттираэль, краешком глаза отметив хмурое лицо молодого мага. – Вам нельзя пользоваться силой, иначе процесс ускорится во много раз. И чем чаще вы будете обращаться к огню, тем скорее подойдет время Ухода. Прошу вас, мой лорд, поберегите себя. – Я знаю свои границы, Иттираэль, – устало отвернулся владыка. – Как видишь, Тир занимается самостоятельно. Я всего лишь направляю его в нужную сторону. – Однако молодому лорду нужны поединки. Без них будет трудно овладеть нашей силой в полной мере. – Спасибо, как-нибудь обойдусь, – мрачно отозвался Тир, поглядывая на белоснежную хламиду хранителя с искренней неприязнью. У опытного мага было красивое лицо – сильное, волевое и настолько знакомое, что хоть в зеркало не смотрись. Но при этом сквозило в нем нечто такое, что заставляло Тира держаться от хранителя подальше. Некий отголосок прошлого, смутное воспоминание, смешанное с чужой болью, кровью и вызывающими ужас видениями… С такой же безмятежной улыбкой этот эльф стоял возле алтаря и молча следил за сыном своего владыки, когда тот творил сущее безумие. Смотрел, потому что старший хранитель не мог не знать об изменении. Точно так же, как не мог в нем не участвовать, и это было той неодолимой преградой, которая надежно отделяла его от настороженного и откровенно напрягшегося Тира. – Я пока справляюсь, – холодно заметил Тирриниэль, и Иттираэль коротко поклонился. – Как пожелаете, мой лорд. Но постарайтесь быть внимательнее – мой амулет скоро исчерпает резерв, а другого способа помочь вам пока нет. – Знаю. Ступай. Иттираэль почтительно склонил голову и, мельком покосившись на Тира, в руках которого неуловимо быстро возник опасно гудящий шар ядовито-зеленого цвета, величаво удалился. Его лицо, обращенное к притихшим ясеням, было по-прежнему спокойным и бесстрастным. Походка – мягкой и бесшумной. На губах играла печальная улыбка. Но вот глаза… Тартис, терпеливо дожидающийся у рощи своего подопечного, подскочил, как ошпаренный, и поспешно согнулся в глубоком поклоне, когда мимолетный взгляд хранителя мазнул по его лицу. И только когда молчаливая фигура в белом отдалилась на почтительное расстояние, с облегченным вздохом выпрямился. – Что ему надо? – хмуро спросил Тир, едва Иттираэль ушел. – То же, что и всем: он не желает, чтобы трон пустовал. А у меня осталось слишком мало времени и сил, чтобы учить тебя так, как должно. Он это прекрасно знает и боится, что я не успею тебя подготовить. – Ты ему не сказал? – О чем? Что я вас отпустил и ты волен уйти в любую минуту? Сказал, конечно, но сам понимаешь, его это не порадовало. Ты нужен нам, Тир. Только твоя сила способна удержать Темный лес от распрей. Трону нужен правитель, а народу – твердая рука, которая сумеет удержать даже самых буйных от соблазна сменить династию. Тир совсем насупился. – Не думаю, что я для этого подхожу. – Да, это правда, – неожиданно согласился Тирриниэль. – Ты слишком молод. Но за тобой стоит наша кровь. Кто бы ни хотел занять мое место, этого нельзя изменить: твоя мощь настолько велика, что даже хранители сообща не сумеют ее преодолеть. Ты и сейчас способен противостоять их совместным усилиям, а если бы согласился коснуться родового ясеня, эта сила возросла бы многократно. Я знаю, как ты противишься, знаю, как не желаешь быть чьей-то игрушкой. Но сейчас только ты можешь стать гарантией того, что после моей смерти Темный лес не ввергнется в пучину междоусобиц. – Если я откажусь, ты передашь власть Иттираэлю? – сухо осведомился Тир. – Нет. – Тогда кому? Насколько я знаю, здесь больше нет подходящих кандидатов: только в нем настолько сильна кровь Изиара, чтобы удержать трон и справиться с силой ясеня. – Нет, – вздохнул Тирриниэль. – Есть еще Торриэль, которого я именно для этого просил вернуться в чертоги. Если же ты уйдешь, а он откажется или опоздает… у меня просто не останется другого выхода: Темному лесу необходим сильный владыка, а кроме хранителей, никто не сумеет совладать с огнем. – Значит, все-таки Иттираэль… – задумчиво кивнул Тир. – Только если не будет иного пути. – И ты так спокойно об этом говоришь? – А что мне еще остается? – невесело усмехнулся повелитель. – Кричать и размахивать руками, сетуя на судьбу? Метаться по чертогам? Бросить клич и поочередно перебить всех ближайших родичей, чтобы за их счет протянуть еще немного? Я, может, был не самым лучшим правителем, но до такой низости, как Изиар, не опущусь. – Действительно, – хмыкнул юный маг. – Недостойно владыки – пытаться выторговать жизнь у вечности. – Верно, – спокойно отозвался Тирриниэль, а потом лукаво прищурился. – Ну наконец-то ты хоть немного начал меня понимать. – Я много чего понимаю. Только не со всем соглашаюсь. – О да, я заметил. Кстати, давно хотел спросить: в тот день, когда на вас напали, о чем ты думал? Чего хотел достичь, пробуждая свой огонь? Убить? Очистить эту землю от скверны? Что побудило тебя ненавидеть тех смертных? – Милле, – непроизвольно вырвалось у Тира. – Милле? – вопросительно приподнял брови владыка. – Неужели она так тебе дорога, что ты без раздумий спалил треть восточного леса и почти два десятка смертных? У юного мага посуровело лицо, а пальцы сами собой сжались в кулаки. Он напрягся, поджал красиво очерченные губы, хищно сузил глаза и как-то нехорошо подобрался. – Я не убийца, Тирриниэль… И мне не нравится отнимать чужие жизни, но эти… Таких и людьми-то назвать нельзя, – жестко ответил Тир, упрямо вскидывая подбородок. – Таким не место на Лиаре. Не останови я их, кто-то другой мог погибнуть. Они звери, Тирриниэль. Куда опаснее и безжалостнее хмер, потому что костяные кошки никогда не убивают ради забавы, а эти… им доставляло наслаждение мучить и убивать. Поэтому я их уничтожил. И сделал бы это снова, если бы пришлось. – Я не осуждаю, – мягко улыбнулся владыка. – Но хотел узнать: какая мысль крутилась у тебя в голове в тот момент? О чем ты подумал? Чего хотел? Что послужило толчком для рождения твоего огня? – Тогда я был слишком зол, чтобы понимать, что творю, – задумчиво обронил Тир. – И слишком боялся за Милле, чтобы сдерживать свою ярость. – Ты ненавидел? – Да, первым толчком послужила именно ненависть. Но еще я хотел… – Тир неожиданно нахмурился, вспоминая тот трудный день. – Я хотел, чтобы это прекратилось. Хотел их уничтожить, желал им смерти так, как никому прежде. Я хотел их убить, когда не мог даже пошевелиться. Я хотел убить их… всех до одного, понимаешь? Всех, кто имел к этому хоть какое-то отношение! К нам, к Валу, к этим типам, которых наверняка было больше, чем мы увидели… – Вот оно что! – неприлично присвистнул Тирриниэль. – Значит, это тебя надо благодарить за неудавшееся покушение на правителя Интариса? – Не понял? – изумленно обернулся Тир. – Твоя сила, – пояснил темный эльф. – Если ты не знаешь, в тот день случилось два абсолютно одинаковых пожара: один – во дворце, от которого сгорели покои одного из интарийских принцев, а второй уничтожил другого наследника вместе с придворным магом, личной гвардией и даже лошадьми. Возле того пожара вас тогда и нашли, и ты совсем ослаб… Бездна! Откуда же в тебе столько силы, если ты одним словом вызвал два «Огня жизни»?! Причем один из них находился почти в сутках пути от источника! Неудивительно, что ты в себя пришел только вблизи рощи, и то не знаю, как ты продержался. Мальчик мой! Откуда у тебя такая мощь?! Тир ошарашенно потряс головой. – Да я не хотел… вообще не думал ни про какие заговоры! Оно мне надо? Просто этот Коллин так меня разозлил, да еще пытался убить Вала, а потом схватил Милле за руку и куда-то потащил… – Коллин?! – переспросил владыка, а потом вдруг облегченно рассмеялся. – Мальчик, а ты знаешь, что Коллин Воуло Арте Кирдаис – один из троих сыновей короля Мирдаиса? А его старший брат, Сиррин Арте Кирдаис, имел полное право наследовать трон? И ты, между прочим, спалил их обоих, даже не поинтересовавшись именами! Правда, тем самым избавил Мирдаиса от отравленного кинжала в спину, но… думаю, его последний отпрыск будет чрезвычайно благодарен тебе за открытую дорогу к трону. А его отец – за спасенную жизнь. Если он узнает, конечно, кому обязан… Тир, что с тобой?! Царственный эльф тревожно дернулся в сторону внука, у которого вдруг расширились зрачки. Юный маг покачнулся, мысленно проговаривая про себя все, что помнил из недолгого разговора Вала, запоздало сообразил, куда исчезал юркий Страж, и потерянно опустился на землю. Он внезапно понял причину, по которой верный друг и опекун вдруг настоял на этом походе. Почему так отчаянно спорил, чтобы их отпустили. А ведь он знал, что в Аккмале ему не будут рады! И непременно станут искать, чтобы как минимум всучить одну золотую побрякушку, от которой его всю жизнь воротило! А как максимум – попытаются выпроводить из города. Он только не догадывался, насколько сильно встанет поперек горла двум старшим братьям. Наглый, скрытный, двуличный Страж, посмевший использовать их с Милле вместо прикрытия! Хмера двуликая! Змеюка подколодная, о коварстве которой они до сих пор не подозревали! – Убью гада, – мрачно выдал Тир, когда до него дошло все остальное. – Как только придет в себя, сразу прибью. – Ты о чем? – нахмурился Владыка. – Не бери в голову. Так как, говоришь, зовут младшего сына короля? – Валлин Арте Кирдаис. На данный момент он единственный наследник трона, и его наверняка скоро начнут искать. Но, насколько я знаю, он изначально не стремился к власти. Точнее, отказался от своих прав, а из Интариса ушел более двадцати лет назад. К Стражам, вроде бы, но как все сложилось – не знаю. Впрочем, полагаю, мы о нем еще услышим: насколько я помню этого наглеца, полностью затеряться он не сможет даже в Серых пределах – второго такого балагура еще поискать. Тир удивленно посмотрел на него. – Ты его знаешь?! – Видел однажды, – почему-то усмехнулся владыка Л’аэртэ. – Этого изворотливого типа трудно забыть. Только, помнится, в тот раз на нем личина была – настолько искусная, что, пока он ее не снял, никто даже не догадывался о ее существовании. Неудивительно, что он столько времени расхаживал по всей Лиаре неузнанным. Забавное у него тогда было прозвище… кстати, твой друг чем-то на него похож. Только амулета я на нем не приметил, да и аура у твоего ланнийца слишком ровная, иначе я бы уже заподозрил неладное. Где ты его нашел? – Друг семьи, – спокойно отозвался Тир, а потом неожиданно поднялся. – Извини, я хотел бы прерваться ненадолго – ты действительно плохо выглядишь. Не возражаешь, если мы продолжим вечером? Тирриниэль осторожно напомнил: – У нас мало времени. – Ничего, управимся. Тем более самое главное ты мне уже показал. Нужно лишь отшлифовать и закрепить хорошенько, а с этим проблем не будет. К тому же я не хочу, чтобы твое время пришло быстрее, чем планировалось. Если помнишь, ты хотел дождаться Торриэля. – Не уверен, что он приедет. – Приедет, – со странной улыбкой ответил Тир. – Твой сын слишком хорошо помнит, что такое долг, иначе не отправился бы двадцать лет назад в пределы. Так что не бойся. Тебе как раз нечего бояться. – Тебе тоже, – твердо пообещал владыка эльфов, на что юный эльф зябко передернул плечами, хорошо понимая: кого-кого, а уж его-то хозяин Серых пределов будет совсем не рад здесь увидеть. Но, возможно, у опытного и сильного мага, коим всегда слыл младший сын повелителя, найдется решение этой непростой ситуации. И он сумеет отыскать причину столь быстрого угасания отца, которого, что бы там ни говорилось, все-таки не смог бы предать и бросить в беде. По крайней мере, до того, как не поговорит с ним сам. А что касается наивного заявления, что юному магу, о чьем существовании совсем недавно никто даже не подозревал, совсем нечего опасаться… Тир неслышно пробормотал: – Как знать, дед. Как знать… У Тирриниэля екнуло сердце. Это признание много для него значило. Оно давало надежду на прощение и на то, что у его народа все-таки есть шанс. Не на выживание, а именно на возрождение малочисленной расы темных. И это заставляло постаревшее сердце царственного эльфа полниться искренней радостью и неподдельной гордостью за свой род, в котором впервые за долгие девять эпох появится такой повелитель, каким мог бы стать юный Тир. – Здесь для тебя нет угрозы, мой мальчик, – повторил свои недавние слова Тирриниэль. – Даже если Торриэль изменился настолько, что не признает в тебе родича и попытается вмешаться… клянусь, я не позволю причинить тебе вред. – Да уж. – У молодого мага невольно вырвался нервный смешок. – Спасибо, конечно. Но, боюсь, никто не сможет мне помочь, если он, как ты говоришь, «попытается вмешаться». – Тир… – нахмурился Владыка. – Не надо. Ты и раньше не мог сравниться с ним по силе, а теперь и подавно: твоя магия уходит слишком быстро. Еще две-три недели, и от нее ничего не останется. А если ты попробуешь обратиться к огню, то это произойдет гораздо раньше. – Но до тех пор я буду делать все, чтобы наш спор никоим образом тебя не коснулся. – Поздно, – невесело улыбнулся Тир. – Поверь: он меня уже коснулся, и тут ничего не поделаешь. Ни ты, ни я, ни даже Милле не изменят этого. Так что, боюсь, когда мы с ним встретимся в чертогах, рядом с тобой, хранителями и всеми остальными… здесь вполне может случиться небольшая буря. Ма-а-аленький такой пожар, от которого нам обоим никуда не убежать. Правда, я искренне надеюсь, что сумею выжить после этой встречи, а в твоей роще останется целым хотя бы один ясень, потому что они красивые, как оказалось, и мне бы не хотелось, чтобы эта красота пострадала во время нашего… гм… разговора. Владыка Тирриниэль озадаченно сморщил лоб. – Ты всерьез думаешь, что Торриэль может на тебя напасть? – Напасть – нет, – неохотно признался юный маг. – Но вот все остальное… Прости, я хочу побыть один. – Конечно, мой мальчик. – Владыка проводил наследника долгим взглядом и, убедившись, что Тир уже не вернется, устало опустился на вплавленный в землю камень, который уже не первый день служил повелителю эльфов местом для отдыха и даже постелью в те участившиеся моменты, когда в неравной борьбе с собственным телом немощь все-таки брала верх. Слава богам, Тир об этом не знал, иначе сократил бы время занятий гораздо раньше. Но мальчик, к счастью, не понимал, что заемные силы имеют свойство быстро заканчиваться. И не догадывался о том, что почти весь его подарок Тирриниэль уже израсходовал. Обретя долгожданную опору, царственный эльф сгорбился и обессиленно уронил руки, дрожь в которых стало невозможно скрывать. После чего с горечью посмотрел на истончившиеся запястья и прикрыл набрякшие веки. Да, это был риск. Он понимал, на что идет и почему Иттираэль так рассердился сегодня. Кто-кто, а старший хранитель не мог не почуять подвоха. Не мог не узнать, что грозный повелитель в последнее время держится на одной только силе воли. А ведь Тирриниэль просто хотел побыть с внуком подольше. И если бы не широкие рукава, Тир догадался бы гораздо раньше. После этого владыке пришлось бы признаться в слабости, в этой унизительной беспомощности, от которой не было спасения. И каждый день видеть в светлых глазах внука обреченное понимание, смешанное с ненавистной жалостью и чувством вины. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=40497168&lfrom=196351992) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Сноски 1 Стихи Александры Лисиной. 2 Певчая птица. – Здесь и далее примеч. авт. 3 Хищная птица, коренной обитатель Проклятого леса. 4 Заклинание, помогающее избавиться от нежелательных воспоминаний.