Джону и Элен Майлдмей Уайт с огромной благодарностью за предоставленную мне возможность увидеть торжество справедливости
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
Сдается мне, к этой странной истории виллы «Белый конь» можно подойти двояко. Несмотря на изречение Белого Короля, простоты не так-то легко добиться. Никто не может, другими словами, «начать сначала и продолжать, пока не дойдет до конца»[2]. Потому что где оно, начало? Для историка всегда в том и кроется главная трудность. В какой именно момент начинается определенный период истории?
В данном случае можно начать с того момента, когда отец Горман отправился навестить умирающую женщину. А можно начать еще раньше, с одного вечера в Челси.
Пожалуй, раз уж я сам пишу солидную часть этого повествования, с этого вечера я и начну.
Кофеварка «эспрессо» шипела у меня за плечом, как злая змея. В этом звуке слышалось нечто зловещее – не то чтобы дьявольское, но намек на дьявольщину в нем все же был. «Возможно, большинство современных звуков несут в себе этот намек», – размышлял я. Пугающий грозный рев реактивных самолетов, чертящих небо над головой; медленное угрожающе громыхание поезда метро, приближающегося по туннелю; тяжелый шум городского транспорта, сотрясающий сам фундамент вашего дома… Сегодня даже не очень громкие звуки домашней техники, какой бы полезной ни была ее деятельность, слегка настораживают. Посудомойки, холодильники, скороварки, воющие пылесосы словно говорят: «Берегись! Я – джинн, впряженный в ярмо, дабы служить тебе, но если ты слегка ослабишь за мной присмотр…»
Опасный мир – так-то вот. Опасный мир.
Я помешал в исходящей паром чашке, которую поставили передо мной. Пахло аппетитно.
– Что еще закажете? Вкусный сэндвич с ветчиной и бананом?
Такое сочетание показалось мне странным. Бананы я мысленно связывал со своим детством или – время от времени – с фламбе[3] с сахаром и ромом. Ветчина в моем представлении четко ассоциировалась с яичницей. Но раз уж я в Челси, нужно есть, как принято в Челси. Поэтому я согласился на вкусный сэндвич с ветчиной и бананом.
Хоть я и жил в Челси – вернее, последние три месяца снимал здесь меблированную квартиру, – я во всех отношениях оставался здесь чужаком. Я писал книгу об определенных аспектах архитектуры Великих Моголов и для этого с тем же успехом мог бы поселиться как в Челси, так и в Хэмпстеде, Блумсбери или Стритэме[4]. Я не обращал внимания на окружающее, если не считать предметов моего труда, и совершенно не интересовался соседями – словом, существовал в своем собственном мире.
Однако в тот вечер я стал жертвой одного из внезапных припадков, знакомых всем писателям мира.
Могольская архитектура, могольские императоры, могольский образ жизни (и все другие связанные с ними увлекательнейшие проблемы) внезапно показались мне тленом и прахом. Да кому они нужны? Чего ради я решил о них кропать?
Я полистал некоторые страницы, перечитывая написанное. Все казалось мне одинаково скверным: жалкий слог, содержание – скука смертная. Кто бы ни сказал: «История – это обман» (Генри Форд?)[5], он был совершенно прав.
С отвращением отпихнув рукопись, я встал и посмотрел на часы. Было около одиннадцати. Я попытался вспомнить, обедал ли сегодня… Судя по ощущениям – не обедал. Разве что перехватил ленч в «Атенеуме»[6], уже давно.
Я заглянул в холодильник и неблагосклонно осмотрел остатки высохшего отварного языка…
Так я и забрел на Кингз-роуд, а потом свернул в эспрессо-кафе-бар, над окном которого светилась красная неоновая надпись «Луиджи». И теперь вот созерцал сэндвич с ветчиной и бананом и размышлял о зловещей подоплеке современных звуков и их влиянии на атмосферные эффекты.
«Все они, – думал я, – имеют нечто общее с моими ранними воспоминаниями о пантомиме».
Дейви Джонс, появляющийся в клубах дыма из своего рундука![7] Люки и окна, извергающие адские силы зла, которые бросали вызов доброй фее Алмаз (или как там ее звали). Та, в свою очередь, размахивала слишком хрупким жезлом и уныло декламировала многообещающие банальности о конечном триумфе добра, предваряя этим неизбежную «популярную песнь», никогда не имевшую никакого отношения к сюжету данной пантомимы.
Мне вдруг подумалось: зло, пожалуй, всегда впечатляло больше, чем добро. Зло было таким эффектным! Злу полагалось быть пугающим, оно должно было бросать вызов! Зло – это нестабильность, атакующая стабильность. Но я верил, что в конце концов стабильность всегда победит. Стабильность сможет выдержать все банальности доброй феи Алмаз; ее скучный голос, даже совершенно не к месту спетый куплет: «Дорожка вьется в городок, что я люблю, что так далек». Все подобные штучки казались очень чахлым оружием, однако это оружие неизменно брало верх. Пантомима заканчивалась, как всегда, лестницей и спускающейся по ней труппой в порядке старшинства, с доброй феей Алмаз, олицетворяющей христианское смирение и не стремящейся быть первой (или, в данном случае, последней)[8]: она всегда оказывалась посередине бок о бок со своим недавним противником. Тот больше не был рычащим Королем Демонов, изрыгающим огонь и серу, а всего-навсего мужчиной в красном трико.
«Эспрессо» снова зашипел мне в ухо. Я дал знак принести еще чашечку и огляделся.
Сестра постоянно ругает меня за то, что я ненаблюдателен и не замечаю, что происходит вокруг. «Ты вечно живешь в каком-то своем мире», – осуждающе говорит она.
И вот сейчас, с сознанием собственной добродетели, я начал отмечать, что же происходит вокруг.
Попробуй-ка не читать того, что каждый день печатается в газетах о барах Челси и их посетителях! И вот мой шанс составить собственное мнение о современной жизни.
В кафе царил полумрак, поэтому трудно было четко что-либо рассмотреть. Посетители почти все молодые. Я смутно заподозрил, что они из тех молодых людей, которых называют поколением битников. Девушки казались замарашками – нынче все девушки кажутся мне замарашками. И, по-моему, они были слишком тепло одеты. Я уже заметил это, когда несколько недель назад выбирался пообедать в ресторане со своими друзьями. Девице, которая сидела тогда рядом со мной, было лет двадцать. В ресторане было жарко, но она облачилась в желтый шерстяной пуловер, черную юбку и черные шерстяные чулки, и в течение всего обеда у нее по лицу катился пот. От нее разило пропитанной потом шерстью и очень сильно – немытыми волосами. Судя по словам моих друзей, она была крайне привлекательна. Но не для меня! Я жаждал одного: швырнуть ее в горячую ванну, дать ей кусок мыла и заставить использовать его по назначению. Полагаю, это демонстрирует, насколько я отстал от жизни. Может, потому, что слишком много времени провел за границей.
Я с удовольствием вспомнил женщин Индии, их красиво уложенные черные волосы, грациозную походку, ниспадающие грациозными складками сари ярких чистых цветов, ритмичное покачивание тел на ходу…
От этих приятных воспоминаний меня отвлек внезапно поднявшийся шум. Две юные особы за соседним столиком затеяли свару. Молодые люди, с которыми они пришли, пытались все замять, но тщетно.
Внезапно девушки начали вопить друг на друга; одна дала другой пощечину, а та стащила первую со стула. Они принялись драться, как базарные торговки, истерически выкрикивая ругательства. Одна была с разлохмаченными рыжими волосами, другая – прилизанная блондинка. Я так и не понял, из-за чего весь сыр-бор, если не считать того, что они оскорбляли друг друга словесно.
Из-за других столиков понеслись крики и свист.
Посетители сопровождали сцену ободряющими восклицаниями и мяуканьем:
– Молодца! Дай ей в челюсть, Лу!
Стоящий за баром хозяин – тощий, похожий на итальянца парень с бакенбардами (я решил, что это сам Луиджи) – вмешался, закричав с чистейшим выговором лондонского кокни:
– Аллё, а ну-ка, кончайте! Кончайте! Через минуту сюда сбежится вся улица. Вы приманите сюда «фараонов». Хватит, я сказал!
Но прилизанная блондинка вцепилась рыжей в волосы и принялась неистово таскать ее за шевелюру, вопя:
– Ах ты, сука! Вздумала отбить моего парня!
– Сама сука!
Хозяин и смущенные кавалеры растащили девиц. В когтях блондинки остались большие пучки рыжих волос. Она весело потрясла ими, после чего бросила на пол.
И тут открылась входная дверь, на пороге кафе появился блюститель закона в синей форме и величественно проронил стандартные слова:
– Что здесь происходит?
Общего врага тут же встретили единым фронтом.
– Просто слегка повеселились, – сказал один из молодых людей.
– Только и всего, – сказал Луиджи. – Небольшое дружеское веселье.
И он ногой затолкал под ближайший столик клочок волос. Противницы улыбнулись друг другу в знак фальшивого примирения.
Полисмен недоверчиво обвел взглядом собравшихся.
– Мы как раз уходим, – ласково сказала блондинка. – Идем, Даг.
По случайному совпадению, еще несколько человек как раз собрались уходить. Блюститель порядка проводил их мрачным взглядом. Этот взгляд говорил: на сей раз он посмотрит на случившееся сквозь пальцы, но будет начеку. Засим полисмен медленно удалился.
Кавалер рыжей уплатил по счету.
– Ты в порядке? – спросил Луиджи у девушки, которая поправляла платок на голове. – Лу порядком тебя отделала – выдрала волосы с корнем.
– Да вовсе и не было больно, – небрежно сказала девица и улыбнулась ему. – Прости за свалку, Луиджи.
Компания ушла. Теперь бар был почти пуст. Я нашарил в карманах мелочь.
– Она просто молодчина, – одобрительно сказал Луиджи, наблюдая за закрывающейся дверью. Затем взял метлу и замел за прилавок пряди рыжих волос.
– Боль, должно быть, была ужасной, – сказал я.
– Я бы на ее месте так заорал! – признался Луиджи. – Но она просто молодчина – Томми-то!
– Вы хорошо ее знаете?
– Да, она здесь почти каждый вечер. Такертон ее звать, Томазина Такертон, если хотите полностью. Но тут ее кличут Томми Такер. Отвратно богата. Ее старик оставил ей целое состояние, а она что? Переезжает в Челси, живет в паршивой конурке близ Уондсворт-бридж и болтается с шайкой таких же, как она сама. Вот никак не пойму: у половины этой шайки есть деньжата. Они могли бы заполучить любой ништяк на свете, могли бы поселиться в «Ритце», если б захотели. Но они, похоже, кайфуют, живя так, как живут. Да… Вот никак этого не пойму.
– А вы бы сами что делали на их месте?
– Ну у меня-то есть голова на плечах! – сказал Луиджи. – А сейчас я просто зарабатываю как могу.
Я встал, чтобы уйти, и спросил, из-за чего началась ссора.
– А-а, Томми положила глаз на бойфренда той девчонки. А он не стоит того, чтобы из-за него драться, уж поверьте!
– Вторая девушка, похоже, уверена, что стоит, – заметил я.
– Ну, Лу очень романтичная, – толерантно отозвался хозяин.
У меня были другие представления о романтике, но я об этом промолчал.
Примерно спустя неделю мое внимание привлекло знакомое имя в колонках «Таймс», где печатаются извещения о смерти. «ТАКЕРТОН. 2 октября в Фоллоуфилдской частной лечебнице в Эмберли в возрасте двадцати лет скончалась Томазина Энн, единственная дочь покойного Томаса Такертона, эсквайра из Кэррингтон-парк, Эмберли, Суррей. На похороны приглашены лишь близкие. Цветы нежелательны».
Ни цветов для бедной Томми Такер, никакого больше кайфа от жизни в Челси. Я вдруг ощутил сострадание к разным томми такер наших дней. Но, в конце концов, напомнил я себе, откуда мне знать, что моя точка зрения правильна? Кто я такой, чтобы заявлять, что ее жизнь прошла впустую? Может, как раз моя жизнь, тихая жизнь ученого, погруженного в книги, оторванного от мира, тратится зря. Жизнь из вторых рук… Если быть честным, ловлю ли я от жизни кайф? Очень непривычная мысль! Конечно, по правде говоря, я и не желал ловить кайф. Но, с другой стороны, может, я должен этого желать? Непривычная и очень неприятная мысль.
Я выбросил из головы Томми Такер и обратился к своей корреспонденции.
В одном из писем моя двоюродная сестра Рода Деспард просила об одолжении. Я ухватился за него, поскольку нынче утром был не в настроении работать. А тут такой прекрасный повод отложить дела!
Я вышел на Кингз-роуд, поймал такси и поехал к своей приятельнице, Ариадне Оливер. Миссис Оливер была популярным автором детективных романов. Ее служанка Милли, отлично выдрессированный дракон, охраняла свою госпожу от вторжений из внешнего мира.
Я испытующе приподнял брови в невысказанном вопросе. Милли энергично кивнула.
– Ступайте прямиком наверх, мистер Марк, – сказала она. – Она с утра не в настроении; может, вам удастся ее встряхнуть.
Я поднялся по двум лестничным пролетам, легонько постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа.
Кабинет миссис Оливер был просторным, на обоях среди тропической зелени расселись экзотические птицы. Сама миссис Оливер в состоянии, близком к безумию, бродила по комнате, бормоча что-то себе под нос. Она бросила на меня быстрый равнодушный взгляд и продолжала блуждать. Обвела невидящим взором стены, выглянула из окна и вдруг зажмурилась, будто ей стало очень больно.
– Но почему, – вопросила миссис Оливер в пространство, – почему этот идиот не сказал, что видел какаду? Почему не сказал? Он же не мог его не видеть! Но если он об этом упомянет, всему конец. Однако должен же быть способ… Должен быть способ…
Она застонала, прочесала пальцами седые, коротко стриженные волосы и вдруг исступленно вцепилась в них. Затем, посмотрев на меня внезапно прояснившимся взглядом, сказала:
– Привет, Марк. Я схожу с ума.
И возобновила свои жалобы:
– А тут еще Моника. Чем привлекательней я пытаюсь ее сделать, тем противнее она становится. Такая тупая девица! И такая самодовольная! Моника… Моника? Полагаю, имя подобрано неправильно. Нэнси? Может, лучше будет назвать ее Нэнси? Или Джоан? Всех всегда зовут Джоан. С Энн то же самое. Сьюзан? У меня уже была Сьюзан. Люсия? Люсия… Да, я могу представить ее Люсией. Рыжая. В джемпере с воротником поло… Черные колготки? В любом случае – пусть будут черные чулки.
Недолгий проблеск хорошего настроения погас: его затмило воспоминание о проблеме с какаду, и миссис Оливер возобновила горестные блуждания по комнате, бесцельно подбирая разные вещи со столиков и перекладывая их на другие места. Она бережно поместила футляр для очков в лакированную шкатулку, в которой уже лежал китайский веер, и с глубоким вздохом сказала:
– Я рада, что пришли именно вы.
– Очень любезно с вашей стороны.
– А то ведь мог заявиться кто угодно. Какая-нибудь дурочка, желающая, чтобы я открыла благотворительный базар, или человек по поводу страховки Милли – а Милли наотрез отказывается страховаться. Или сантехник – но это было бы чересчур большим везеньем, верно? Или это мог быть интервьюер, задающий всякие бестактные вопросы, всегда одни и те же: «Что впервые заставило вас задуматься о профессии писательницы?» «Сколько книг вы написали?», «Сколько вы зарабатываете?»… И так далее, и тому подобное. Я никогда не знаю, как на это отвечать, и всегда выставлю себя дурочкой. Хотя это не важно, потому что, сдается, я вот-вот сойду с ума из-за какаду.
– Не вытанцовывается? – сочувственно спросил я. – Может, мне лучше уйти…
– Не уходите. В любом случае вы меня отвлекаете. Я принял сей сомнительный комплимент.
– Хотите сигарету? – с рассеянным гостеприимством спросила миссис Оливер. – Где-то они есть, посмотрите в футляре от машинки.
– Спасибо, у меня с собой свои. Возьмите одну… Ах да, вы же не курите.
– И не пью, – сказала миссис Оливер. – А жаль.
Вот у американских детективов всегда под рукой пинта виски в ящике письменного стола. Похоже, это помогает им решить все проблемы… Знаете, Марк, на самом деле я не думаю, что в реальной жизни убийство может сойти с рук. По-моему, уже в момент совершения убийства все становится ясным как божий день.
– Ерунда. Вы же сами совершили множество убийств!
– По меньшей мере пятьдесят пять, – сказала миссис Оливер. – Совершить преступление легко и просто. Скрыть его – вот в чем сложность. Я имею в виду – почему убийцей должен быть кто-то другой, а не ты? Тебя же видно за версту!
– Но не в законченной главе.
– Ах, но чего мне это стоит! – мрачно пожаловалась миссис Оливер. – Говорите что хотите, но это неестественно, когда пять или шесть человек оказываются поблизости от места преступления, где убит некий Б., и у всех имеется мотив для убийства Б., если только этот Б. – не безумно несносный субъект. А в таком случае всем будет плевать, жив он или убит, и всем будет до лампочки, кто именно его прикончил.
– Понимаю ваши проблемы, – сказал я. – Но раз вы успешно справились с ними пятьдесят пять раз, справитесь и теперь.
– Именно это я себе и говорю, снова и снова, но не верю ни единому своему слову, поэтому я просто в отчаянии.
Миссис Оливер снова схватилась за голову и неистово потянула себя за волосы.
– Хватит! – воскликнул я. – Не то вырвете с корнем.
– Глупости, – сказала она. – Волосы держатся крепко. Вот когда в четырнадцать лет у меня была корь с очень высокой температурой, они выпадали – повсюду надо лбом. Такая стыдоба… И прошло целых шесть месяцев, прежде чем они отросли до прежней длины. Ужасно для девочки – они же так заботятся о своих волосах… Я вспомнила об этом вчера, когда навещала Мэри Делафонтейн в частной клинике. У нее волосы выпадают точно так же, как тогда выпадали мои. Мэри говорит, ей придется носить спереди накладку, когда она поправится. Полагаю, в шестьдесят лет волосы не всегда снова отрастают.
– Прошлым вечером я видел, как одна девушка вырвала у другой волосы прямо с корнями, – сказал я – и услышал в своем голосе легкую гордость человека, повидавшего жизнь.
– В какие это экстраординарные заведения вы заходите? – спросила миссис Оливер.
– Это было в кафе-баре в Челси.
– А, Челси… Там, наверное, может случиться что угодно. Битники, спутники, крестики-нолики, «разбитое поколение»[9]… Я редко про них пишу, потому что боюсь запутаться в терминах. Думаю, безопаснее придерживаться того, в чем разбираешься.
– Например?
– Людей, совершающих круизы, отелей и того, что происходит в больницах, приходских советов, благотворительных распродаж, музыкальных фестивалей, девушек в магазинах, общественных комитетов, приходящих работниц, молодых людей, путешествующих автостопом по всему миру в интересах науки, продавцов…
Она замолчала, задохнувшись.
– Похоже, у вас обширный список тем, – сказал я.
– И все-таки вы могли бы пригласить меня в какой-нибудь бар в Челси… Просто для расширения моего жизненного опыта, – с тоской проговорила миссис Оливер.
– Да в любое время, когда пожелаете. Сегодня вечером?
– Только не сегодня вечером. Я слишком занята – буду писать свою книгу… Вернее, буду беспокоиться, что она никак не пишется. Это один из самых утомительных аспектов писательского ремесла – хотя в нем, вообще-то, все утомительно, кроме единственного мгновения, когда тебя осеняет великолепная, по твоему мнению, идея, и ты дождаться не можешь, когда воплотишь ее в жизнь… Скажите, Марк, как по-вашему, можно убить дистанционно?
– В каком смысле – дистанционно? Нажать кнопку и послать смертоносный радиоактивный луч?
– Нет-нет, я не о научной фантастике. Наверное… – Миссис Оливер с сомнением помолчала. – …Я имею в виду черную магию.
– Восковые фигурки с воткнутыми в них булавками?
– О, восковые фигурки – слишком примитивно, – пренебрежительно заметила писательница. – Но ведь странные вещи и впрямь случаются – в Африке и в Вест-Индии. Об этом все время рассказывают – как туземцы просто сворачиваются клубком и умирают. Вуду[10]… Или джу-джу[11]… В общем, вы знаете, о чем я.
Я сказал, что в наши дни многое из этого приписывают силе внушения. Жертве всегда сообщают, что знахарь обрек ее на смерть, – а подсознание делает все остальное.
Миссис Оливер фыркнула:
– Если кто-нибудь намекнет мне, что я обречена лечь и умереть, – с каким удовольствием я разрушу эти ожидания!
Я рассмеялся.
– У нас в крови много веков доброго западного скепсиса. Нет у нас предрасположения к черной магии.
– Значит, вы думаете, такое может случиться?
– Я слишком мало знаю о данном предмете, чтобы о нем судить. А вам-то почему такое пришло в голову? Ваш новый шедевр будет называться «Убийство силой внушения»?
– Ничего подобного. Меня вполне устраивает что-нибудь старомодное типа доброго старого крысиного яда или мышьяка. Или прочного тупого предмета. Огнестрельное оружие слишком мудреное. Но вы же пришли не для того, чтобы разговаривать со мной о моих книгах?
– Откровенно говоря, не для этого. Дело в том, что моя двоюродная сестра Рода Деспард устраивает церковный праздник и…
– Больше ни за что на свете! – отрезала миссис Оливер. – Знаете, что случилось в прошлый раз? Я организовала игру «Поиски убийцы» – и мы тут же нашли настоящий труп![12] Я так и не оправилась после этого!
– «Поисков убийцы» не будет. Все, что от вас потребуется, – сидеть в палатке и надписывать ваши книги, по пять шиллингов за автограф.
– Ну-у… – с сомнением протянула миссис Оливер. – Это еще туда-сюда. А мне не придется открывать праздник? И говорить всякие глупости?
Или носить шляпу?
Я заверил, что ничего подобного от нее не потребуется.
– На все уйдет лишь час-другой, – улещал я. – А потом будет игра в крикет… Хотя нет, в такое время года крикета не будет. Зато, может, будут детские танцы. Или конкурс на лучший маскарадный костюм…
Меня перебил дикий вопль миссис Оливер:
– Ну конечно! Мяч для крикета! Он видит его через окно… Мяч взлетает вверх… И это его отвлекает – вот почему он так и не упоминает о какаду. Как хорошо, что вы зашли, Марк. Вы просто чудо!
– Я не совсем понял…
– Может быть, зато я поняла, – заявила миссис Оливер. – Все порядком запутано, и я не хочу тратить времени на объяснения. Приятно было с вами повидаться, а теперь мне бы очень хотелось, чтобы вы ушли. Немедленно.
– Конечно. А как насчет праздника…
– Я подумаю. А сейчас не беспокойте меня. Куда я, черт возьми, положила очки? Что за манера у вещей исчезать ни с того ни с сего!..