Макбет Ю Несбё В городе, в котором все время идет дождь, заправляют две преступные группировки. Глава полиции Дуглас – угроза для наркоторговцев и надежда для всего остального населения. Один из преступных лидеров, Геката, желая остаться в тени, замышляет избавиться от Дункана. Для своих планов коварный преступник планирует использовать Макбета – инспектора полиции, который подвержен приступам агрессии и которым легко управлять. А там, где есть заговор, будет кровь. Ю Несбё Макбет © Наумова А., перевод на русский язык, 2018 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018» * * * Часть1 Глава 1 Перечеркнув небо, прозрачная капля дождя миновала тьму и устремилась вниз, к дрожащим огням грязноватого портового города. Холодные порывы северо-западного ветра гнали каплю прямо к пересохшему устью реки – та делила город вдоль на две половины. Поперек же город перерезала заброшенная железнодорожная ветка. Получившиеся четыре округа были пронумерованы по часовой стрелке, а других названий у них не имелось. Во всяком случае, местные никаких названий не помнили. А когда те же местные путешествовали по миру, то даже, бывало, говорили, будто не помнят, как называется и сам город. Капля из прозрачной постепенно превратилась в серую, пробиваясь сквозь пелену ядовитого, пропитанного гарью тумана, наседавшего на город, несмотря на то, что за последние годы фабрики здесь все друг за дружкой позакрывались. Несмотря на то, что безработные не могли наскрести на топливо для собственных печей. Несмотря на капризный, но сильный ветер и, казалось, нескончаемый дождь, какого, как некоторые говорили, город не видал с тех самых времен, как четверть века назад две атомные бомбы положили конец последней мировой войне. Иначе говоря – с того момента, как Кеннет занял кресло комиссара городской полиции. Сидя в кабинете на самом верхнем этаже Главного полицейского управления, комиссар Кеннет двадцать пять лет мучил город. Так было при всех бургомистрах, и, что бы ни говорили высокопоставленные чины в столице Капитоль, второй по величине город – а когда-то сердце промышленности – медленно погрязал в трясине коррупции, банкротств, преступности и хаоса. Возможно, виновником затянувшейся непогоды был Кеннет, а может, атомные бомбы, или же местные просто забыли, что на самом деле случилось, – важно другое: совсем недавно в душах горожан затеплилась, наконец, надежда. Шесть месяцев назад отдыхавший на даче комиссар Кеннет свалился со стула, ударился, а спустя три недели умер. Церемонию погребения оплатили из городского бюджета – такой указ состряпал еще при жизни сам Кеннет, а после достойных диктатора похорон городские главы и бургомистр посадили на пост комиссара полиции Дункана, широколобого епископского сына, стоявшего во главе столичного Отдела по борьбе с организованной преступностью. Такой выбор многих удивил: Дункан не принадлежал к старой школе предприимчивых полицейских-политиков, а был представителем нового поколения хорошо образованных лидеров, сторонником реформ, открытости и модернизации и противником коррупции, чем выгодно отличался от местных хапуг. Горожане надеялись, что у них появится наконец честный, смелый и прозорливый комиссар полиции, который вытащит город из трясины, и укреплял их надежду тот факт, что Дункан сразу же отправил в отставку всю полицейскую верхушку и посадил вместо них своих, лично отобранных людей – молодых мечтателей, которым действительно хотелось сделать город пригодным для жизни. Ветер пронес каплю над западной частью Четвертого округа, над самой высокой точкой города, антенной на крыше радиостанции, откуда хриплый одинокий голос Уолта Кайта озвучивал надежду на долгожданное спасение. Еще при жизни Кеннета Кайт был единственным, кто в открытую осмеливался критиковать комиссара полиции и обвинять того хотя бы в некоторых из совершенных им преступлений. Многие говорили, что радиожурналист до сих пор жив только благодаря своему одиночеству. И слишком уж Кайт был на виду, чтобы просто взять и исчезнуть. Сегодняшним вечером Кайт хрипел о том, что городские главы сейчас стараются изо всех сил: Кеннету удалось пропихнуть законы, по которым вся настоящая власть попадает в руки комиссара полиции, и теперь законы эти придется отменить. Смешно, но все это означает, что последователю Кеннета, честному демократу и комиссару полиции Дункану, теперь вряд ли хватит полномочий, чтобы провести все намеченные реформы. А затем Кайт заявил, что на предстоящих выборах бургомистра «у занимающего этот пост Тортелла, самого жирного бургомистра в стране, противников нет. Вообще ни одного. Кишка тонка соперничать с нашей черепахой Тортеллом – он отвратительно непогрешимый и такой дружелюбный, что от его панциря любая критика отскакивает. И даже если кому-то хватит сил выгнать его из панциря, то из кабинета вряд ли: двери там узкие, а бургомистр наш так растолстел, что ни в одну дверь не влезет». В восточной части Четвертого округа капля пролетела мимо «Обелиска», двадцатиэтажного гиганта из стекла и бетона, где размещались отель и казино. Светящаяся громада «Обелиска» словно показывала средний палец черно-коричневому унынию четырехэтажных строений, из которых состоял город. Чем меньше город производил и чем сильнее росла безработица, тем больше находилось тех, кто стремился спустить деньги, которых у них не было, в одном из двух городских казино – многие как ни силились, так и не могли понять, в чем кроется разгадка этого явления. – Город перестал давать и начал отбирать, – сипел из радиоприемников Кайт, – сначала промышленность, потом железные дороги, чтобы отсюда точно никто не выбрался. А под конец мы начали накачивать жителей наркотой – ею теперь торгуют там, где прежде продавали билеты на поезд. Так нам проще обирать наше же население. Я никогда не думал, что наступит время и я стану скучать по промышленным магнатам, но они, по крайней мере, принадлежали к отрасли, вызывающей уважение. Чего не скажешь об азартных играх, наркоторговле и политике – то есть трех других отраслях, на которых по-прежнему можно сделать деньги. В Третьем округе ветер быстро погладил Главное полицейское управление, казино «Инвернесс» и пустынные улицы, откуда дождь старательно разгонял народ по домам, но разогнал не всех. Погладил ветер и вокзал, где больше не было поездов, зато было полно призраков и путешественников. Призраков тех, кого вера в себя, рабочий дух, бога, технологии и своих последователей заставила когда-то построить этот город. И путешественников, которые бежали на этот круглосуточный наркорынок купить дури, этот пропуск в рай и билет в ад. Во Втором округе ветер немного посвистел в кирпичные трубы двух крупнейших, но недавно закрытых городских фабрик – «Гравена» и «Эстекса». Обе фабрики специализировались на сплавах, но из каких металлов состояли эти сплавы, не сказали бы даже те, кто стоял у домны. Зато сказали бы, что корейцы начали изготавливать те же самые сплавы намного дешевле. Здесь уже чувствовалось обветшание – возможно, из-за местного климата, а может статься, местным так казалось просто потому, что они знали о банкротстве, оставившем фабрики стоять там молчаливыми потухшими вулканами, которые Кайт назвал «разграбленными соборами капитализма в городе разрухи и недоверия». Дождевая пелена двигалась на юго-восток, по тротуарам с разбитыми фонарями, где к стенам домов жались шакалы, прячась от бесконечного плача небес и высматривая жертву среди тех, кто бежал мимо, к домашнему теплу и спокойствию. В свежем интервью Кайт спросил комиссара полиции Дункана, почему у них в городе вероятность, что тебя ограбят прямо на улице, в шесть раз выше, чем в Капитоле. Наконец-то простой вопрос, обрадовался Дункан и ответил, что причина в безработице: безработных у них в городе в шесть раз больше, а наркоманов – в десять. В порту громоздились старые контейнеры и стояли видавшие виды контейнеровозы. Их капитаны частенько дожидались охочих до денег представителей портовой службы и совали тем коричневые конверты, благодаря которым получали и разрешение на вход в порт, и место в гавани. Пароходство включало эти расходы в бюджет на дополнительные нужды и клялось, что это в последний раз. Одно из таких судов называлось «Ленинград» и было древней советской посудиной, с которой дождь смыл в море столько ржавчины, что казалось, будто судно истекает кровью. Капля сверкнула в отсвете лампы, висевшей на потолке одного из двухэтажных деревянных строений, где располагались склад, офис и закрытый боксерский клуб. Пролетев между стеной и ржавыми бортами стоявших на причале посудин, капля ударилась о бычий рог, проползла по нему до мотоциклетного шлема, из которого этот рог торчал, и упала на спину, обтянутую черной кожаной курткой с готическими буквами, складывающимися в надпись «РЫЦАРИ СЕВЕРА». Оттуда капля шлепнулась на сиденье красного мотоцикла «Индиан Чиф», а потом, наконец, на медленно вращающуюся ступицу заднего колеса. Там капля слилась с ядовитой водой, городом и Вселенной, прекратив свое существование. За красным мотоциклом следовали еще одиннадцать – они по очереди проехали по желтому пятну света, который отбрасывала висевшая на стене темного строения лампа, и исчезли в темноте. Свет уличного фонаря падал в окно конторы по найму моряков, приютившейся на втором этаже, и выхватывал из полумрака руку. Из-под нее виднелась заявка от судна «Гламис», которому срочно понадобился второй кок. Длинные и гладкие, словно у пианиста, пальцы и ухоженные ногти. На лицо падала тень, так что собеседник не видел ни пристального взгляда голубых глаз, ни массивного подбородка, ни тонких, выдававших скупца губ, ни хищного носа, зато отчетливо видел шрам, белой молнией разрезающий лицо наискось, от подбородка ко лбу. – Они приехали, – сказал инспектор полиции Дуфф, втайне надеясь, что ребята из Отдела по борьбе с наркоторговлей не услышат, как легко, едва заметно дрожит его голос. Он ожидал, что за наркотой от Рыцарей севера приедет человека три-четыре, ну уж никак не больше пяти, а сейчас насчитал в медленно разрезающем темноту караване целых двенадцать мотоциклов, причем на двух последних сидело по пассажиру. Четырнадцать против его девяти. И у него имелись все основания полагать, что Северяне вооружены. До зубов. Да, перевес значительный, но голос у него дрожал вовсе не поэтому. Дело в том, что Дуфф получил как раз то, чего так жаждал: наконец-то операцией рулит он, наконец-то и его оценили по достоинству. Поговаривали, что такие мотоциклы марки «Индиан Чиф» были тайно изготовлены в 1955 году по заказу Полицейского управления Нью-Йорка, причем существует их всего пятьдесят штук. А такой шлем и такой мотоцикл имеются у одного-единственного человека, хотя от него уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу. Из прицепленных к мотоциклу кривых ножен поблескивала стальная рукоятка. Свенон. Некоторые утверждали, будто он мертв, другие – что он скрывается за границей, сменил имя, обрезал свои светлые патлы и окопался где-то в Аргентине, наслаждаясь старостью и посасывая тонкие, как шило, сигариллы. Но это был он. Главарь банды, мочивший полицейских и сразу после Второй мировой сколотивший на пару с Сержантом Рыцарей севера. Они ходили по гнившим вдоль местной вонючей речки развалюхам, где жили рабочие, и вербовали молодых отморозков, а потом обучали их, муштровали, промывали им мозги, пока не превратили в армию бесстрашных солдат, которых Свенон мог использовать, как ему заблагорассудится. Он подчинил себе город и стал единолично контролировать растущий наркорынок. И сперва казалось, будто Свенона никому не остановить – во всяком случае, Кеннет со своими полицейскими даже и не пытался. Скорее наоборот – за деньги Свенона они согласны были помогать ему до скончания века. Сам же Свенон стал участником бешеной гонки. Домашнее зелье Гекаты, «дурь», отличалось высоким качеством и низкой ценой, а кроме того, оно всегда было в изобилии. И если отправитель анонимного послания не врал, то за такую партию Северяне огребут сполна. Короткие, отпечатанные на машинке строки были адресованы лично ему, и, прочитав их, Дуфф обрадовался, хотя до конца не поверил. Слишком уж щедрый подарок. Для начальника Отдела по борьбе с наркоторговлей это настоящий карьерный взлет, если, конечно, этим подарком верно распорядиться. Этот комиссар, Дункан, еще не на все должности рассовал своих ставленников. Например, в Отделе по борьбе с организованной преступностью по-прежнему сидел старый кореш Кеннета, инспектор Кавдор – новый комиссар еще не успел доказать, что тот нечист на руку, но это вопрос времени. А ведь Дуфф – один из команды Дункана. Когда пошли слухи о том, что Дункана назначат комиссаром, Дуфф позвонил ему в Капитоль и торжественно заявил, что если комиссаром станет не Дункан, а один из Кеннетовых приспешников, то он, Дуфф, и сам уйдет в отставку. Возможно, Дункан догадался, что за этим, казалось бы, беззаветным признанием в верности кроются личные мотивы, но что с того? Дуфф действительно поддерживал планы Дункана по формированию честной полиции, чьей задачей будет служить народу. Однако он не отказался бы и от кабинета в Главном управлении – причем чем выше к небу, тем лучше. Да и кто бы отказался? А еще ему хотелось снести башку этому, на мотоцикле. Свенону. Он был средством и целью. Дуфф взглянул на часы. Аноним не наврал. Минута в минуту. Он приложил пальцы к запястью, прощупывая, как колотится вена. Надежда окрепла и превратилась в уверенность. – Дуфф, много их там? – прошептали рядом. – Достаточно, чтоб считать, что нам повезло, Сейтон. А один из них – такая крупная добыча, что, когда мы его загребем, вся страна вздрогнет. Дуфф протер запотевшее стекло. Десять вспотевших разгоряченных полицейских в тесной комнатенке. К таким операциям они не привыкли. Дуфф единолично решил никому не показывать анонимки и привлечь к делу только людей из своего отдела. Слишком уж много у них в конторе стукачей и взяточников – лучше не рисковать. Во всяком случае, именно такое объяснение Дуфф собирался дать комиссару Дункану, когда тот спросит. Впрочем, ругать его вряд ли будут. Особенно если он принесет им в клювике самую крупную партию наркоты за всю историю и тринадцать Рыцарей севера. Тринадцать, да. Не четырнадцать. Один из них останется лежать на поле битвы. Если, конечно, у него все получится. Дуфф стиснул зубы. – Ты говорил, их будет четверо или пятеро, – сказал Сейтон, подойдя к окну. – Что, Сейтон, поджилки трясутся? – У меня-то нет, а вот на твоем месте я б струхнул. У тебя тут девять человек, а в таких передрягах я единственный бывал, – спокойно ответил Сейтон. Он был худощавый и лысый и служил в полиции, сколько Дуфф себя помнил. Вот только работал он при Кеннете. Дуфф пытался избавиться от Сейтона. Нет, ничего плохого тот не натворил, но было в нем что-то неприятное, вот только что именно, Дуфф так и не мог определить. – А почему ты не вызвал подкрепление, Дуфф? – Чем меньше народа знает… – Тем больше славы достанется лично тебе? Ведь если я не ошибаюсь, то это либо привидение, либо Свенон собственной персоной, – и Сейтон кивнул на «Индиан Чиф», остановившийся возле трапа на «Ленинград». – Что? Там Свенон? – в ужасе прошептал кто-то за спиной. – Да. И с ним еще чертова дюжина, – громко ответил Сейтон, не сводя взгляда с Дуффа, – а может, и больше. – Вот дерьмо! – пробурчали в ответ. – Может, позвоним Макбету? – предложил еще кто-то. – Что скажешь? – наседал Сейтон. – Твои собственные люди – и то предлагают вызвать подмогу. – Заткнись! – прошипел Дуфф. Он повернулся и ткнул пальцем в висевшее на стене объявление: – Здесь написано, что судно «Гламис» выходит в Капитоль в пятницу в шесть утра и что им требуются люди на камбуз. Вы согласились на эту операцию, но если вы сейчас передумаете и решите наняться на судно, я вам и слова не скажу. Там и платят, и кормят лучше. Ну? Желающие есть? – Прищурившись, Дуфф вглядывался в темноту, в неподвижные темные фигуры и пытался понять, что кроется за их молчанием. Он уже жалел, что задал им этот вопрос. А вдруг кто-то из них сейчас согласится? Обычно он старался обходиться собственными силами, но сейчас не мог пожертвовать ни одним из тех, кто стоял перед ним. Его жена говорила, что он действует в одиночку просто потому, что не любит людей. Возможно, отчасти она была права, вот только дело обстояло немного иначе: это люди его не любили. Не то чтобы он вызывал у них открытую неприязнь, но было в нем что-то отталкивающее. Что именно – он не понимал. Некоторые женщины находили его внешность и самоуверенность привлекательными, он был вежливым, эрудированным и более толковым, чем большинство его знакомых. – Никто? Серьезно? Отлично, тогда действуем по прежнему плану, только с небольшими изменениями. Когда мы выйдем, Сейтон и трое его ребят идут направо и прикрывают заднюю часть борта. Я со своими прикрою левую. Ты, Сивард, сразу уходишь влево, огибаешь Северян в темноте и встаешь на трапе, чтобы никто не поднялся на борт и не сошел с судна. Ясно? Сейтон кашлянул: – Сивард самый молодой и… – Самый быстрый, – перебил его Дуфф. – Твоим мнением я не интересовался – я только спросил, ясно ли то, что я сказал. – Он вгляделся в бесстрастные лица тех, кто стоял перед ним. – Будем считать, что да. – Он вновь повернулся к окну. С трапа сошел низенький кривоногий человечек в белой капитанской фуражке. Он остановился перед красным мотоциклом. Мотоциклист не стал глушить мотор и шлем не снял – он лишь приподнял визор и, широко раздвинув колени, молча слушал капитана. Из-под шлема на спину падали две светлые косы – такие длинные, что доставали прямо до намалеванной на куртке эмблемы. Дуфф глубоко вздохнул. Проверил пистолет. Хуже всего, что Макбет и сам ему предлагал помощь: кто-то позвонил ему по телефону и сообщил то же, что и Дуффу. Но Дуфф от помощи отказался, сказав, что здесь всего и дел-то – грузовик отогнать, и попросил Макбета держать язык за зубами. Человек в рогатом шлеме подал знак, один из мотоциклистов выехал вперед и открыл перед капитаном чемоданчик. Дуфф заметил на рукаве сержантскую нашивку. Капитан кивнул, поднял руку, и через секунду сердито заскрипело несмазанное железо, на стоящем на причале подъемном кране зажглись лампочки, а сам кран пришел в движение. – Уже скоро, – проговорил Дуфф, и теперь в его голосе звучала уверенность. – Дождемся, когда они обменяют наркоту на деньги, и начнем действовать. Темные фигуры молча закивали. Этот план они обсуждали, и не раз, но все думали, что Северян будет человек пять, не больше. Может, Свенону кто-то стукнул про полицейских, и их поэтому так много? Нет, если бы им донесли об операции, они вообще свернули бы сделку. – Чуешь? – прошептал рядом Сейтон. – Что? – Как они боятся. – Сейтон прикрыл глаза и потянул носом воздух. Дуфф всмотрелся в темную дождливую пелену за окном. Ведь явись сейчас Макбет со своими ребятами, он бы только спасибо сказал. Дуфф погладил шрам на лице. Ладно, чего сейчас раздумывать, надо действовать. Давно пора было. Свенон здесь, а Макбет и его гвардия уже десятый сон видят. Лежа на спине, Макбет зевнул и прислушался к дождю. Мышцы начали неметь, и он перевернулся на бок. Брезентовый полог приподнялся, и в палатку, согнувшись, залез седовласый старик. Он уселся на землю и негромко выругался. – Что, Банко, намочило тебя? – спросил Макбет и провел ладонью по фанерной крыше, на которой лежал. – Не город, а какая-то дождливая дырища. И какого, спрашивается, хрена тут должен жить старый, разбитый ревматизмом человек? Мне вообще давно на пенсию пора. Переехал бы в деревню. Домик бы купил – в Файфе, например, или рядом где-нибудь. Сидишь себе на веранде, любуешься закатом, а вокруг пчелы жужжат да птицы поют. – И как же так сложилось, что ты вместо этого сидишь на крыше в грузовом порту? Да еще и посреди ночи? Может, тебе просто нравится? Оба они тихо рассмеялись. Банко зажег карманный фонарик. – Я тебе кое-что показать хотел. Забрав фонарик, Макбет направил его на бумаги, которые протягивал ему Банко. – Вот! Это и есть «Гатлинг». Ну разве не красавец, а? – Да, Банко, но какая разница, как он выглядит? – Тогда покажи это Дункану! Скажи, что нам без «Гатлинга» не обойтись! И что нужен он прямо сейчас! Макбет вздохнул: – Он не хочет. – Скажи ему, что, пока у Гекаты и Рыцарей севера оружие лучше нашего, мы так и будем проигрывать. Объясни, что именно можно сделать, когда у тебя «Гатлинг»! А уж если два!.. – Дункан не хочет, чтобы у нас было еще больше оружия, Банко. И мне кажется, тут он прав – пора нам это признать. После того как он стал комиссаром, мы и правда стали меньше стрелять. – Такими темпами тут скоро все население вырежут. – Это только начало. У Дункана все по плану, и он все делает, как надо. – Да ясное дело! Я ж не против. Дункан – мужик хороший. Только вот наивны-ый, – протянул Банко. – А с такой пушкой мы бы это дерьмо ух как разворошили, и еще… – Кто-то тихонько стукнул по брезенту: – Шеф, они начали разгружаться. Немого шепелявит, значит, это тот новенький парнишка, Олафсон. Четвертым Макбет взял с собой Ангуса, тоже совсем мальчишку, но знал, что любой из оставшихся дома двадцати пяти солдат Королевской гвардии не раздумывая согласился бы сейчас сидеть здесь и мерзнуть. Макбет погасил фонарик и вернул его Банко, а рисунок свернул и убрал во внутренний карман черной форменной куртки. Потом он откинул брезент и подполз к краю крыши. Следом выполз Банко. Прямо перед ними, над палубой «Ленинграда», завис древний военный грузовик, выкрашенный зеленой защитной краской. – «ЗИС-5», – прошептал Банко. – Еще с войны? – Ага. Завод имени Сталина. Что скажешь? – Похоже, Северян явилось многовато. Дуфф на такое не рассчитывал. Видать, Свенон всполошился. – Он что, подозревает, что кто-то стукнул в полицию? Как думаешь? – Тогда бы он вообще не явился. Он боится Гекаты. Знает, что у него глаза и уши больше наших. – Так что делать будем? – Подождем. Может, Дуфф и сам их сожрет. Тогда и влезать не станем. – Ага, то есть ты притащил сюда наших парнишек посреди ночи, чтобы они просто посмотрели? Так, что ли? Макбет тихо усмехнулся: – Они сами согласились, а я предупреждал, что, вполне возможно, будет скучновато. Банко покачал головой: – У тебя, Макбет, видно, много свободного времени. Семью тебе надо завести. Макбет махнул рукой, а на его смуглом бородатом лице заиграла улыбка. – Вы с ребятами и есть моя семья. Зачем мне еще одна? Сзади довольно ухмыльнулись Олафсон и Ангус. – Мальчишка! И когда он повзрослеет наконец… – огорченно пробурчал Банко и протер прицел своего «Ремингтона-700». Город раскинулся внизу, прямо у ног Бонуса. В ясную погоду в огромное, от пола до потолка, окно видно было весь город. Однако сейчас его закрывали тучи. Бонус поднял бокал, и один из двух молодых официантов в бриджах и белых перчатках тотчас же оказался рядом и наполнил его шампанским. Ему не стоило так пить – это он знал. Напиток дорогой, но платит-то все равно не он. А врач говорит, что мужчине в его возрасте пора и об образе жизни задуматься. Но шампанское он любит. Да, вот так-то. Просто любит. А еще устриц и раков. И это мягкое кресло ему нравится. И молодые мальчики. Правда, мальчиков ему никто не предлагал. Хотя, с другой стороны, он и не спрашивал пока. Он пришел в «Обелиск», в приемной его встретили и проводили сюда, в пентхаус на последнем этаже, откуда из одного окна открывается вид на порт, а из противоположного – на Площадь рабочих, вокзал и казино «Инвернесс». А здесь его встретил крупный мужчина с пухлыми щеками, дружелюбной улыбкой, темными волнистыми волосами и холодными глазами. Мужчина, которого звали Геката. Или Невидимая рука. Невидимая оттого, что лишь немногим выпала честь познакомиться с ним лично. Рука – потому что за последние десять лет большинство жителей города успели на себе ощутить его влияние. Или, точнее, попробовать его творение. Синтетический наркотик, который он изготавливал собственноручно и который называли зельем. По прикидкам Бонуса, благодаря зелью Геката стал одним из четырех богатейших людей города. Геката оторвался от стоявшей возле окна подзорной трубы и повернулся к Бонусу: – В такой дождь ничего толком не разглядишь. – Он поправил подтяжки на бриджах, потянулся к висевшей на спинке кресла твидовой куртке и вытащил из кармана трубку. Бонус подумал, что со стороны они похожи на пару английских охотников. Знай он заранее – надел бы что-нибудь другое, а не этот обычный скучный костюм. – Но кран заработал, а значит, они начали разгружаться. Ну как угощение, Бонус? – Угощение превосходное, – Бонус отхлебнул шампанского, – но вынужден признать, что не совсем понимаю, что именно мы празднуем. И почему я здесь. Геката расхохотался и показал тростью на город за окном: – Мы, моя дорогая камбала, празднуем этот прекрасный вид. Ты ведь рыба придонная, поэтому видел мир только снизу. Бонус улыбнулся. Спорить с Гекатой ему бы никогда и в голову не пришло. Уж чересчур тот могущественный. И Бонусу может от него перепасть много чего хорошего. И не очень. – Отсюда, сверху, мир смотрится лучше, – продолжал Геката, – не таким честным, зато красивее. А еще отпразднуем вот это. – Трость вновь поднялась и указала в сторону порта. – Что – это? – Это, любезный мой Бонус, крупнейшая партия, которую когда-либо видел этот город. Четыре с половиной тонны чистого амфетамина. Свенон поставил на них все, что имеется у Северян. Все до последней пуговицы. Человек там, внизу, – это тот, кто сложил все яйца в одну корзину. – А почему он так сделал? – От отчаяния, естественно. Он же видит, как мое вручную сваренное зелье вытесняет с рынка их убогий турецкий продукт. Свенон заказал из Союза огромную партию отличного «будильника», получил скидку, сэкономил на перевозке и теперь сможет составить мне конкуренцию по цене и качеству. – Геката уперся тростью в пушистый ковер и ласково погладил позолоченную рукоятку. – Это Свенон ловко придумал. Если ему повезет, такой партии хватит, чтобы расстановка сил в этом городе поменялась. Выпьем же за нашего достойного соперника! – Он поднял бокал, и Бонус послушно последовал его примеру. Геката уже поднес было бокал к губам, как вдруг замер и всмотрелся в какую-то точку на стекле, а затем указал на нее официанту, который тут же принялся усердно тереть бокал перчаткой. – К несчастью для Свенона, – продолжал Геката, – когда заказываешь такую огромную партию у совершенно нового поставщика, об этом непременно прознают. И, к сожалению, кто-нибудь вполне способен стукнуть полицейским – анонимно, разумеется, – о времени и месте. – Ты, например? Геката криво улыбнулся, взял бокал и, повернувшись к Бонусу своим внушительным задом, наклонился к подзорной трубе. – Они уже поставили на землю грузовик. Бонус встал и подошел к окну. – Скажи, почему ты решил понаблюдать со стороны и не вышел против него сам? Ты бы, во-первых, избавился от единственного соперника, а во-вторых, еще и добыл бы четыре с половиной тонны неплохого амфетамина, который толкнул бы на улице. Подумай, сколько новых клиентов ты тогда получил бы? Не отрываясь от подзорной трубы, Геката сделал глоток шампанского. – «Круг», – сказал он, – говорят, это лучшее в мире шампанское. Поэтому другого я и не пью. Но кто знает – может, попробуй я какое-нибудь еще, вдруг вошел бы во вкус и разлюбил это? – Ты не хочешь, чтобы на рынке появилось еще что-то, кроме твоего зелья? – Моя религия – капитализм, а свободная конкуренция – мой символ веры. Однако каждый человек имеет право следовать зову сердца и стремиться к единовластию и мировому господству. А обязанность общества – бороться с нами. Бонус, мы просто играем каждый свою роль. – Аминь. – Подожди! Деньги передают, – Геката потер руки, – представление начинается! Дуфф взялся за ручку двери и замер, прислушиваясь к собственному дыханию и пытаясь поймать взгляды тех, кто стоял рядом. Они выстроились в ряд на узкой лесенке позади. И готовились. Каждый по-своему. Снимали оружие с предохранителя. Раздавали приятелям советы. Молились напоследок. – Чемодан передали! – крикнул со второго этажа Сейтон. – Вперед! – скомандовал Дуфф, толкнул дверь и вжался в стену. Полицейские по очереди проскользнули мимо него, в темноту. Дуфф шел замыкающим. На голову капал дождь. Впереди двигались темные фигуры. Несколько мотоциклов стояли пустыми, без седоков. Дуфф поднес к губам громкоговоритель: – Полиция! Всем оставаться на местах! Руки вверх! Повторяю: полиция! Всем оста… – Первым выстрелом разбило стеклянную дверь позади него, следующая пуля задела внутреннюю сторону ноги. А потом раздался звук, заставивший Дуффа вспомнить субботние вечера, когда его дети готовили попкорн. Автоматная очередь. Дьявол! – Огонь! – Дуфф отшвырнул громкоговоритель, бросился на землю и, прицеливаясь, заметил, что лежит прямо посреди лужи. – Нет! – прошипели рядом. Дуфф поднял взгляд и увидел Сейтона. Тот неподвижно стоял, опустив пистолет. Какого хрена он не исполняет приказов?! Он что?.. – У них Сивард, – прошептал Сейтон. Дуфф сморгнул каплю грязной воды и перевел взгляд на стоявший на углу мотоцикл. Мотоциклист сидел не шелохнувшись, спокойно глядя на них через прицел. Но не стрелял. – Все будет хорошо, но для этого вам надо поднапрячься и не дергаться. – Обладатель этого низкого голоса стоял в темноте и прекрасно обходился без громкоговорителя. Сперва Дуфф заметил, что седока на «Индиан Чифе» нет, а потом – два черных силуэта, почти слившиеся в один. Из головы у самого высокого из них торчали рога. Прямо перед собой он держал другого, на целую голову ниже. Который совсем скоро мог стать еще ниже. На голову. Лезвие сабли, которую Свенон прижимал к горлу молодого лейтенанта Сиварда, весело поблескивало. Дуфф заерзал. – Действовать будем так, – прорычал Свенон, – мы заберем нашу посылочку и уберемся отсюда. Тихо и спокойно. Двое моих людей останутся здесь – чтобы вы не натворили всяких глупостей. Например, чтобы не рванули следом за нами. Ясно? Дуфф собрался с силами и попытался подняться. – Я бы на твоем месте из этой лужи не вылезал, – прошептал Сейтон, – ты уже и так облажался. Дуфф глубоко вдохнул. Выдохнул. Опять вдохнул. Вот дерьмище! – Ну как? – Банко медленно повернулся и оглядел в бинокль причал. – Похоже, у наших ребят все-таки будет сегодня работенка, – откликнулся Макбет, – но попозже. Сперва пусть Свенон со своими уберется оттуда. – Что? Мы что, отпустим их? Прямо с грузовиком? – Банко, родной, этого я не говорил. Но если влезть прямо сейчас, мы все в крови утонем. Ангус! – Да, шеф? – отозвался паренек с ясными голубыми глазами, открытым лицом, на котором с легкостью читались все его чувства, и светлыми волосами, такими длинными, что любой другой начальник давно уже приказал бы их обрезать. Только не Макбет. Макбет знал, что Ангус с Олафсоном прошли необходимую подготовку и теперь им просто нужно потренироваться на местности. Особенно Ангусу – он пока чересчур нежный. Поступая на службу, Ангус рассказал, что учился на священника, но понял, что Бога не существует, и забросил учебу. Спасти человека способен лишь другой человек, поэтому Ангус решил стать полицейским. Для Макбета этого оказалось достаточно. Ко всему прочему, ему понравилось, что парнишка готов бороться за то, во что верит. Вот только Ангусу надо научиться сдерживать чувства и понять, что гвардейцы – это практики и ремесленники от закона. Размышлять и копаться в себе – удел других. – Подгони машину к заднему входу и жди там. – Понял, – и Ангус отправился выполнять приказ. – Олафсон? – Да? Макбет исподлобья взглянул на него. Рот вечно приоткрыт, а глаза, наоборот, прикрыты. Шепелявит. Оценки в дипломе Полицейской академии такие, что, когда Олафсон, явившись к Макбету, взмолился о переводе его в гвардию, Макбет крепко задумался. Но парню так хотелось, что Макбет решил дать ему шанс, как в свое время дали ему. К тому же Макбету требовался снайпер, и пусть Олафсон был не великого ума, зато стрелял отменно. – На последних стрелковых испытаниях ты побил рекорд, а рекорд этот установил двадцать лет назад вот он, – Макбет кивнул в сторону Банко. – Поздравляю. Это очень круто. Ты понимаешь, что это сейчас означает? – Э-хм… Нет, шеф. – Вот и ладно, потому что теперь это вообще неважно. Сейчас от тебя потребуется только одно: смотри на старшего инспектора Банко, слушайся его и учись. Сегодня подвигов от тебя не потребуется. Покажешь себя потом. Ясно? Олафсон пошевелил губами, но, видимо, ответ так и не придумал, поэтому ограничился кивком. Макбет положил руку ему на плечо: – Волнуешься, да? – Слегка. – Это бывает. Постарайся расслабиться. И еще, Олафсон. – Что? – Не промахнись. – И что дальше? – спросил Бонус. – Это я и так знаю, – Геката выпрямился и повернул подзорную трубу в сторону, – она мне больше не нужна, – и он уселся в кресло рядом с Бонусом. Тот давно заметил, что Геката садился не напротив собеседника, а сбоку. Словно не хотел, чтобы кто-то смотрел ему в лицо. – Они взяли Свенона и амфетамин? – Как раз наоборот. Свенон захватил одного из людей Дуффа. – Что-о?! И тебя это не тревожит? – Бонус, я никогда не ставлю только на одну лошадь. Намного больше меня тревожит общая картина. Как тебе наш новый комиссар – Дункан? – Который пообещал, что доберется до тебя? – Как раз это меня не волнует, но он поувольнял из полиции многих моих бывших партнеров, и на рынке от этого уже начались проблемы. Ты же разбираешься в людях. Ты его видел и слышал. Он и правда такой неподкупный, как говорят? Бонус пожал плечами: – У каждого есть своя цена. – Ты прав, только эта цена не всегда измеряется деньгами. Не все такие простые, как ты. Бонус не обратил ни малейшего внимания на это оскорбление. Впрочем, он и не считал себя оскорбленным. – Чтобы понять, на что купить Дункана, надо сперва узнать, чего он хочет. – Дункан хочет служить этим баранам, – ответил Геката, – завоевать любовь всего города. Чтобы ему соорудили памятник, причем не по его собственному приказу. – Да, нелегко. Проще подкупить жадных хищников типа меня, чем таких столпов общества, как Дункан. – Про подкуп ты прав, – согласился Геката, – а вот про столпов общества и хищников – нет, тут ты ошибаешься. – Это почему? – Движущая сила капитализма, милый мой Бонус. Попытки отдельного человека обогатиться ведут к обогащению общества. Это простая механика, которой мы не видим и не осознаем. Столпы общества – это мы с тобой, а вовсе не мечтатели типа Дункана. – Ты серьезно? – Так говорит философ Адам Хэнд. – Что производить и продавать наркотики – это значит служить обществу? – Что удовлетворять какую-либо потребность означает поддерживать общество. А люди, подобные Дункану, те, кто стремится ограничить и запретить, противоестественны и, в долгосрочной перспективе, даже наносят всем нам вред. Так как же обезвредить Дункана и принести таким образом пользу нашему городу? Есть ли у него слабые места? Какое оружие выбрать? Секс? Наркота? Семейные тайны? – Твое доверие мне льстит, Геката, но я и правда понятия не имею. – Жаль! – Геката стукнул тростью о ковер и посмотрел на молоденького официанта, у которого никак не получалось открыть новую бутылку шампанского. – Мне уже кажется, что у Дункана всего одно слабое место. – Какое? – Его собственная жизнь. Бонус вздрогнул: – Надеюсь, ты пригласил меня сюда не для того, чтобы попросить… – Ни в коем случае, камбала. Лежи себе спокойно на дне. Бонус облегченно вздохнул, наблюдая, как парнишка раскручивает проволоку на пробке. – Однако, – продолжал Геката, – ты жестокий и беспринципный, а еще у тебя есть власть над теми, кто мне нужен. Надеюсь, когда понадобится, я могу на тебя рассчитывать. И ты станешь моей невидимой рукой. Раздался громкий хлопок. – Ну наконец-то! – рассмеялся Бонус и приобнял за талию официанта, который пытался поймать бокалом струящееся из бутылки шампанское. Дуфф неподвижно лежал на асфальте, а рядом замерли его люди – они молча смотрели, как Рыцари севера всего в каких-то десяти метрах от них готовились к отъезду. Сивард и Свенон стояли довольно далеко от фонаря, но Дуфф видел, как дрожит молодой полицейский и поблескивает лезвие сабли, прижатое к горлу Сиварда. Дуфф представил, что, шевельни он хоть пальцем, и лезвие разрежет кожу и вены, вопьется в горло, и через несколько секунд парень будет обескровлен. И когда Дуфф думал о последствиях, его охватывала паника. Его руки и послужной список окрасятся кровью одного из подчиненных, но мало этого – его прекрасно продуманная операция провалится именно сейчас, когда комиссар полиции выбирает начальника Отдела по борьбе с организованной преступностью. Свенон кивнул одному из Рыцарей, тот слез с мотоцикла, встал позади Сиварда и прижал к голове полицейского дуло пистолета. Свенон опустил визор, перебросился парой слов с человеком с сержантскими нашивками на рукаве, уселся на мотоцикл и, приложив два пальца к шлему в знак прощания, двинулся прочь. Дуфф с трудом сдержался, чтобы не выстрелить ему в спину. Сержант дал несколько распоряжений, и через миг тишину разорвал рев мотоциклов. Северяне последовали за Сержантом и Свеноном, и на причале остались два пустых мотоцикла. Дуфф уговаривал себя не поддаваться панике. Нужно что-то придумать. Вдох. Выдох. Думай. На причале осталось четверо Рыцарей. Один – в тени, рядом с Сивардом. Второй – под фонарем, целится в них из «калашникова». Еще двое – вероятно, те, что приехали пассажирами, – залезли в грузовик. Когда ключ повернулся в замке зажигания, Дуфф услышал сперва жалобный скрежет и на секунду решил было, что эта древняя развалюха не заведется. Но тихий хрип вскоре сменился громким рычаньем, и грузовик тронулся. – У них десять минут, – крикнул автоматчик, – а вы пока подумайте о чем-нибудь приятном. Грузовик исчез в темноте, свет задних фар постепенно рассеялся, а Дуфф все смотрел вслед. О чем-нибудь приятном? Он рассчитывал, что сегодняшний арест будет самым громким делом послевоенного времени, а вместо этого упустил еще и четыре с половиной тонны наркоты. Да, они знали, что столкнулись со Свеноном и Рыцарями, однако что толку, ведь кроме этих конченых шлемов ничего не видели, а домыслы – плохой аргумент для присяжных и судей. О чем-нибудь приятном? Дуфф закрыл глаза. Свенон. Он уже был здесь, прямо у него в руках. Вот погань! Дуфф прислушался, силясь услышать хоть что-нибудь, но слышал лишь бессмысленное бормотание дождя. – Банко держит под прицелом чувака, который взял парнишку, – сказал Макбет. – Олафсон, держишь второго? – Да, шеф. – Стрелять надо одновременно. Я начинаю обратный отсчет с трех. Банко? – Я плохо вижу цель – тут нужно либо больше света, либо глаза помоложе. Как бы мне парнишку не подстрелить. – У меня цель отличная. И света много, – прошептал Олафсон, – можем поменяться. – Если мы промажем и убьем парнишку, будет лучше, если промажет Банко. Банко, как по-твоему, какую скорость развивает эта сталинская колымага, если ее нагрузить доверху? – Хм… Думаю, где-то шестьдесят в час. – Отлично. Впрочем, если мы хотим успеть всюду, то время поджимает. Поэтому сымпровизируем. – Хочешь кинжалы задействовать? – С такого расстояния? За комплимент спасибо, но нет. Впрочем, старик, ты и сам сейчас все увидишь. Смотри. Оторвавшись от бинокля, Банко увидел, что Макбет встал и ухватился за прикрученный к крыше фонарный столб. Вены на мощной шее вздулись, и Банко увидел, как Макбет оскалился, вот только улыбается он или рычит, Банко не понял. Столб был прикручен на славу и выдерживал даже самые сильные порывы злого северо-западного ветра, дувшего здесь восемь месяцев в году, но Банко и прежде доводилось видеть, как Макбет голыми руками вытаскивал из сугробов машины. – Три, – выдавил Макбет, и железные скобы отошли от основания. – Два, – столб приподнялся, и из-под него показался провод. – Один, – Макбет наклонил фонарь, направив свет прямо на трап внизу. – Начали! Два удара плетью – вот на что это было похоже. Дуфф открыл глаза как раз вовремя и увидел, как человек с автоматом повалился ничком, стукнувшись шлемом об асфальт. Там, где стоял лейтенант Сивард, стало вдруг светло, и теперь Дуфф мог отчетливо разглядеть и его самого, и того, кто держал его в заложниках. Только теперь пистолета у него в руках не было, а его голова завалилась на плечо Сиварда. И Дуфф увидел дыру в шлеме. А потом Северянин медленно, словно медуза, осел по спине Сиварда прямо на асфальт. Дуфф оглянулся. – Дуфф, мы тут! Он приложил ладонь ко лбу. Сверху, из потока слепящего света, до него донесся раскатистый смех, и на причал упала огромная тень. Но и смеха было достаточно, чтобы понять, кто перед ним. Макбет. Естественно, Макбет. Глава 2 Над Файфом по безоблачному небу, залитому лунным светом, медленно кружила чайка. Внизу серебром поблескивал фьорд, на западном берегу которого неприступной стеной вырастала горная гряда. В давно минувшие времена почти на самой вершине горы монахи воздвигли большой крест, но так как стоял он со стороны Файфа, городским жителям казалось, будто крест торчит вверх ногами. Прямо к скале подходил громоздкий железный мост, похожий на те подвесные мосты, какие прежде перекидывали через крепостной ров. Длиной этот мост был триста шестьдесят метров, а высота в самой верхней точке достигала девяноста. Назывался он мостом Кеннета, хотя местные окрестили его Новым мостом. Старый выглядел скромнее, хотя и изящнее, но стоял ближе к устью фьорда, и тем, кто выбирал его, приходилось делать крюк. Прямо посреди Нового моста стояла некрасивая мраморная фигура, представлявшая комиссара Кеннета, – этот памятник возвели здесь по его же собственному приказу. Памятник стоял практически на границе города: другие губернии не желали, чтобы память об этом мошеннике увековечили на их земле. Кеннет приказал скульптору подчеркнуть его врожденную проницательность, поэтому казалось, будто фигура высматривает что-то вдали, однако даже самому доброжелательному художнику не удалось бы скрыть огромный подбородок полицейского комиссара и его массивную шею. Чайка взмахнула крыльями и устремилась вверх – она надеялась, что по ту сторону горы рыбы больше, пусть даже и погода там хуже. Людям же, которые захотели бы последовать за этой чайкой, пришлось бы пройтись по тесному, прорубленному в горе туннелю длиной два километра. Эту горную гряду, разделявшую два мира, местные любили. Во всяком случае, в народе туннель называли прямой кишкой с двумя анальными отверстиями. Пролетев над вершиной горы, чайка и впрямь словно очутилась в другой Вселенной: мир тихой гармонии остался позади, а лежавший перед ней зловонный город принимал холодный грязный душ. Будто показывая свое отношение к городу, чайка выдавила из себя ошметок помета и, воюя с порывами ветра, полетела дальше. Помет шлепнулся на крышу будки, внутри которой на лавке лежал тощий мальчишка. Знак рядом с будкой сообщал о том, что это автобусная остановка, но мальчишка сомневался. За последние два года кучу автобусов просто упразднили. Типа потому, что численность населения сокращается – так сказал придурок-бургомистр. Но мальчишке во что бы то ни стало надо было добраться до вокзала и раздобыть зелье. Спиды, которые он купил в порту, оказались полным дерьмом – не амфетамины, а мелисса вперемешку с крахмалом. В свете нескольких уцелевших фонарей поблескивал мокрый, с потеками бензина асфальт, в выбоинах которого собирались лужи дождевой воды. Дорогая была пустая, ни единой машины. Только дождь. Но сейчас мальчишка услышал тихий гул. Он приподнял голову и поправил повязку, которая во сне сползла с пустой глазницы и закрыла здоровый глаз. Может, они подбросят его до центра? Хотя нет, едут они явно с другой стороны. И мальчишка опять съежился. Гул перерос в рычание. Мальчишка уже и так насквозь промок, поэтому решил не вставать и лишь закрыл лицо руками. Мимо остановки промчался грузовик, и мальчишку окатило целым каскадом грязной воды. Но он по-прежнему лежал и думал о жизни. Ладно, пусть все остается как есть. Опять двигатель. Еще одна машина. Может, эти его подвезут? Он медленно поднялся на ноги и выглянул на дорогу. Нет, и эти тоже из города едут… Причем тоже разогнались. Он всмотрелся в приближающиеся фары, и у него вдруг появилась идея: а ведь пара шагов – и он посреди дороги и уже в следующую секунду избавится от всех своих проблем. Автомобиль промчался мимо, ловко избежав выбоин на асфальте. Черный «форд-транзит». Коповская машина, в которой сидели трое. Ну и хрен с ними, с копами он бы все равно не поехал. – Вон он, впереди, – сказал Банко, – Ангус, поднажми! – Откуда ты знаешь, что это он? – спросил Олафсон и просунул голову между передними сиденьями гвардейского «форда-транзита». – Это газ от дизеля, – ответил Банко. – Неудивительно, что у них в Союзе нефтяной кризис. Ангус, пристройся прямо за ними, чтобы они нас заметили. Ангус прибавил скорости, и через мгновение их уже окутало облако гари. Банко опустил стекло и высунул в окно винтовку, положив дуло на зеркало заднего вида. Откашлялся: – А теперь в сторону, Ангус! Ангус вывернул руль, прибавил газу, и «транзит» вильнул в сторону от кряхтящего грузовика. Из окна грузовика показался дым, и зеркало под дулом винтовки Банко со звоном разлетелось. – Ага, вот они нас и увидели, – сказал Банко. – Давай назад, и едем следом. Дождь внезапно прекратился, а вокруг стало совсем темно. Они въехали в туннель. Казалось, будто свет фар тонет в асфальте и черных, грубо обтесанных скалах, так что видны были лишь габаритные огни грузовика. – Как будем действовать? – спросил Ангус. – Там дальше мост, и если они доедут до его середины… – Знаю, – оборвал его Банко и поднял винтовку. Возле памятника зона их полномочий заканчивается, а значит, преследование надо будет прекратить. Конечно, чисто теоретически они могли бы продолжать погоню – однажды кто-то особенно рьяный, каких в Отделе по борьбе с наркотиками было мало, задержал наркоторговцев, когда те уже выехали из города. И сами же поплатились за грубое нарушение должностных обязанностей. Винтовка в руках Банко слегка дернулась. – Есть! – объявил он. Грузовик начало бросать из стороны в сторону, а от заднего колеса отлетел кусок резины. – Вот что значит по-настоящему тяжелый грузовик. – И Банко перезарядил винтовку и прицелился в другое колесо. – Теперь чуть оторвись от них, Ангус. На тот случай, если они врежутся прямо в стену. – Банко… – прошептал сзади Олафсон. – Угу? – Банко медленно надавил на курок. – Машина на встречной. – Опачки… Банко выпрямился, а Ангус ударил по тормозам. Прямо перед ними из стороны в сторону болтался «ЗИС-5», а за ним впереди темноту туннеля прорезал свет фар автомобиля, двигающегося им навстречу. Потом раздался пронзительный вой – так отчаянно мог сигналить только тот, кто видит прямо перед собой грузовик и понимает, что уже поздно. – О господи… – прошепелявил Олафсон. Сигнал превратился в один непрерывный гудок. А потом вдруг их ослепил свет фар. Банко машинально взглянул на автомобиль, успев заметить на заднем сиденье ребенка – тот спал, уткнувшись головой в стекло. А потом машина исчезла позади, и стихающий гудок напоминал теперь вздох разочарования. – Быстрей, – скомандовал Банко, – мост уже скоро. Ангус прибавил скорости, и они вновь въехали в клубы гари. – Ровнее, – Банко прицелился, – ровнее. В этот момент кто-то отдернул брезентовый полог на кузове грузовика, и фары гвардейского «транзита» выхватили из темноты штабель белых пластиковых пакетов. Окошко между кузовом и кабиной было разбито, а из-за пакетов высунулось дуло автомата. – Ангус… Раздался громкий хлопок, Банко успел увидеть короткую вспышку, а потом лобовое стекло побелело и осыпалось. – Ангус! Но Ангус и сам сообразил: сперва он резко вывернул руль вправо, а затем влево. Колеса возмущенно завизжали, дуло автомата быстро повернулось в сторону «транзита», а рядом засвистели пули. – Дьявол! – выкрикнул Банко и выстрелил в другое колесо, но ударившаяся о диск пуля лишь высекла пучок искр. А потом вдруг опять начался дождь. Они выехали на мост. – Олафсон, стреляй! – проорал Банко. – Быстро! Дождь заливал сквозь разбитое лобовое стекло, Банко отодвинулся, и Олафсон положил дуло двустволки на спинку его сиденья. Дуло высунулось совсем рядом с плечом Банко, но потом послышался шлепок, и дуло вновь исчезло. Банко обернулся и увидел, что Олафсон обмяк, голова его завалилась набок, а в куртке на груди появилась дыра. Следующая пуля прошла сквозь спинку кресла Банко и проделала отверстие рядом с Олафсоном. Из-под разодранной обивки торчали обрывки серого поролона. Видно, их противник в грузовике наконец-то пристрелялся. Банко вырвал из рук Олафсона ружье, развернулся к окну и выстрелил. Из кузова грузовика вырвалось белое облачко. Банко приподнял вверх дуло. Сквозь плотную белую завесу их теперь из грузовика не разглядеть, но тут прямо перед ними из темноты зловещим призраком вырос залитый светом мраморный памятник Кеннету. Банко прицелился в заднее колесо и надавил на курок. Есть! Грузовик резко мотнуло вбок, бросило на пешеходную дорожку, переднее и заднее колеса ударились о бордюр, а сам грузовик завалился на стальные перила. Скрежет металла о металл заглушил шум двигателя, однако водитель грузовика совершил невозможное и вновь вывел тяжелую машину на мост. – Нет! Не туда! Не смей! – закричал Банко. Следующий выстрел сбил с колеса грузовика последние ошметки резины и опять высек сноп искр. «ЗИС-5» повалился набок. Водитель со всем отчаянием пытался выровнять грузовик, но на этот раз шансов ему не оставили. Поваленная набок махина заскользила по асфальту, и уже на самой границе города ее колеса встретили преграду. Чудо советской инженерной мысли весом в двенадцать тонн врезалось в статую комиссара Кеннета и полетело вниз, увлекая с собой саму статую, фундамент и десять метров стальных перил. Ангус притормозил, и в оглушительной тишине Банко увидел, как комиссар Кеннет, медленно вращаясь вокруг своей оси, падает в воду, а следом за ним летит «ЗИС-5», похожий на амфетаминовую комету с белым хвостом. – Охренеть… – прошептал полицейский. Ему показалось, будто грузовик падал целую вечность, затем вода внизу окрасилась, наконец, в белый, а еще спустя мгновение Банко услышал громкий всплеск. А потом все вновь стихло. Шон потопал ногами, заглянул внутрь, в здание клуба, и потер татуировку на лбу. «Северяне = жизнь + кровь». В последний раз он так волновался в роддоме. Вечно им с Колином не везет – на жеребьевке они опять проиграли и остались сегодня вечером стоять на стреме, пока все остальные отрываются вовсю. Дурь забирать их не взяли, и празднуют теперь тоже без них. – Она и малого назвала в честь меня, – сказал Шон, просто чтобы не молчать. – Поздравляю, – равнодушно бросил Колин, погладив свои длинные моржовые усы. По его лысой голове стекали капли дождя. – Спасибо, – поблагодарил Шон. На самом деле все это ему было не нужно. Ни татуировка, от которой теперь никогда не избавиться, ни младенец, который в этом смысле был похож на татуировку. Свобода. Ведь мотоцикл именно для этого нужен, разве нет? Но со временем его понимание свободы изменилось – сперва благодарю клубу, а потом и Бетти. Вроде как настоящая свобода – это когда ты чувствуешь себя частью чего-то большего. – Вон они, – сказал Шон. – Похоже, все на мази, да? – Двоих не хватает. – Колин выплюнул сигарету и открыл высокие ворота с колючей проволокой наверху. Первый мотоцикл притормозил. – Копы прицепились, – пробасил его владелец из-под рогатого шлема, – близнецы попозже приедут. – Понял, шеф, – ответил Колин. Мотоциклы один за другим заехали внутрь. Один из ребят показал большой палец. Значит, дурь у них, а клуб спасен. Отлично. Шон радостно вздохнул. Мотоциклы проехали по двору, обогнули одноэтажное деревянное строение с нарисованной на двери эмблемой Рыцарей севера и скрылись в просторном гараже. Свенон обещал хорошо им налить, если все пройдет удачно. Через несколько минут в клубе заиграла музыка, и до Шона донеслись первые радостные вопли. – Мы богаты! – рассмеялся Шон. – Ты знаешь, где они спрячут всю эту дурь? Вместо ответа Колин закатил глаза. Откуда ему знать? Этого никто не знает. Только сам Свенон. И еще те, кто поехал на грузовике. Оно и к лучшему. – Близнецы едут. – Шон вновь открыл ворота, и близнецы медленно, словно нехотя, двинулись в их сторону. – Здорово, Жоао, как жи… – начал было Шон, но мотоциклисты медленно проехали мимо. Он посмотрел им вслед. Близнецы остановились посреди двора, словно не зная, где им оставить мотоциклы, потом один из них кивнул на открытую дверь гаража, и они заехали внутрь. – Его шлем! Ты видел? – спросил Шон. – В нем дыра! Колин лишь тяжело вздохнул. – Я серьезно! – не унимался Шон. – Прямо на визоре! Пойду узнаю, чего там случилось… – Слушай, Шон… Но Шон уже бежал по двору. Когда он заглянул в гараж, близнецы уже слезли с мотоциклов и теперь стояли спиной к двери, но шлемы снять еще не успели. Один из них приоткрыл дверь в зал и заглянул внутрь, словно желая остаться незамеченным. Жоао, кореш Шона, стоял возле мотоцикла. Он вытащил из своего «калаша» магазин и, похоже, считал оставшиеся патроны. Шон хлопнул его по спине. Жоао ужасно вздрогнул, а потом медленно повернулся. – Ты где так шлем расколотил, Жоао? Ударился, что ли? Но тот лишь молча начал прилаживать магазин обратно. Странно, какой-то он неловкий… И еще Шону показалось, что приятель стал… выше. Будто сейчас перед ним и не Жоао вовсе, а… – Черт! – крикнул Шон. Он попятился и схватился за кобуру. Шон понял вдруг, откуда на шлеме Жоао взялась дыра, и осознал, что своего лучшего друга он больше никогда не увидит. Вытащив пистолет, Шон снял его с предохранителя и уже собирался прицелиться в самозванца с «калашом», когда кто-то с силой ударил его по плечу. Шон машинально повернулся назад, но никого не увидел. Второй из двух новоприбывших по-прежнему стоял возле двери. В ту же секунду рука у Шона онемела, и он выронил пистолет. – Ни звука! – скомандовали сзади. Шон вновь повернулся. Теперь дуло «калашникова» смотрело прямо на него, в дырявом визоре отражался он сам, а из плеча у него торчал кинжал. Дулом автомата Дуфф ткнул парня прямо в татуированный лоб. Отвратительная рожа, да еще и рот разинул. Дуфф надавил на курок. Еще миллиметр, и… В шлеме его собственное хриплое дыхание казалось особенно громким, а сердце быстро колотилось под тесноватой кожаной курткой. – Дуфф, – окликнул его стоящий возле двери в зал Макбет, – осторожно! Курок сдвинулся еще на миллиметр. – Прекрати, – сказал Макбет, – теперь нам тоже понадобится заложник. Дуфф снял палец с курка. Парень побледнел как полотно. От страха или кровопотери. А может, и от того и от другого. – Мы не спасаем за… – дрожащим голосом начал было Шон, но Дуфф ткнул его дулом прямо в татуировку. На лбу появилась царапина – сперва белая, а потом покрасневшая от крови. – Ты, парень, главное, молчи – и останешься целым, – предупредил Макбет, подойдя ближе. Он схватил Шона за длинные волосы, оттянул голову чуть назад и, приставив к горлу еще один кинжал, толкнул парня к двери в зал. – Готов? – Свенон – мой, не забудь, – сказал Дуфф. Он еще раз проверил магазин в автомате и двинулся следом за Макбетом и Шоном. Макбет открыл ногой дверь и вошел в зал, толкая перед собой парня. За ними следовал Дуфф. Рыцари севера, радостные и оживленные, сидели за длинным столом в просторной, но уже накуренной комнате. Все они расселись по одну сторону стола, спиной к стене и лицом к трем дверям. Наверняка какое-нибудь клубное правило. Дуфф решил, что Рыцарей в зале около двадцати. Из колонок орали «Роллинги». «Jumpin’ Jack Flash». – Полиция! – крикнул Дуфф. – Ни с места, а то мой напарник перережет этому красавчику глотку! Время словно замерло, и Дуфф увидел, как человек, сидящий с другого конца стола, неторопливо, словно в замедленной съемке, поднял голову. Физиономия у него была красная и похожая на свиное рыло, ноздри большие и темные, а косы заплетены так туго, что глаза превратились в две узкие злобные щелочки. Изо рта у него торчала длинная тонкая сигарилла. Свенон. – Мы не спасаем заложников, – проговорил он. Шон потерял сознание и повалился на пол. Следующие две секунды все вокруг сидели, будто окаменев, а тишину нарушали только «Роллинги». А потом Свенон затянулся и скомандовал: – Взять их. Дуфф заметил, как трое Северян вскочили, и оттянул затвор автомата. «Калашников» выпустил облако свинцовых пуль диаметром 7,62 миллиметра – они крошили пивные бутылки, впивались в столешницу, оставляли выбоины на стене, вгрызались в плоть и заставили Мика Джаггера замолчать сразу после слова «газ». Макбет обходился двумя «Глоками», которые они забрали у убитых в порту Северян вместе с куртками, шлемами и мотоциклами. Оружие казалось Дуффу теплым и мягким, как женское тело. Лампы – одна за другой – разлетелись вдребезги, и в зале воцарился полумрак. А когда Дуфф наконец вернул затвор на место, в воздухе летали перья и пыль, а единственная уцелевшая лампочка медленно покачивалась из стороны в сторону, отбрасывая на стену причудливые тени, напоминающие мрачных призраков. Глава 3 – Я огляделся, смотрю – а на полу вокруг повсюду Северяне валяются, – рассказывал Макбет, – кровища, осколки и стреляные гильзы. – Ну ни хрена ж себе! – прокричал Ангус. Вечер в «Каменщике» – любимом гвардейском баре возле вокзала – выдался шумноватый. Чувство, которое светилось в ясных синих глазах Ангуса, было сродни обожанию. – Да вы просто взяли и разнесли их к хренам собачьим! Ну охренеть! Давайте выпьем за вас! – Ну-ну, ты выражения-то выбирай, – одернул его Макбет, однако, когда остальные восемнадцать полицейских подняли в его честь кружки с пивом, он, наконец, улыбнулся, покачал головой и тоже поднял бокал. Сделав большой глоток, он посмотрел на Олафсона, державшего тяжелую кружку в левой руке: – Что, Олафсон, очень больно? – Сейчас, когда я знаю, что у одного из них тоже плечо болит, мне намного легче, – прошепелявил Олафсон. Остальные расхохотались, а он поправил повязку на правой руке. – Кто тут и правда талант – так это Банко с Олафсоном, – сказал Макбет. – Я, можно сказать, только краски смешивал, а настоящие художники – это они. – Ты не отвлекайся, – перебил его Ангус. – Вот вы с Дуффом положили всех Северян. А дальше что было? – Чтобы не упустить ни слова, он даже заправил длинные светлые пряди волос за уши. Макбет обвел взглядом затихших в ожидании полицейских, переглянулся с Банко и продолжил рассказ: – Некоторые из них закричали, что сдаются. Музыку мы им расколотили, пыль улеглась, но там было темновато, поэтому не сказать чтобы безопасно. Мы с Дуффом начали их обыскивать – пошли с противоположных сторон. Убитых там не было, но некоторым не помешало бы показаться врачу. И тут Дуфф крикнул, что Свенона в зале нет, – Макбет потер пальцем запотевший бокал, – а я смотрю – за столом, прямо позади того места, где сидел Свенон, есть еще одна дверь. В ту же секунду слышим – мотор заревел. Мы побросали всех, выскочили на улицу, а там три мотоцикла уже за ворота выезжают, один из них – Свенона, а за ним лысый охранник. Дуфф прямо сбесился – так хотел за ними рвануть, но я ему сразу сказал, мол, ты куда, у нас тут раненые… – Ты что, правда думал, что это остановит Дуффа? – тихо спросили откуда-то сбоку. – Пара истекающих кровью свиней против шанса взять Свенона? Макбет повернулся. Сказавший это сидел за соседним столиком, но на его лицо падала тень от дротиков, торчащих из мишени для дартса. – Ты думал, что Дуффа заботит жизнь каких-то мелких людишек, когда он в двух шагах от подвига? – говорящий поднял кружку. – О карьере-то забывать нельзя. Вокруг стола воцарилось молчание, но потом Банко тихо кашлянул: – В задницу карьеру. У нас, в Королевской гвардии, Сейтон, не принято бросать умирающих. Но не исключено, что у вас, в Наркоотделе, другие правила. Наклонившись вперед, Сейтон вынырнул из тени: – С таким начальником, как Дуфф, у нас в Наркоотделе вообще никто не знает, по каким правилам играть. В этом-то и проблема. Но я не хотел перебивать тебя, Макбет. Так что было дальше – ты вернулся внутрь и начал перевязывать раненых? – Свенон – головорез, который при первой же возможности снова начнет убивать, – проговорил Макбет, не сводя глаз с Сейтона, – и Дуфф боялся, что он уйдет через мост. – Я боялся, что они уйдут через мост, как грузовик, – оправдывался Дуфф, – поэтому мы опять сели на мотоциклы и рванули за ними. Мы выжали из этих консервных банок все, что могли. И даже больше. А ведь асфальт был такой скользкий, что один неверный поворот – и… – Дуфф отодвинул вазочку с недоеденным крем-брюле, потянулся к ведерку со льдом, стоявшему на белоснежной скатерти ресторана «Лион», вытащил бутылку шампанского и наполнил бокалы троих своих собеседников. – Как только мы въехали на серпантин, я заметил внизу огни четырех мотоциклов и двинулся за ними. Я еще посмотрел в зеркало и убедился, что и Макбет не отстает. Дуфф украдкой взглянул на комиссара Дункана. Как ему, интересно, этот рассказ? Улыбается дружелюбно, но что там за этой улыбкой – пойди разбери. Напрямую Дункан еще ничего не сказал о сегодняшней операции, но ведь он принял приглашение на это маленькое торжество, а разве это само по себе не положительный знак? Может, и так, вот только комиссар еще ни слова не проронил, и от этого уверенности у Дуффа не прибавлялось. Ему намного проще было обращаться к белокожему рыжеволосому Леноксу, начальнику Антикоррупционного отдела, – тот слегка наклонился вперед и со свойственным ему интересом ловил каждое слово. Впрочем, начальница Криминалистического отдела Кетнес тоже не сводила с него огромных зеленых глаз и явно ни на секунду не сомневалась в правдивости преподнесенной им истории. Дуфф вернул бутылку в ведерко. – На участке перед туннелем мы с Макбетом ехали бок о бок, и теперь фары мотоциклов там, впереди, приближались все быстрее и быстрее. Они будто бы сбавили скорость, и мне даже видно было рога свеноновского шлема. А потом случилось то, чего никто не ожидал. Дункан пододвинул бокал шампанского к бокалу из-под красного вина, так что теперь они стояли на одной линии. Ему что, слушать надоело? Или, наоборот, не терпится услышать продолжение? – Сразу за автобусной остановкой два мотоцикла свернули на дорогу к Форресу, а два других продолжали двигаться к туннелю. Нам до этого перекрестка оставались считаные секунды, поэтому решать мне пришлось быстро… – Слово «решать» Дуфф проговорил особенно веско и чуть медленнее. Конечно, вместо него можно было сказать «выбирать». Но выбирать может любой идиот, а вот когда ты решаешь, значит, ты лидер и умеешь рассуждать. И комиссару сразу станет ясно, что именно такой лидер должен встать во главе нового Отдела по борьбе с организованной преступностью. Этот отдел появится после слияния Отдела по борьбе с наркоторговлей и Отдела по борьбе с преступными группировками, что вполне резонно: наркооборот в городе контролируется либо Гекатой, либо Рыцарями севера, которые давно уже поглотили все остальные группировки. Вопрос лишь в том, кто встанет во главе этого нового отдела – Дуфф или Кавдор, начальник Отдела по борьбе с преступными группировками и владелец огромного и удивительно дорогого дома в западной части города. Проблема же заключалась в том, что у Кавдора имелись сторонники в городском совете и в Главном управлении, среди прежних соратников Кеннета, и хотя все знали, что Дункан на многое пойдет, чтобы избавиться от таких, как Кавдор, Дункану тоже следует проявлять дальновидность – иначе он потеряет власть над Главным управлением. Одно ясно: победителем из этой схватки суждено выйти либо Кавроду, либо Дуффу, проигравший же потеряет все. – Я дал Макбету понять, что мы поедем за теми, кто свернул на Форрес. – А почему? – спросил Ленокс. – Ведь тогда двое других выехали бы из города… – Да, в этом-то и заключалась дилемма. Свенон ушлый. И он единственный из Северян, кому мы сможем пришить хоть что-то. Неужели он отправил на Форрес подсадных уток, а сам собирался перескочить через городскую границу? Или он надеялся, что мы именно так и рассудим, а сам поступил с точностью до наоборот? – А мы и правда сможем? – спросил Ленокс. – Что именно? – Дуфф ненавидел, когда его перебивают, но постарался скрыть раздражение. – Пришить что-нибудь Свенону? Насколько я помню, срок давности по делу о резне в Стоке уже давно истек. – Два ограбления почты в Первом округе, – раздраженно бросил в ответ Дуфф. – У нас есть отпечатки пальцев Свенона и много чего еще. – А на других Северян накопали что-нибудь? – Ни хрена мы не накопали. А сегодня вечером все они были в шлемах, так что этого дела им тоже не пришьешь. Ладно, неважно. Когда эти двое свернули на Форрес, мы увидели шлем… – А что это за резня в Стоке? – спросила Кетнес. Дуфф раздраженно вздохнул. – Вероятно, это произошло еще до твоего рождения, – мягко ответил Дункан. – Началось это все в Капитоле сразу после войны. Брат Свенона дезертировал, а когда полицейские пришли арестовывать его, он по глупости схватился за оружие. Двое полицейских всю войну просидели в окопах на линии огня, поэтому взяли и расстреляли его на месте. Свенон отомстил за брата спустя несколько месяцев, в Стоке. Он просто явился в местный полицейский участок и прирезал четырех полицейских, причем среди них была беременная женщина. Потом Свенон как сквозь землю провалился, а когда вновь возник, дело уже было закрыто за истечением срока давности. Прости, Дуфф. Продолжай. – Благодарю. Я подумал, что они просто не понимают, насколько мы близко подобрались – ведь мы видели шлем Свенона, когда он поворачивал к Форресу и Старому мосту. И всего через пару километров мы их взяли. То есть Макбет два раза выстрелил в воздух, когда Северяне были еще впереди, и они притормозили. Тогда мы тоже остановились. Из долины мы выехали, дождь прекратился, видно было отлично, светила луна, и между нами оставалось не более пятидесяти-шестидесяти метров. Я взялся за «калаш» и крикнул, чтобы они слезали с мотоциклов, сделали пять шагов по направлению к нам, встали на колени и положили руки за голову. Они послушались, и тогда мы тоже слезли с мотоциклов и пошли к ним. Дуфф закрыл глаза. И вновь увидел их. Они стояли на коленях. Он шагал к ним, кожаная куртка тихо поскрипывала, а на самом краю визора висела капля воды, готовая оторваться и полететь вниз. Совсем скоро, вот-вот. – Между нами оставалось метров десять-пятнадцать, – рассказывал Макбет, – когда Свенон выхватил пистолет. Но Дуфф сразу же выстрелил. Три раза, прямо в грудь Свенону. Тот упал на землю уже мертвым. За это время второй тоже успел достать пистолет и прицелиться в Дуффа, но, к счастью, выстрелить не успел. – Охренеть! – восхитился Ангус. – Ты его пристрелил, да? Макбет откинулся на спинку стула: – Я метнул в него кинжал. Банко пристально всмотрелся в своего начальника. – Неплохо, – прошептал сбоку Сейтон, – но, значит, выходит, что, когда Свенон вытащил ствол, Дуфф оказался быстрее тебя? Лично я готов поспорить, что ты, Макбет, намного быстрее. – И проспоришь, – ответил Макбет. Зачем Сейтон вообще сюда явился и чего ему надо? – Дуфф тоже много чего думал, но ошибся, – и Макбет поднес к губам кружку. – Я ошибся, – сказал Дуфф, жестом дав понять метрдотелю, чтобы тот принес еще шампанского. – Нет, выстрелил я как надо, вот только зря мы свернули на Форрес. Метрдотель подошел к столу и шепотом извинился: они скоро закрываются и, ко всему прочему, продажа алкогольных напитков после полуночи запрещена. Впрочем, если сам господин комиссар… – Нет, благодарю, – Дункан хитро, но строго улыбнулся, – не будем нарушать правила. Метрдотель ретировался. – Ошибаются все – даже лучшие из нас, – сказал Дункан. – Когда ты это понял? Когда вы сняли с него шлем? Дуфф покачал головой: – Еще до этого, когда я подошел к телу и взглянул на мотоцикл убитого. Сабли не было, да и сам мотоцикл был другой. Мотоциклами эти ребята не меняются. – А шлемами меняются? Дуфф пожал плечами: – Мне следовало бы догадаться. Мы-то с Макбетом тоже только что исполнили этот фокус с переодеванием. Свенон поменялся шлемом с кем-то другим, а те потом специально сбавили скорость, чтобы мы уж наверняка разглядели рога на шлеме. Сам Свенон выехал из города через туннель и исчез. – Это Свенон хитро придумал, – сказал Дункан. – Жаль, что с командой ему не повезло – другие явно тупее. – Это вы о чем? – спросил Дуфф, разглядывая небольшую кожаную папку со счетом, которую метрдотель положил перед ним. – Зачем они вытащили пистолеты, если знали, как ты сам сказал, что доказательства у вас имеются только против Свенона? Могли просто сдаться, а спустя несколько часов вы их спокойно выпустили бы. Дуфф вновь пожал плечами: – Возможно, они не знали, что мы полицейские. Они, может, думали, что нас послал Геката и что мы собираемся их убить. – Или они так поступили потому, что, как сказал комиссар, они просто-напросто тупые, – предположил Ленокс. Дункан потер подбородок. – Сколько Северян мы посадили? – Шестерых, – ответил Дуфф. – Когда полиция добралась до клуба, там оставались только тяжело раненные. – Мне казалось, что такие банды, как Рыцари севера, не отдают своих раненых полиции… – Они понимали, что так их быстрее доставят в больницу. Сейчас они на лечении, но мы рассчитываем, что завтра у нас получится продлить срок предварительного заключения. И тогда мы вытянем из них все, что им известно о Свеноне. Даже если они сильно ранены. Мы найдем его, шеф. – Отлично. Четыре с половиной тонны амфетамина. Много. – Это точно, – улыбнулся Дуфф. – Так много, что я вынужден спросить: почему ты заранее не сообщил мне об операции? – Я торопился, – быстро ответил Дуфф. Этого вопроса он ожидал и заранее обдумал все возможные ответы. – Я сам узнал об этом прямо перед операцией. Мне, как руководителю отдела, пришлось делать выбор: либо я ввязываюсь в бюрократию и тону в бумажках, либо же не даю четырем с половиной тоннам амфетамина добраться до местных подростков. Дуфф взглянул Дункану прямо в глаза. Тот задумчиво смотрел на него, быстро поглаживая пальцем подбородок. Потом комиссар облизнул губы и проговорил: – И раненых много. Ко всему прочему, мост теперь придется чинить. А рыба во фьорде наверняка уже здорово подсела на наркоту. И Свенон по-прежнему на свободе. Дуфф мысленно выругался. Этот чистенький высокомерный идиот за деревьями леса не видит! – Впрочем, – продолжал комиссар, – шестерых Рыцарей мы взяли. И уж лучше воздержаться и не есть местную рыбу, чем посадить на амфетамин городских подростков. Или чем хранить наркоту на нашем складе. Ленокс и Кетнес рассмеялись: ни для кого не было секретом, что конфискованный товар, который хранился на складе в Управлении, то и дело расхищали. – Поэтому, – Дункан поднял бокал, – отличная работа, Дуфф. Дуфф моргнул. Сердце радостно заколотилось. – Спасибо, – поблагодарил он и осушил бокал. Дункан взял в руки папку со счетом. – Сегодня я угощаю. – Он вытащил счет из папки и поднял его прямо перед собой, вытянув руку и прищурившись. – Хотя я что-то не разберу, что тут написано. – Со счетами это часто бывает, – пошутил Ленокс и натянуто улыбнулся, когда никто не засмеялся в ответ. – Разрешите мне? – Кетнес забрала у Дункана счет и водрузила на нос пару старомодных очков в роговой оправе. Дуфф знал, что очки ей ни к чему, а носит она их, потому что полагает, будто очки добавляют ей возраста и скрадывают привлекательность. Назначив Кетнес начальником Отдела криминалистики, Дункан поступил храбро. Нет, в ее профессионализме никто и не думал сомневаться: она была лучшей студенткой Полицейской академии и к тому же получила дополнительную специализацию по физике и химии. Однако среди начальников отделов она была самой молодой, мужа у нее не имелось, и, ко всему прочему, Кетнес была чересчур красива, чтобы комиссара не заподозрили в корыстных мотивах. Сейчас в пламени свечей ее глаза за стеклами очков как-то удивительно блестели, полные красные губы казались влажными, а белые зубы ослепительно сверкали. Дуфф прикрыл глаза. Блеск мокрого асфальта, влажный шелест шин. Мокрый шлепок. Кровь, закапавшая на землю, когда парень вытащил из горла кинжал. У Дуффа сдавило грудь, он открыл глаза и судорожно вдохнул. – Все в порядке? – Ленокс схватил кувшин с водой и выплеснул в бокал Дуффа последние оставшиеся там капли. – Выпей, Дуфф, разбавь шампанское. Ты же за рулем. – Не вздумай! – предостерег его Дункан. – Еще не хватало, чтобы ты разбился или тебя арестовали за вождение в нетрезвом состоянии. Мы тебя подбросим. – Спасибо, – поблагодарил Дункан, – но Файф… – Нам с тобой почти по пути, – не уступал Дункан, – а благодарить должны твоя жена и двое твоих чудесных детишек. – Прошу меня простить. – Дуфф встал и направился к туалету. – Какой потрясающий полицейский… – проговорил Ленокс, глядя вслед Дуффу, который, покачиваясь, подошел к двери в дальнем конце зала. – Кто – Дуфф? – спросил Дункан. – Дуфф тоже, но я сейчас о Макбете. Работает отлично, ребята его обожают, он, правда, начал при Кеннете, но мы в Антикоррупционном его проверили – Макбет чист. Жаль, что формально для руководящей должности он не подходит. – Ну, вообще-то достаточно, чтобы кандидат был выпускником Полицейской академии. Вспомни о Кеннете. – Это верно, но Макбету все равно никогда не стать одним из нас. – Одним из нас? – Ну, – Ленокс криво улыбнулся и поднял бокал, – начальниками отделов ты сделал тех, кого можно считать элитой – неважно, нравится нам это или нет. Мы все родились и выросли в западной части города или приехали сюда из Капитоля. У нас престижное образование и уважаемые родители. Макбет же, скорее, выходец из народа. Понимаешь, о чем я? – Понимаю. Знаешь, Дуфф что-то качался сильно. Тебя не затруднит… К счастью, в туалете не было ни души. Дуфф застегнул молнию на брюках, подошел к раковине, повернул кран и умылся. Сзади открылась дверь. – Дункан попросил меня проверить, как ты, – сказал Ленокс. – Угу. Как по-твоему, что он думает? – О чем? Дуфф вытащил бумажную салфетку и вытер лицо. – О том… о том, как все прошло. – Да мы все думаем одно и то же. Что ты отлично поработал. Дуфф кивнул. Ленокс рассмеялся: – Тебе дико хочется рулить Оргпрестом, да? Дуфф вновь повернул кран и, намыливая руки, перехватил в зеркале взгляд Ленокса. – По-твоему, я карьерист? – Даже если и так, ничего плохого в этом нет, – усмехнулся Ленокс. – И вообще интересно наблюдать, как ты пробиваешься наверх. – Ленокс, я подхожу на эту должность лучше всех остальных. А если так, то разве я не обязан – ради будущего этого города и моих детей – сделать все, что в моих силах, чтобы возглавить Оргпрест? Или мне следует уступить его Кавдору? Человеку, на совести которого, как мы оба знаем, не только нарушения, но и кровь, ведь иначе бы он не продержался столько с Кеннетом. – Вон оно что, – хохотнул Ленокс. – Так, значит, тобой руководит чувство долга, а вовсе не честолюбие? Ладно, святой Дуфф, тогда снимаю перед тобой шляпу, – и Ленокс низко поклонился. – Выходит, тебе и зарплату повышать не надо, и от привилегий ты откажешься. – Зарплата, привилегии и слава – это все меня не волнует, – ответил Дуфф. – Но общество награждает героев по заслугам. Отказаться от вознаграждения – значит оскорбить общество. Дуфф вгляделся в собственное отражение в зеркале. Интересно, как со стороны распознать лжеца? И возможно ли это вообще, если ты уже и сам веришь в то, что говоришь? Сколько времени пройдет, пока он не поверит в то, что придуманная им с Макбетом версия убийства тех двух Рыцарей – это и есть правда? – Дуфф, ты как, вымыл руки? По-моему, Дункану домой хочется. Выйдя из «Каменщика», гвардейцы принялись прощаться. – Верность и братство, – громко произнес Макбет, а остальные ответили довольно слаженным хором: – Крещены огнем, венчаны кровью! Они медленно разбрелись в разные стороны. Макбет с Банко отправились на запад, мимо уличного музыканта, завывавшего «Meet me on the corner», а потом по опустевшим и заброшенным залам и переходам городского вокзала. Там гулял на удивление теплый ветер, подбрасывая в воздух мусор и кидая его к подножью когда-то величественных дорийских колонн, которые сейчас грозили вот-вот обрушиться. – Ну, – начал Банко, – расскажешь мне, что там на самом деле произошло? – Давай лучше ты еще раз расскажешь про грузовик и статую? – предложил Макбет. – Там же высота – метров девяносто, не меньше! – Он расхохотался, и по сводчатому залу прокатилось эхо. Банко улыбнулся: – Ладно, Макбет, колись. Что там произошло, на дороге? – И сколько они теперь собираются мост чинить – не сказали? – Им ты запросто лапши на уши навешаешь, а вот со мной не пройдет. – Банко, мы их взяли. Что еще тебе нужно знать? – А мне нужно это знать? – Банко помахал рукой, словно разгоняя отвратительный запах, ползущий снизу, из туалетов, с лестницы, по которой какая-то женщина неопределенного возраста медленно поднималась вверх, сгорбившись и цепляясь за перила. – Нет. – Ну и ладно, – уступил Банко. Макбет подошел к молодому парнишке, сидевшему у стены со стаканчиком для милостыни, и присел перед ним на корточки. Парень поднял голову. Один глаз закрывала черная повязка, а другой заволокло пеленой. Макбет положил в стаканчик купюру и положил руку парнишке на плечо. – Ты как? – тихо спросил он. – Макбет, – откликнулся парень, – ты же сам видишь. – Ты можешь, – сказал Макбет, – никогда не забывай: ты можешь бросить. – А тебе-то откуда знать? – Голос его сипел, словно подскакивая на гласных. – Поверь мне – такое раньше бывало. – Макбет встал. – Благослови тебя бог, Макбет! – прокричал ему вслед парнишка. Они дошли до зала в восточной части вокзала. Здесь была мертвая тишина, прямо как в церкви. Некоторые наркоманы сидели и лежали на лавках и стояли, привалившись к стенам, а другие кружили по проходам, будто в медленном танце, похожие на космонавтов в безвоздушном пространстве, где нет гравитации. Кое-кто подозрительно смотрел на полицейских, но большинству было плевать. Они давно уже насквозь видели приходивших сюда и знали, что эти двое ничем не торгуют. Глядя на местных торчков, истощенных и потасканных, сложно было определить, сколько лет они ходят по земле. И сколько им осталось. – Тебя никогда не тянет опять попробовать? – спросил Банко. – Нет. – Большинство завязавших всегда мечтают о дозе. – А я – нет. Пойдем отсюда. Они направились к западному выходу, вышли на улицу и остановились под крышей, куда не попадали капли дождя. Сбоку от них на выкрашенных в черный рельсах и невысоком постаменте стояло нечто, в темноте напоминающее какое-то доисторическое чудовище. Берта, первый в стране локомотив, собранный сто десять лет назад. Олицетворение надежды и веры в будущее, когда-то правивших этим городом. Широкая величественная лестница спускалась к темной и пустой Площади рабочих. В былые времена здесь кипела жизнь и стояли торговые павильоны, а сейчас площадь превратилась в призрачное царство ветра. По другую сторону площади сверкали огни: когда-то в этом строгом здании располагалась Железнодорожная компания, но после того, как железную дорогу закрыли, здание опустело и уже совсем было обветшало, когда его выкупили и разместили в нем самое элегантное и блестящее заведение в городе – казино «Инвернесс». Банко бывал в нем только раз – этого хватило, чтобы понять, что такое место ему не по душе. Или, скорее, что такие гости, как он, не по душе им. Ему было уютнее в «Обелиске»: гости там были не такие разряженные, выпивка дешевле, а шлюхи не отличались красотой и скромностью. – Спокойной ночи, Банко. – Спокойной ночи, Макбет. Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее. Он заметил, как Макбет вздрогнул, но потом, блеснув белыми зубами, улыбнулся. – Передавай привет Флинсу и расскажи о подвигах, которые его отец сегодня совершил. Я бы дорого заплатил, чтобы увидеть, как Кеннет падает в речку с собственного моста… Посмеиваясь, Макбет зашагал прочь по Площади рабочих, а Банко смотрел ему вслед. Когда смех стих, Банко охватила тревога. Макбет был для него не просто другом и коллегой – он был почти что сыном, младенцем Моисеем, которого принесло ему в корзине и которого Банко любил почти так же сильно, как Флинса. Поэтому Банко стоял и ждал, а Макбет пересек площадь и подошел к залитой светом двери, откуда в ту же секунду вышла высокая, одетая в красное платье женщина с длинными огненно-рыжими волосами, которая бросилась Макбету на шею. Она появилась на пороге так быстро, словно какие-то неведомые силы предупредили ее о приближении любимого. Леди. Возможно, ей уже сообщили о случившемся. Женщина, подобная Леди, не достигла бы того, чего достигла, не знай она обо всем, что происходит в этом городе. Они по-прежнему сжимали друг друга в объятиях. Ее и сейчас отличала поразительная красота, которая когда-то, вероятно, была еще более выдающейся. Сколько Леди лет, никто не знал, но она, совершенно определенно, была старше Макбета, которому стукнуло тридцать три. Впрочем, может, люди правы и для настоящей любви преград не существует. А может, это неправда. Банко развернулся и зашагал прочь, к северу. В Файфе машина комиссара полиции свернула на грунтовую дорогу, и под колесами заскрипел гравий. – Остановите здесь, – попросил Дуфф. – Тут недалеко осталось, я дойду. Водитель притормозил. Теперь тишину нарушал только стрекот сверчков и шелест листьев. – Не хочешь своих будить, – догадался Дункан и посмотрел на дорогу – там, вдали, виднелся небольшой сельский дом, выкрашенный белой краской и залитый лунным светом. – Понимаю. Лучше им спать и ничего не знать. Уютно у вас здесь. – Спасибо. И прости, что пришлось из-за меня делать такой крюк. – Иногда, Дуфф, иначе не получается. И в следующий раз, когда получишь анонимный совет, тебе тоже придется сделать крюк и посоветоваться со мной. Хорошо? – Хорошо. Дункан потер пальцем подбородок. – Наша цель, Дуфф, сделать так, чтобы в этом городе жить стало лучше. Всем. Но это означает, что работать мы должны сообща и действовать ради блага общества, а не своего собственного. – Разумеется! Скажу только, что готов выполнять любую работу, если она принесет пользу полиции и городу. Дункан улыбнулся: – В этом случае мне остается только поблагодарить тебя, Дуфф. И еще кое-что… – Да? – Ты сказал, что Северян явилось четырнадцать, а это больше, чем ты предполагал. Что для них выгоднее было бы отправить за товаром двоих – они спокойно, не привлекая внимания, сели бы в грузовик и уехали. – Да. – А тебе не приходило в голову, что Свенона тоже предупредили? Возможно, он догадывался о твоей операции? Поэтому, может, ты и не зря боялся, что кто-то сольет информацию на сторону. Спокойной ночи, Дуфф. – Спокойной ночи. Дуфф зашагал к дому, вдыхая запах земли и травы, уже покрывшейся утренней росой. Он и сам это подозревал, а тут еще и Дункан словно его мысли озвучил. Утечка информации. У них завелся стукач. И он, Дуфф, должен выяснить, кто это. Уже завтра. Макбет лежал на боку, закрыв глаза. Из-за спины доносилось ее ровное дыхание, а снизу, из казино, – глухие удары басов, похожие на приглушенный стук сердца. Казино работало всю ночь, но сейчас было уже поздно даже для заядлых игроков и самых отчаянных пьяниц. Те, кто ночевал прямо здесь, уже расходились по номерам. Некоторые в одиночку, некоторые – с супругами. А еще кто-то – с чужими супругами. На это Леди смотрела сквозь пальцы, пока женщины, посещающие казино «Инвернесс», следовали ее неписаным правилам: вели себя скромно, выглядели ухоженными, одевались элегантно, ничем не болели и были красивыми. Вскоре после того, как они с Макбетом начали встречаться, Леди спросила, почему он не обращает на них внимания. И рассмеялась, когда он ответил, что видит только ее. Лишь немного позже она поняла, что это правда. Макбет видел ее, даже не глядя на нее: он навсегда запечатлел ее образ в своей памяти, поэтому, где бы он ни находился, ему достаточно было лишь закрыть глаза – и она оказывалась прямо перед ним. До Леди женщин у него не было. Нет, конечно, в его жизни встречались те, кто заставлял его сердце биться быстрее, как и те, чьи сердца волновал он сам. И, естественно, была среди них и та, которая оставила в его сердце рану. Но до секса у него ни с кем из них не дошло. Догадавшись об этом, Леди со смехом спросила, не девственник ли ей достался, и тогда Макбет рассказал ей свою историю. Историю, в которую до той поры были посвящены лишь двое. А Леди в ответ поделилась своей историей. Шелковая простыня казалась чересчур тяжелой и дорогой. И похожей на лихорадку – одновременно и горячей, и холодной. Дыхание изменилось – Макбет понял, что Леди проснулась. – Что случилось? – сонно спросила она. – Ничего, – ответил он, – просто не спится. Она прижалась к нему и погладила по груди и плечам. Иногда они дышали в такт – как сейчас, например. Словно они были частью одного организма, сиамскими близнецами или двумя легкими – это ощущение появилось у него, когда они рассказывали друг дружке свои истории, а сейчас он знал, что больше не одинок. Ее рука скользнула вниз, на татуированное предплечье, а потом она погладила шрамы. Он рассказывал ей о них. И о Лориэле тоже. Друг от друга у них просто-напросто не осталось секретов. Секретов не было, но о некоторых отвратительных подробностях она умолчала – по его же просьбе. Ведь она его любит, и это главное, поэтому ему совершенно не нужно больше ничего знать о ней. Он перевернулся на спину. Рука Леди двинулась по его животу, а затем замерла. Леди была королевой. А ее подданный под шелковой простыней послушно поднялся ей навстречу. Когда Дуфф улегся в постель рядом с женой, прижавшись к ее спине и вслушиваясь в ее ровное дыхание, воспоминания о случившемся начали отступать вместе с ночной темнотой. Здесь он всегда себя так чувствовал. Они познакомились в бытность его студентом. Она происходила из обеспеченной семьи и выросла в западной части города. Сперва ее родители отнеслись к нему с известной долей недоверия, однако мало-помалу эти снобы прониклись симпатией к тщеславному и трудолюбивому юноше. И семья у Дуффа тоже была достаточно уважаемой – так считал его тесть. Ну, а все остальные почти машинально ему поддакивали. Брак, дети, дом в Файфе, где дети росли, не вдыхая отравленный городской воздух, карьера, работа. Много работы. Бесконечные дни и повышение по службе, которое маячило в будущем. А время – это всего лишь ржавчина. Так уж оно сложилось. Нет, его жена была ему хорошей супругой, не в этом дело. Она была рассудительной, заботливой и верной. А он сам? Разве сам Дуфф не был ей хорошим мужем? Он обеспечивал семью, откладывал на образование для детей, даже купальню на озере построил. Да, ни ей, ни тестю жаловаться не приходилось. Но Дуфф был тем, кем был, его уже не изменишь. Дом и семья – это, конечно, много хлопот, но зато в обмен он получал покой. Здесь жизнь шла своим чередом, по собственному плану и не зависела от того, что происходило там, за стенами дома. Почти не зависела. И порой он действительно нуждался в такой реальности – или ее отсутствии. Порой. – Ты вернулся… – пробормотала она. – К тебе и детям, – сказал он. – …посреди ночи, – закончила она. Он вслушивался в воцарившееся молчание, пытаясь понять, было оно добрым или злым. Потом он ласково положил руку ей на плечо и надавил пальцами на уставшие мышцы. Он знал, что ей будет приятно. Дуфф закрыл глаза. И вновь увидел все это. Каплю дождя, повисшую на самом краю визора. Мужчину, стоящего перед ним на коленях. Он стоял, не шелохнувшись. Шлем с рогами. Дуфф хотел что-то сказать ему, но у него не получилось. Вместо этого он вскинул на плечо винтовку. Почему же он не дергается? Капля – она скоро упадет. – Дуфф, – проговорил сзади Макбет, – Дуфф, не надо. Капля сорвалась и полетела вниз. Дуфф выстрелил. Выстрелил. Выстрелил. Выстрелил. Три раза. Мужчина перед ним медленно завалился на бок. Дуффу казалось, будто наступившая тишина вот-вот оглушит его. Он опустился на корточки рядом с убитым и стащил с него шлем. Когда Дуфф увидел, что перед ним не Свенон, его словно окатили ледяной водой. Молодой паренек лежал, закрыв глаза, так что казалось, будто он мирно спит. Дуфф развернулся и посмотрел на Макбета, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. По-прежнему не в силах выдавить из себя ни слова, Дуфф замотал головой. В ответ Макбет лишь кивнул и снял шлем со второго. Тоже совсем мальчишка. У Дуффа сдавило горло, и он закрыл лицо руками. За своими собственными рыданиями он слышал вопли мальчишки, похожие на крики чаек: – Нет, пожалуйста, не надо! Я ничего не видел! Я никому ни слова! Пожалуйста! Да мне все равно в суде не поверят! Я не… Крики смолкли. Дуфф услышал тихий удар об асфальт и негромкое бульканье, а потом вернулась тишина. Он открыл глаза и лишь сейчас заметил, что второй парнишка одет в белое. В горле зияла дыра, и одежда стремительно впитывала бьющую из раны кровь. За парнем, тяжело дыша, стоял Макбет с кинжалом в руке. – Ну вот, Дуфф, – хрипло проговорил он, – вот я и выплатил тебе долг. Дуфф надавил сильнее, зная, что причиняет боль. Другой рукой он зажал лежавшему перед ним человеку рот и вдавил его голову в кровать. Человек отчаянно задергал руками в наручниках, которыми был прикован к кровати. В луче солнечного света Дуфф отчетливо видел тонкие синие артерии, сетью раскинувшиеся вокруг черного зрачка в вытаращенных глазах прямо под татуировкой «Северяне = жизнь + кровь». Он видел, как окрасились красным его собственные пальцы – указательный и средний, – когда он вдавил их в рану на плече байкера. «Пойти на все, – думал Дуфф, – ради полиции и граждан». И вновь спросил: – Кто из полицейских ваш осведомитель? Он вытащил палец из раны, и человек перестал кричать. Дуфф медленно убрал ладонь с его лица. Раненый молчал. Дуфф сорвал с него повязку и опять надавил пальцами на рану. Он понимал, что рано или поздно добьется ответа. Что человеческая выносливость не безгранична и что любой татуированный качок в определенный момент ломается и делает то, чего от себя никогда не ожидал. Потому что верность людям не свойственна, а вот предательство – наоборот. Глава 4 Двадцать минут. Двадцать минут потребовалось Дуффу, чтобы войти в больницу и выбить у этого татуированного качка все подробности о том, кто, где, когда и достаточно доказательств, чтобы осведомитель не смог отпереться. И если прежде сам факт того, что у них в полиции сидит осведомитель, казался ему на редкость паршивым, то сейчас Дуфф с трудом мог поверить собственному везению. Тридцать минут. За тридцать минут Дуфф успел сесть в машину, доехать под редкими, ленивыми каплями дождя до Главного управления, дождаться от секретарши комиссара снисходительного разрешения войти, опуститься в кресло перед Дунканом и произнести одно-единственное слово: «Кавдор». Наклонившись над столешницей, комиссар спросил Дуффа, уверен ли тот, ведь речь шла о начальнике Отдела по борьбе с преступными группировками, потом откинулся на спинку стула и провел рукой по лицу. Дуфф впервые услышал, как Дункан выругался. Сорок минут. За сорок минут Дункан успел выяснить, что Кавдор взял отгул, позвонить Макбету и дать ему приказ об аресте Кавдора. Восемь гвардейцев окружили дом Кавдора – огромную усадьбу в западной части города, в районе, откуда по-прежнему вывозили мусор, а бродяг выгоняли. Из усадьбы открывался сногсшибательный вид на море, а ближайшим соседом Кавдора был бургомистр Тортелл. Гвардейцы припарковали машину за два квартала от усадьбы и парами подобрались к дому с четырех сторон. Макбет и Банко сидели на тротуаре с южной стороны, спиной к высокой стене, совсем рядом с воротами. Кавдор – как и большинство его соседей – приказал вмуровать в стену битое стекло, но на этот случай у гвардейцев имелись специальные маты. Операция проходила по обычному сценарию: добравшись до места, группа по рации сообщала об этом всем остальным. Макбет посмотрел на противоположную сторону улицы, на мальчугана лет шести-семи, который, когда они пришли, бросал мяч о стену гаража. Сейчас он забыл о мячике и, открыв рот, во все глаза смотрел на них. Макбет прижал к губам указательный палец, и мальчик медленно кивнул, зачарованно глядя на них. Макбет вспомнил, что такой же взгляд был вчера вечером у одетого в белое парнишки. – Просыпайся! – прямо в ухо ему шепнул Банко. – Ты чего?! – Все группы на местах. Макбет несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Ему надо привести себя в состояние полной готовности и забыть обо всем остальном. Он нажал на кнопку рации: – Через пятнадцать минут заходим, все вместе. Север? Прием. Из рации послышался голос Ангуса, вкрадчивый и мелодичный, какой бывает у священников: – Готовы. Внутри все спокойно. Прием. – Запад? Прием. – Готовы. – Голос сменщика, Сейтона. Спокойный и хладнокровный. – Стоп, в гостиной за шторой движение. Прием. – Понял, – ответил Макбет. Он действовал на автомате, а сама процедура отрабатывалась годами. – Значит, возможно, нас заметили. Начинаю обратный отсчет, и приступаем к захвату. Три – два – один. Вперед! И Макбет ощутил его – Порядок. Порядок напоминал запертую комнату, в которой находился он сам, его команда и Задание. Они поднялись. Банко набросил на торчащие из стены осколки мат, и Макбет увидел, как мальчик с мячом медленно, словно робот, машет им рукой. За несколько секунд перебравшись через стену, они пробежали по саду, и Макбету казалось, будто его чувства до предела обострились. Он слышал, как ветер раскачивает ветку дерева, как с крыши соседнего дома взлетела ворона, он чувствовал запах гниющего в траве яблока. Они взбежали вверх по лестнице. Банко прикладом разбил окно рядом с дверью, просунул руку в образовавшуюся дыру и отпер дверь изнутри. Зайдя в дом, они услышали отовсюду звон разбитого стекла. Восемь против одного. Когда Макбет спросил Дункана, действительно ли у того есть основания полагать, что Кавдор окажет сопротивление, Дункан ответил, что хочет провести задержание по всем правилам вовсе не поэтому. – Это для того, чтобы подать знак, Макбет. Что своих мы не щадим. Совсем наоборот. Поэтому бейте окна, вышибайте двери, шумите и выведите Кавдора в наручниках через главный вход, чтобы все видели и разнесли по округе. Первым в дом вошел Макбет. Вскинув автомат, он быстро окинул взглядом коридор и прижался к стене возле двери в гостиную. После яркого света улицы его глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Макбету показалось, будто все шторы в доме задернуты. Банко прошел в гостиную, Макбет сделал шаг, чтобы последовать за ним, – именно в эту секунду все и произошло. Зверь бесшумно спрыгнул с лестницы и бросился на Макбета спереди, так что тот повалился навзничь. Макбет чувствовал его дыхание возле собственного горла, но успел оттолкнуть голову пса дулом автомата. Зверь впился зубами ему в плечо, в клочья разрывая кожу и мясо, и Макбет завопил от боли. Он попытался ударить пса, но свободная рука запуталась в ремне автомата. – Банко! Ведь у Кавдора не было собаки! Перед операцией они всегда проверяли подобные детали. Но собака откуда-то взялась, причем крупная и сильная. Макбет чувствовал, как дуло автомата медленно сдвигается в сторону. Горло – вот куда тянулась псина. Ей достаточно перекусить сонную артерию. – Бан… Псина вдруг замерла. Макбет повернул голову и вгляделся в потухшие глаза животного, чувствуя на себе тяжесть обмякшего собачьего тела. Он оттолкнул в сторону убитого зверя и посмотрел вверх. Над ним, протягивая руку, стоял Сейтон. – Спасибо, – Макбет поднялся на ноги. – Где Банко? – Они с Кавдором вон там, – Сейтон кивнул в сторону гостиной. Макбет подошел к двери. Шторы были раздвинуты, а солнце било ему прямо в глаза, поэтому сперва он не увидел ничего, кроме спины Банко, который стоял посреди комнаты, задрав кверху голову. А прямо над ним, под потолком, парил ангел в мантии из солнечных лучей и с головой, склоненной в мольбе о прощении. Час. Прошел час с того момента, как Макбет дал команду, и до того, как Дункан собрал начальников всех отделов и подразделений в большом зале Главного управления. Он подошел к кафедре и посмотрел на разложенные перед ним записи. Дуфф знал, что Дункан написал речь так, как, по его мнению, она должна звучать, но совсем скоро он забудет о записях и заговорит так, как подсказывает ему сердце. Нет, вовсе не потому, что комиссар считал себя столпом красноречия – Дункан мастерски владел словом просто потому, что голос его сердца никогда не противоречил голосу разума. Он понимал себя, а значит, и других. Так казалось Дуффу. Лидер. Способный повести за собой. Дуффу тоже хотелось быть таким. Или стать таким. – Всем вам известно, что произошло. – Дункан проговорил это серьезно и негромко, но Дуффу показалось, что его слова эхом разлетелись по залу. – И тем не менее я считаю своим долгом официально ввести всех вас в курс дела сейчас, потому что вечером здесь состоится пресс-конференция. Против одного из наиболее уважаемых наших коллег, начальника отдела Кавдора, было выдвинуто серьезное обвинение во взяточничестве и коррупции. И, к сожалению, все указывает на то, что это правда. В свете его контактов с группировкой Рыцари севера, которая была целью нашей вчерашней операции, существовал риск, что он, учитывая ситуацию, попытается уничтожить доказательства или скрыться. По этой причине сегодня в десять утра я отдал гвардейцам приказ о немедленном задержании Кавдора. Дуфф надеялся, что в своей речи комиссар упомянет и его, однако осознавал, что Дункан не собирается посвящать присутствующих во все подробности. Потому что если в полиции чему-то и учишься, так это держать язык за зубами. Поэтому он вздрогнул, когда Дункан вдруг сказал: «Старший инспектор Макбет, я просил бы вас выйти и коротко доложить о том, как прошло задержание». Дуфф обернулся и увидел, как Макбет – тоже явно удивленный – пробирается вперед между рядами стульев. Как правило, комиссар не передавал слово другим, а сообщал о подобных событиях сам, коротко и по существу, а затем отпускал всех по рабочим местам, трудиться на благо города. Макбету было не по себе. Переодеться он не успел, и на нем по-прежнему была униформа для спецопераций, но молнию на куртке он расстегнул, так что из-под нее виднелась белая повязка на левом плече. – Ну… – проговорил он. Не самый изящный способ начать речь, но начальник гвардейцев и не обязан обладать талантом оратора. Макбет взглянул на часы, словно торопился куда-то, однако все присутствующие понимали, что сделал он это машинально. Так поступил бы любой полицейский, которого попросили предоставить отчет об операции и который не знает, чего от него ожидают. Он смотрит на часы, словно ожидая, что они подскажут ему, как именно развивались события или помогут освежить их в памяти. – В десять часов пятьдесят четыре минуты, – начал Макбет и два раза кашлянул, – гвардия штурмовала дом начальника Отдела по борьбе с преступными группировками Кавдора. Дверь на террасу была приоткрыта, но следов взлома или насильственного вторжения не было. Из чужих там находилась только собака. Также в доме не было ничего, что указывало бы на убийство. – Макбет наконец оторвал глаза от циферблата и обвел взглядом зал. – Возле двери на террасу валялся стул. Подобные заключения – это дело криминалистов, однако у меня сложилось впечатление, будто Кавдор сунул голову в петлю и спрыгнул со стула, а его тело, раскачиваясь, ударилось о стул, поэтому стул и валялся на противоположном конце комнаты. Эту версию подтверждает и тот факт, что испражнения умершего мы обнаружили практически повсюду в комнате. Тело уже остыло, факт самоубийства казался очевидным, и один из моих людей спросил, нельзя ли нарушить правила и снять тело – ведь Кавдор, несмотря ни на что, всю жизнь проработал полицейским. Я не разрешил… Дуфф заметил, что Макбет на секунду театрально замолчал, словно для того, чтобы собравшиеся прислушались к тишине. К этой уловке Дуфф и сам не прочь был прибегнуть, и Дункан ее неоднократно использовал, вот только Дуфф никак не ожидал, что Макбет тоже способен на подобное. Впрочем, возможно, это вышло у него случайно, потому что он снова взглянул на часы. – Это было в десять пятьдесят девять, – Макбет оглядел зал и поддернул рукав, прикрыв часы, – поэтому мы так и оставили Кавдора висеть там. Не ради следствия, а потому, что он был взяточником. В наступившей тишине Дуфф услышал стук капель дождя о стекло. Макбет повернулся к Дункану и коротко кивнул, а потом вышел из-за кафедры и вернулся на место. Дункан дождался, когда Макбет сядет, а потом сказал: – Спасибо, Макбет. Последняя твоя фраза не для пресс-конференции, но, по-моему, она прекрасно подходит для того, чтобы завершить ею наше небольшое собрание. И помните, что, критикуя зло и слабость, мы прославляем добро и силу. Поэтому за работу, коллеги! Стоя возле двери, молоденькая медсестра смотрела, как пациент снял куртку и рубашку и собрал сзади длинные темные волосы, а врач срезал с его левого плеча пропитанную кровью повязку. Пациент был полицейским – больше медсестра ничего о нем не знала. Хотя нет – еще у него были накачанные мышцы. – Ох ты!.. – проговорил врач. – Тут надо будет кое-что зашить. И еще сделать прививку от бешенства – при собачьих укусах это обязательно. Но сначала обезболим. Мария, пожалуйста… – Нет, – перебил его пациент, уставившись в стену. – Простите? – Не надо никакого обезболивания. Врач помолчал. – Точно? – Да. Врач хотел было предупредить, что процедура может оказаться крайне болезненной, но в этот момент заметил на руках шрамы. Старые шрамы. После переезда в этот город врач видел подобные шрамы чересчур часто. – Ясно, – согласился он, – обойдемся без обезболивания. Дуфф откинулся на спинку стула и плотнее прижал телефон к уху: – Дорогая, это я. Что делаете? – Эмилия с подружками пошли купаться. У Эвана зуб разболелся, хочу отвезти его к стоматологу. – Ясно. Слушай, я сегодня буду поздно. – Почему? – Возможно, даже заночевать придется в городе. – Почему? – повторила она, но ни раздражения, ни обиды в ее голосе он не услышал. Ее вопрос звучал так, словно ей просто хотелось знать это – возможно, чтобы объяснить детям, почему папы нет дома. Не потому, что она сама в нем нуждалась. Не потому, что… – Скоро в новостях все покажут, – ответил он. – Кавдор покончил с собой. – Ой! А кто такой Кавдор? – А разве ты не знаешь? – Нет. – Начальник Отдела по борьбе с преступными группировками. Многие думали, что рулить Оргпрестом тоже будет он. Молчание. Его работа никогда ее не интересовала. Ее мир ограничивался Файфом, детьми и супругом, по крайней мере, так было в прежние времена, когда он проводил дома больше времени. Его это устраивало и позволяло ему избавить их от грязи. С другой стороны, она не разделяла его честолюбия и из-за этого не всегда понимала, насколько он занят. Не осознавала, чем он жертвует. И что именно, черт возьми, ему нужно. – Начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью будет здесь третьим после Дункана и заместителя комиссара Малькольма. Так что дело серьезное, и мне нужно будет остаться здесь. И следующие несколько дней я тоже буду страшно занят. – Главное, чтобы ты на маленький праздник был дома. Маленький праздник? Черт! По традиции день до официального дня рождения кого-то из детей они проводили все вместе, вчетвером – готовили картофельный суп и дарили детям подарки от мамы и папы. Ведь у Эвана день рождения – как же он про него забыл? Ну ничего – за последние дни столько всего произошло, что дата и впрямь вылетела у него из головы, зато в подарок Эвану он купил как раз то, что сыну хотелось. Дуфф как-то рассказывал ему, что следователи нередко маскируются, чтобы их не узнали. В ящике перед Дуффом лежал нарядный сверток, а в нем – накладная борода, специальный клей, чтобы ее приклеивать, очки и зеленая шерстяная шапочка. По размеру все это подходило взрослому, и Дуфф собирался убедить Эвана, что папа и его коллеги используют для маскировки именно это. На телефоне замигала лампочка. Звонок по внутренней линии. Кажется, он догадался, кто это. – Дорогая, подожди секундочку. Он нажал на кнопку под лампочкой: – Да? – Дуфф, это Дункан. Я по поводу пресс-конференции. – Да, я слушаю. – Я хочу продемонстрировать, что случившееся нас не выбило из седла и что мы уже думаем о будущем. Поэтому я сразу сообщу всем имя нового исполняющего обязанности начальника Оргпреста. – Оргпреста? Э-хм… Уже? – Я бы все равно назначил его в конце месяца, а у Отдела по борьбе с преступными группировками начальника больше нет, поэтому наиболее разумным будет назначить его уже сейчас. Ты мог бы зайти ко мне в кабинет? – Разумеется. Дункан положил трубку. Дуфф молча смотрел на погасшую лампочку. Комиссар редко звонил кому-то лично – обычно на подобные встречи приглашал его секретарь или один из помощников. Исполняющий обязанности начальника отдела. Который со временем – по окончании испытательного срока и завершении всех необходимых процедур – станет полноправным начальником. Его взгляд наткнулся вдруг на другую светящуюся лампочку. Он совершенно забыл, что попросил жену подождать. – Дорогая, тут у меня срочное дело – мне надо бежать. – Ох, надеюсь, все в порядке? Ничего страшного? – Все в порядке, – засмеялся Дуфф, – и ничего страшного. Все в полном порядке. Дорогая, непременно включи вечером радио – сегодня скажут, кто будет начальником Оргпреста. – Ладно. – Целую тебя в шею, – много лет назад это было их прощальной фразой. Дуфф положил трубку, выскочил из кабинета и бросился наверх. Наверх, наверх, выше и выше. Секретарша разрешила Дуффу войти без предупреждения. – Они вас ждут, – улыбнулась она. Улыбнулась! Она же никогда не улыбается. Помимо самого Дункана за круглым дубовым столом в просторном, но скромно обставленном кабинете комиссара полиции сидели четверо. Рано поседевший и не снимающий очков заместитель комиссара Малькольм. Он изучал философию и экономику в Капитольском университете и поэтому для многих в Главном управлении оставался чужаком. Малькольм с Дунканом давно дружили, и Дункан говорил, что пригласил его в Управление, потому что им нужны были те, кто долго проработал на руководящих должностях. Некоторые, впрочем, полагали, что Малькольм нужен был комиссару только потому, что всегда поддерживал все его решения. Рядом с Малькольмом сидел, чуть наклонившись вперед, бледнокожий, словно альбинос, Ленокс. Его отдел появился в результате проведенной Дунканом реорганизации и получил название Антикоррупционного, вызвавшее небольшой спор. Кое-кто говорил, что, например, Отдел расследования уголовных преступлений не называется антиуголовным. Однако такое название Дункан дал по вполне определенной причине: дело в том, что в бытность Кеннета комиссаром полиции этот отдел называли просто Коррупционным. По другую сторону от Дункана сидела его помощница, которая вела протокол совещания, а рядом с ней – старший инспектор Кетнес. Курить у себя в кабинете Дункан не позволял, поэтому пепельницы на столе не было, а ведь по количеству окурков в ней Дуфф вполне мог бы определить, долго ли они уже тут сидят. Впрочем, он заметил пятна кофе на некоторых блокнотах и почти пустые кофейные чашки. А судя по тому, что настроены все были благодушно, решение они уже приняли. – Спасибо, что так быстро пришел, Дуфф, – и Дункан указал ему на последний свободный стул. – Перейду сразу к делу. Как я уже говорил, мы хотим ускорить слияние твоего Отдела по борьбе с наркоторговлей и Отдела по борьбе с преступными группировками и создать единый Отдел по борьбе с организованной преступностью, или Оргпрест. Это наша первая экстренная ситуация с того момента, как я занял вон то кресло, – Дункан кивнул в сторону письменного стола, и Дуфф проследил за его взглядом. Кресло комиссара полиции было массивным, с высокой спинкой, но особенно удобным не выглядело. Чересчур грубое. И без мягкой обивки. Впрочем, Дуффу такие кресла нравились. – Поэтому я считаю сложившуюся ситуацию важным сигналом для того, чтобы продемонстрировать способность к действию. – Да, решение разумное, – согласился Дуфф и в ту же секунду пожалел: со стороны могло показаться, что он вообразил, будто вызвали его для того, чтобы он дал оценку действиям руководства, – то есть я уверен, что вы поступаете правильно. В кабинете на мгновение воцарилась тишина. Неужели он вновь переборщил и выставил себя бесхребетным подлизой, не имеющим собственного мнения? – Руководить этим отделом должен тот, в чьей неподкупности мы уверены на сто процентов, – сказал наконец Дункан. – Разумеется, – откликнулся Дуфф. – Не только потому, что мы не можем себе позволить шумихи, подобной той, что поднялась сейчас вокруг Кавдора, но еще и потому, что нам нужен человек, который поможет поймать по-настоящему крупную рыбу. Я говорю не о Свеноне, а о Гекате. Геката. Тишина в кабинете, наступившая после того, как Дункан произнес это имя, говорила сама за себя. Дуфф выпрямился. Цель и впрямь грандиозная. Однако такой должности достоин лишь тот, кто сможет победить дракона. И это казалось Дуффу упоительным. Начинается новая жизнь. Которая и его самого изменит к лучшему. – Ты провел успешную операцию и обезвредил Рыцарей севера, – сказал Дункан. – Но, шеф, я действовал не в одиночку, – возразил Дуфф. Такое благородство временами не повредит – особенно когда оно и не требуется. Именно тогда его можно себе позволить. – Именно, – согласился Дункан. – Вам помогал Макбет. И, насколько я понимаю, довольно ощутимо помогал. Как он тебе? – В смысле? – Вы вместе учились в Полицейской академии. Его служба в гвардии безупречна, а подчиненные его обожают. Однако гвардия – все же очень необычное подразделение. Так как ты хорошо знаешь Макбета, мы решили с тобой посоветоваться: как по-твоему, подходит Макбет для этой должности? У Дуффа перехватило дыхание, и, чтобы восстановить его, ему пришлось дважды сглотнуть слюну. – Макбет? То есть чтобы Макбет руководил Оргпрестом?.. – Да. Дуфф никак не мог прийти в себя. Он прикрыл рукой рот и нахмурился, надеясь, что со стороны не заметно, насколько он потрясен, и кажется, будто он просто задумался. – Ну, что скажешь, Дуфф? – Брать приступом дома, стрелять в бандитов и освобождать заложников – это одно, – сказал Дуфф, – и здесь лучше Макбета не найти. Но начальнику Оргпреста нужны немного другие таланты. – Тут я с тобой согласен, – ответил Дункан, – немного другие, но все же не совсем. Руководить – значит руководить. А что насчет характера? Положиться на него можно? Дуфф ущипнул себя за верхнюю губу. Макбет. Хренов Макбет. Что же ответить? Эта должность предназначена для него, Дуффа, а не для того, кто с таким же успехом мог бы устроиться жонглером или метателем кинжалов в бродячий цирк! Дуфф уставился на картину, висевшую на стене за письменным столом. Марширующие люди с улыбками на лицах. По мнению Дункана, они символизировали веру в будущее, единство, способность повести за собой и солидарность. В памяти Дуффа появилась вдруг другая картина: Макбет, он сам и двое мертвых парнишек. И дождь, который смыл кровь. – Да, – проговорил Дуфф, – на Макбета можно положиться. Но он в первую очередь практик. Доказательство этому – его сегодняшнее выступление на общем собрании. – И в этом ты прав, – согласился Дункан. – Я поэтому и попросил его доложить об операции – мне хотелось посмотреть, как он справится. И мы, здесь присутствующие, все пришли к выводу, что его речь – отличный пример уважения к принятым нормам такого рода докладов. Это с одной стороны, а с другой – Макбет продемонстрировал прекрасную способность вдохновлять и поддерживать, свойственную прирожденным лидерам. «Кавдора мы так и оставили висеть там. Не ради следствия, а потому что он был взяточником». – Дункан так ловко передразнил говор Макбета – диалект уроженцев восточной части города, – что все рассмеялись. – Если Макбет и впрямь обладает этими качествами, – начал Дуфф, хотя внутренний голос нашептывал, что не стоит, – то возникает вопрос: почему по окончании Полицейской академии он не достиг большего? – Верно, – ответил Ленокс, – но как раз это говорит в пользу Макбета. – Он заливисто засмеялся. – При прежнем комиссаре никто из нас, присутствующих здесь, не занимал руководящих должностей. Потому что мы, как и Макбет, не участвовали в игре и отказывались брать взятки. Мои источники сообщают, что именно это помешало дальнейшей карьере Макбета. – Тогда будем считать, что на мой вопрос вы ответили, – сухо проговорил Дуфф, – и вы, конечно, не забыли о его отношениях с владелицей казино. Малькольм и Дункан переглянулись. Дункан кивнул, и Малькольм заговорил: – Сейчас Отдел по борьбе с экономическими преступлениями проводит тщательную проверку компаний, которые предыдущий комиссар полиции не трогал, и в рамках этой операции недавно проверили и казино «Инвернесс». Они пришли к однозначному выводу: казино «Инвернесс» работает безупречно – это касается бухгалтерии, налогов и трудоустройства. Для этой сферы подобное – редкость. Прямо сейчас мы проверяем казино «Обелиск», – Малькольм криво улыбнулся, – и с ним дела обстоят несколько иначе. А мы ведь только-только начали. Тем не менее к Леди и ее заведению у нас никаких претензий не имеется. – Макбет вырос в восточной части города, – сказал Дункан, – и кажется нам чужим, оттого что мы, собравшиеся здесь, якобы принадлежим совершенно иному кругу. Мы вместе боролись с Кеннетом и олицетворяем грядущие изменения в полиции, однако все знают, что каждый из нас получил дорогостоящее образование и происходит из уважаемой и обеспеченной семьи. Как мне кажется, будет полезно продемонстрировать, что в полиции, в нашей полиции, до самого верха способен добраться каждый, независимо от происхождения и связей, главное – честность и желание работать. Но честность прежде всего. – Это отличный план, – поддержал его Малькольм, – особенно если сперва мы проговоримся журналистам о заслугах Макбета во время захвата Рыцарей севера. – Хорошо придумано, – похвалил Ленокс. – Ну ладно, – Дункан хлопнул в ладоши. – Дуфф, ты больше ничего не хочешь добавить? Вы что, не видели шрамы у него на руках? – Дуфф? Вы что, не видели шрамы у него на руках? – Дуфф, все в порядке? – Да, шеф. Мне больше нечего добавить. Макбет – прекрасный кандидат на эту должность. – Вот и хорошо. Тогда мне остается только поблагодарить вас всех за то, что нашли время зайти ко мне. Макбет смотрел на красный фонарь светофора там, впереди, а «дворники» на принадлежавшем Банко «вольво PV544» размазывали по стеклу дождь. Эта машина немного напоминала самого Банко: она была значительно старше всех окружающих, однако по-прежнему прекрасно работала и вызывала доверие. Из-за реечной решетки радиатора автомобиль выглядел чуть старомодно и казался пережитком довоенного времени. Однако, по словам гордого владельца, внутреннему оснащению могла позавидовать самая современная машина. «Дворники» не успевали за дождем, и растекающаяся вода напоминала Макбету расплавленное стекло. Прямо перед ними пробежал насквозь вымокший парнишка в пальто, и Макбет заметил, что на светофоре для пешеходов загорелся красный человечек. Человеческое тело, с ног до головы в крови. Макбет вздрогнул. – Ты чего? – удивился Банко. – Да у меня, похоже, жар, – ответил Макбет, – и галлюцинации начались. – Галлюцинации и озноб, – сказал Банко, – значит, у тебя грипп. Впрочем, ничего удивительного – ты вчера весь день под дождем бегал, а сегодня еще и псина покусала. – Кстати, о псине. Мы уже выяснили, откуда она вообще взялась? – Мы знаем только, что Кавдору она не принадлежала. Возможно, забежала в дом через веранду – там как раз была дверь открыта. Мне другое непонятно – как она сдохла? – А я разве не сказал? Ее Сейтон прикончил. – Это я знаю, но на трупе псины никаких следов я не обнаружил. Он что – придушил ее? – Не знаю, лучше спроси его самого. – Уж спрашивал, но он что-то невнятное… – Папа, зеленый! – сидевший на заднем сиденье парнишка наклонился вперед. Макбет взглянул на долговязого девятнадцатилетнего паренька. Судя по всему, Флинс унаследовал материнскую застенчивость, а не отцовское добродушие. – Так, парень, кто из нас за рулем, а? – Банко широко улыбнулся и надавил на газ. Макбет смотрел в окно, на тротуары, на кумушек, торгующихся возле лавок, и безработных, которые топтались около пивных. Днем на улицах становилось все больше народа, и началось это примерно лет десять назад… Это могло бы наполнить город атмосферой жизни и движения, но произошло обратное: равнодушные, отстраненные лица больше напоминали живых мертвецов. Уже несколько месяцев Макбет пытался отыскать признаки изменений. Поменялась ли ситуация с приходом Дункана? Возможно, количество уличных преступлений и впрямь слегка сократилось, вероятнее всего потому, что теперь патрульных полицейских стало больше. А может статься, преступники просто отступили и орудовали теперь на более мелких улочках и в переулках. – А в мое время лекций в Полицейской академии по вечерам не было, – сказал Макбет. – Это не лекция, – ответил Флинс, – у нас коллоквиум. – Коллоквиум? Это еще что за зверь? – Флинс и еще пара особо усердных вместе готовятся к экзамену, – ответил за него Банко. – Ну и слава богу. – Отец говорит, что Полицейской академии недостаточно и что надо бы еще выучиться на юриста. А ты что скажешь, дядя Макбет? – Скажу, что отца надо слушаться. – Но сам-то ты на юриста не учился, – возразил парень. – Ну и где он теперь? – рассмеялся Банко. – Перестань, Флинс, уж ты-то должен превзойти отца и этого недотепу. – Ты же говоришь, что у меня не развиты лидерские качества, – уперся Флинс. Макбет удивленно взглянул на Банко: – Правда, что ли? А я думал, что отцу полагается всячески поддерживать детей и говорить им, что им все по плечу, главное – хорошенько постараться. – Все верно, – ответил Банко, – я же не говорю, что у него вообще нет лидерских качеств. Просто они недостаточно развиты. И это означает, что надо их развивать. Голова у него работает неплохо, главное – уверенность в собственном мнении. Нужно проявлять инициативу и не равняться на других. Макбет повернулся назад: – Вот папаша тебе достался, Флинс! Кремень! Флинс пожал плечами: – Одним хочется командовать и принимать решения, а другим – нет. Чего тут удивительного? – Ничего удивительного, – согласился Банко, – но если хочешь чего-то достичь, то, бывает, требуется что-то в себе изменить. – А сам-то ты много в себе изменил? – сердито спросил Флинс. – Нет, я был, как ты, – признался Банко. – За меня решали другие, а я и рад был. Но сейчас мне жаль, что в те времена никто не сказал мне, что мое мнение ничем не хуже. А иногда даже лучше. А если ты лучше соображаешь, то обязан быть лидером – это твой долг перед обществом. – А ты, дядя, согласен? Неужели можно взять и измениться? И стать лидером? – Понятия не имею, – ответил Макбет. – Мне кажется, некоторые рождаются лидерами и способны кого угодно повести за собой. Комиссар Дункан – из таких. Они заражают тебя своими идеями, и за них ты готов в огонь и в воду. Но есть среди моих знакомых и такие, у кого нет ни лидерских способностей, ни дара убеждения – ими движет лишь стремление пробиться наверх и стать начальником. Возможно, они довольно сообразительные, им не откажешь в обаянии, однако в людях они совершенно не разбираются. Просто потому, что людей они не видят. А видят и понимают они только самих себя. – Ты сейчас о Дуффе? – улыбнулся Банко. – Дуфф – это кто? – оживился Флинс. – Да какая разница, – ответил Макбет. – Ну ладно тебе, дядя, давай же, выкладывай! А то я так и не научусь ничему. Макбет вздохнул: – С Дуффом мы подружились еще в детдоме, а потом дружили и в Полицейской академии. Сейчас он возглавляет Отдел по борьбе с наркоторговлей. Впрочем, будем надеяться, что со временем он изменится. – Вот уж вряд ли, – рассмеялся Банко. – Отдел по борьбе с наркоторговлей… – проговорил Флинс. – У него еще шрам такой здоровенный на лице? – Ага, – подтвердил Банко. – А откуда у него шрам? – Он с ним родился, – ответил Макбет. – Вот и академия. Давай, учись хорошо. – Ладно, дядя Макбет, постараюсь. Дядей Флинс стал называть Макбета еще в детстве, а сейчас обращался так скорее в шутку. Однако теперь, когда Макбет проводил взглядом бегущего к воротам Полицейской академии парнишку, на душе у него потеплело. – Хороший мальчик, – сказал он. – Тебе бы детей завести, – откликнулся Банко, выруливая на дорогу, – это подарок на всю жизнь. – Знаю, но для Леди уже поздновато. – Так найди кого-нибудь помоложе. Твоего возраста. Макбет задумчиво смотрел в окно. – Знаешь, когда я сейчас увидел на светофоре красного человечка, я подумал о смерти, – сказал наконец он. – Ты подумал про Кавдора, – предположил Банко. – Кстати, Ангус как увидел Кавдора в петле, так замер и смотрел на него – долго-долго. Я спросил, о чем он думает. – О Боге? – Нет. Он сказал, что не понимает, почему богатые и привилегированные накладывают на себя руки. Пусть, мол, Кавдор и потерял работу, и, возможно, его даже ненадолго посадили бы, но ведь он уже накопил достаточно, чтобы безбедно прожить до самой смерти. Пришлось мне объяснить, что дело в том, что Кавдор чувствовал себя проигравшим. И понимал, что будущее совсем не такое, каким он себе его представлял. Поэтому главное – не ожидать от жизни чересчур многого, двигаться медленно и не стать успешным слишком рано. Подниматься наверх, но не спеша. – Ты убеждаешь своего сына, что ему достаточно стать юристом – и его жизнь будет лучше твоей. – С сыновьями все иначе. Они – продолжение твоей собственной жизни. Они обязаны двигаться наверх. – Нет, не про Кавдора. – Ты о чем? – Я подумал не про Кавдора. – А про кого тогда? – Про одного из байкеров там, на дороге. Он был… красным. С ног до головы в крови. – Выбрось из головы. – Его кровь была холодной. – Холодной? О чем ты?.. Макбет глубоко вздохнул: – Это двое парнишек около Форреса… Они сдались. Но Дуфф все равно выстрелил в одного из них – в того, который был в шлеме Свенона. Банко покачал головой: – Так я и знал, что дело нечисто. А со вторым байкером что? – Он был свидетелем, – лицо Макбета исказила гримаса, – они просто сбежали с вечеринки, и на нем была белая рубашка и белые брюки. Я вытащил кинжал, и он принялся молить меня о пощаде – он сразу догадался, что его ждет. – Тебе не обязательно рассказывать, что там случилось. – И вот я стою сзади – и не могу. Держу кинжал, а сам как парализованный. Потом я посмотрел на Дуффа, а он лицо руками закрыл и рыдает, прямо как ребенок. И тогда я ударил. Где-то вдалеке завыла сирена. Пожарная машина. «Какой, к черту, пожар в такой ливень?» – подумал Банко. – Может, потому что его одежда уже была мокрая – не знаю, – продолжал Макбет, – но кровь окрасила его полностью. И рубашку, и брюки. Он так лежал на асфальте – руки вниз и слегка в стороны, как тот красный человечек на светофоре. Тот, который говорит: стой! Стой, не ходи туда… Они молча проехали мимо въезда в расположенный под зданием Главного управления гараж. Места там принадлежали начальникам отделов и другим высокопоставленным чинам. Банко свернул на парковку позади здания, остановил машину и заглушил двигатель. По крыше барабанил дождь. – Ясно, – сказал Банко. – Что тебе ясно? – Дуфф знал, что если вы арестуете Свенона, то судить его будет самый жадный судья-взяточник в городе, где все куплены с потрохами, и сколько тогда дали бы Свенону? Года два? Ну, может, три. А может, и вообще оправдали бы. Так что мне все ясно. – Ты серьезно? – Да. А если бы свеноновские холуи дали свидетельские показания против Дуффа, то сколько бы дали ему? Двадцать лет? Двадцать пять? Своих надо защищать – никто, кроме нас, этого не сделает. И еще кое-что, поважнее: у нас новый комиссар полиции, и народ в этом городе вновь готов поверить в силу закона и порядка. Еще один полицейский скандал все испортил бы. Нужно видеть все в перспективе. Иногда, Макбет, жестокость служит добру. – Может, и так. – Макбет, дружище, да выбрось ты это из головы! Ручейки воды, стекавшие по лобовому стеклу, превращали здание Главного управления в кривое подобие самого себя. Макбет и Банко сидели в машине и не торопились выходить, словно пытаясь переварить сказанное. – Дуфф должен быть тебе признателен, – проговорил Банко, – если бы не ты, ему бы самому пришлось потрудиться. И об этом знали вы оба. Зато сейчас у каждого из вас имеется оружие, которое вы при необходимости сможете использовать друг против друга. Террористический баланс. Если бы не он, люди давно перестали бы спокойно спать по ночам. – Мы с Дуффом – не то же самое, что США и СССР. – Да неужели? В академии вы были неразлейвода, а сейчас даже и не здороваетесь почти. Что случилось-то? Макбет пожал плечами: – Да ничего особенного. Мы с самого начала были разными. Он – Дуфф, семья его в свое время чем только не владела, а такое не забывается. Язык, манеры. Из-за этого в интернате он стал отщепенцем и поэтому ухватился за меня. Мы с ним были той еще парочкой – с такими шутить не стоит. Потом, в Полицейской академии, он со временем примкнул к себе подобным. Как лев из зоопарка, которого вдруг выпустили в саванну. Он поступил в университет, получил дополнительное образование, начал встречаться с девушкой своего круга. Они поженились. Потом у них дети пошли. Наши пути просто-напросто разошлись. – А может, тебя просто достало, что он высокомерный урод, который думает только о себе? – Дуфф не такой, каким кажется. В академии мы с ним поклялись друг другу, что будем бороться с мерзавцами. Банко, Дуфф и впрямь хочет, чтобы жизнь в этом городе изменилась. – Ты поэтому его спас? – Дуфф молодец и вкалывает много, а скоро еще и Оргпрест возглавит – это каждому понятно. Ну подумаешь, ошибся, погорячился – неужели портить из-за этого карьеру тому, кто желает нам всем добра? – Потому что не в твоем духе убивать беззащитных. Макбет пожал плечами: – Может, я тоже изменился. – Люди не меняются. Но ты посчитал это своим солдатским долгом – сейчас я это понимаю. Ты, я и Дуфф – в этой войне мы воюем на одной стороне. Вы здорово сократили жизнь двум Северянам, но продлили жизни нашим детям, которые теперь не попробуют наркоту. Долг-то ты выполнил, но радости от этого мало – недаром тебе в светофоре мерещатся мертвецы. Знаешь, Макбет, ты лучше меня. Макбет криво усмехнулся: – В огне войны ты, старина, можешь разглядеть больше, чем я. По крайней мере, ты меня простил – и от этого мне уже легче. Банко покачал головой: – Да какое там разглядеть! Я просто размышляю вслух, а сам все время сомневаюсь. – Сомневаешься? Ну да. А вот бывает иногда, что сомнения, того и гляди, сожрут тебя? – Нет, – Банко посмотрел в окно, – не иногда. Они вообще все время меня гложут. Выйдя с парковки, Банко и Макбет направились к входу, расположенному позади здания, возведенного на востоке Третьего округа двести лет назад. В былые времена здесь располагалась тюрьма – поговаривали даже, что там пытали и казнили. Те, кто засиживался здесь до ночи, утверждали, будто вечером в кабинетах тянет холодом и слышатся приглушенные крики. Впрочем, по словам Банко, все это были проделки немного чокнутого завхоза: ровно в пять вечера тот выключал отопление, а когда видел, что кто-то уходит, не погасив лампу, то принимался кричать. В толпе безработных мужчин Макбет заметил двух женщин, явно восточного происхождения, – те внимательно приглядывались к прохожим. Раньше городские проститутки собирались на улице Приветливой, позади здания Железнодорожной компании, но потом власти города выгнали их оттуда, и рынок разделился. Некоторые – кому позволяла красота – теперь искали клиентов в казино, а всем остальным пришлось остаться на улице, но теперь они работали бок о бок с защитниками закона и порядка. К тому же полиция, следуя требованиям политиков и журналистов, время от времени «очищала» улицы от продавщиц «секс-услуг» и проводила массовые аресты, так что теперь те иногда совершали недолгие вылазки в другие части города, что, впрочем, всех устраивало, ведь проститутки всегда возвращались на прежнее место. Кроме того, значительную часть клиентов составляли сотрудники Главного управления. На предложения девушек Макбет так долго отвечал вежливым отказом, что те уже давно оставили его в покое. Поэтому, когда эти две женщины направились к ним с Банко, Макбет принял их за новеньких. Иначе он запомнил бы их. Местная клиентура требовательностью не отличалась, однако даже по их меркам дамы были удивительно непривлекательными. Макбет никогда не умел определять возраст у выходцев с Востока, но, сколько бы лет ни было незнакомкам, эти годы не прошли для них даром. Их выдавал взгляд – холодное равнодушие таких глаз не позволяет тебе проникнуть внутрь, и, сколько ни вглядывайся в них, увидишь лишь собственное отражение. Ко всему прочему, проститутки были одеты в дешевые пальто и казались горбатыми, но даже не это приковывало взгляд, а какая-то странная гримаса на их лицах. Одна из женщин открыла рот и обнажила десны, из которых торчали редкие почерневшие зубы. – Вы уж простите, дамы, – опередил ее Макбет, – мы бы с удовольствием, но у меня ужасно ревнивая жена, а вот у него – жуткая болезнь, причем передается она как раз половым путем. Банко промычал что-то себе под нос и покачал головой. – Макбет! – сказала одна из них неожиданно тоненьким голоском с удивительным заикающимся акцентом. – Банко! – проговорила другая. Тот ж акцент, тот же голос. Макбет остановился. Волосы падали на лица женщин, видимо, так те пытались скрыть изъяны, однако посреди лица у обеих торчали не по-восточному длинные красные носы. – Вы знаете, как нас зовут? – удивился Макбет. – Чем мы можем вам помочь? Не ответив, женщины молча кивнули в сторону. И там, в тени переулка, Макбет разглядел третью фигуру, разительно отличавшуюся от двух стоящих перед ним незнакомок. Третья женщина – если это вообще была женщина – оказалась высокой и широкоплечей, какими бывают лишь охранники, в наряде леопардовой расцветки, подчеркивающем ее формы. Так продавец подделок выпячивает мнимые достоинства своего товара. Однако Макбет знал, чем она на самом деле торгует – во всяком случае, чем торговала прежде. И о сомнительных достоинствах ее товара он тоже знал. В этой женщине все казалось гигантским – рост, фигура, выпяченная грудь, хищные красные ногти на мощных пальцах, выпученные глаза, яркий, почти театральный грим и кожаные сапоги на тонюсенькой шпильке. Но поразило Макбета кое-что другое: она ничуть не изменилась. Будто все эти годы прошли для нее совершенно незаметно. Она сделала два огромных шага, похоже, этого было достаточно, чтобы перейти улицу. – Господа, – проговорила она таким звучным басом, что Макбету почудилось даже, будто стекла на окнах зазвенели. – Стрега, – ответил Макбет, – давненько не виделись. – Это точно. Ты тогда был совсем мальчишкой. – Значит, ты меня помнишь? – Старший инспектор Макбет, я помню всех моих клиентов. – А эти двое кто? – Мои сестры, – улыбнулась Стрега, – мы к тебе от Гекаты с поздравлениями. Заметив, что при упоминании о Гекате Банко машинально сунул руку под пиджак, Макбет остановил его. – С какими еще поздравлениями? – Ты возглавишь Оргпрест, – ответила Стрега, – славься! – Славься, славься! – повторили за ней сестры. – Ты о чем это? – Макбет пристально смотрел на безработных на другой стороне улицы. Когда Банко схватился за оружие, они явно оживились. – Один умер, умрет и второй, – проговорила Стрега, – таков закон джунглей. А чем больше умрет, тем больше лакомых кусков останется. А кто получит их, умри вдруг комиссар Дункан? – Эй, – Банко шагнул к ней, – если Геката так угрожает, то… Макбет вновь удержал его. Он видел, как трое мужчин на противоположной стороне внимательно следили за ними и приготовились к нападению. Они стояли поодиночке, но все были одеты в серые плащи. – Пусть говорят, – прошептал Макбет. Стрега улыбнулась: – Никаких угроз. Геката не собирается ничего предпринимать, он просто сообщает тебе о своих наблюдениях. Он полагает, что следующим комиссаром полиции станешь ты. – Я? – Макбет расхохотался. – Следующим будет заместитель комиссара, а зовут его Малькольм. А теперь все, проваливайте. – Геката никогда не ошибается, – ответил трансвестит, – и тебе об этом известно. – Стрега стояла прямо перед Макбетом, и тот подумал, что она по-прежнему выше его. – А скажи-ка, – продолжала она, – красотка из казино не подсовывает тебе никакого зелья? Банко заметил, как Макбет напрягся, и подумал, что Стреге повезло – Макбет явно считал ее женщиной. Макбет усмехнулся и собирался было ответить, но передумал. Переступил с ноги на ногу. Вновь открыл рот. Но и на этот раз не проронил ни звука. Затем он резко развернулся и зашагал к входу в Главное управление. Гигантша проводила его взглядом. – Ну, а ты, Банко, хочешь знать, что тебя ждет? – Нет! – Он развернулся и направился следом за Макбетом. – Или твоего сына, Флинса? Банко остановился. – Хороший мальчик, трудолюбивый, – продолжала Стрега, – Геката обещает, что если Флинс и его отец будут играть по правилам, то со временем мальчик тоже дорастет до комиссара полиции. Банко повернулся и уставился на нее. – Подниматься наверх, но не спеша. – Сказав это, она коротко поклонилась, улыбнулась и подхватила сестер под руки. – Пошли, сестренки. Банко смотрел им вслед, пока их удивительная троица не скрылась за углом. На этой улице они казались до крайности неуместными, и Банко даже засомневался, что вообще видел их. – В наше время столько психов по улицам разгуливает, – сказал Банко, догнав Макбета в холле перед проходной. – В наше время? – Макбет во второй раз нетерпеливо нажал на кнопку лифта. – Психов в этом городе всегда хватало. А ты заметил, что дамочки явились с защитниками? – Невидимая рука Гекаты? Двери лифта открылись. – Дуфф! – Макбет отступил в сторону. – Ну, как ты… – Привет, Макбет, привет, Банко, – бросил им Дуфф и быстро направился к выходу. – Ух ты, – удивился Банко, – чего это он разнервничался?.. – Вот что значит быть начальником, – улыбнулся Макбет. Он вошел в лифт и нажал кнопку подвального этажа. Гвардейский этаж. – Ты заметил, что у Дуффа всегда скрипят ботинки? – Это потому, что он носит обувь на размер больше, – ответил Макбет. – Это еще зачем? – Без понятия. – В эту секунду к лифту подбежал охранник. Макбет придержал закрывающиеся двери. – Звонили от комиссара, – запыхавшись, сказал охранник, – велели тебе зайти к нему, как только придешь на работу. – Ладно, – Макбет отпустил двери. – Неприятности? – спросил Банко, когда двери закрылись. – Видимо, да, – и Макбет нажал кнопку с цифрой «пять», чувствуя, как саднит рана на плече. Глава 5 Леди прошлась по игровому залу. Свет огромных хрустальных люстр мягко растекался по темным столам красного дерева, за которыми играли в блек-джек и покер, тонул в зеленой фетровой обивке, на которой сегодня вечером будут весело подпрыгивать фишки, и поблескивал на позолоченной рулетке, минаретом возвышавшейся посередине стола. Хрустальные люстры были изготовлены по заказу и представляли собой уменьшенные копии огромной – весом четыре с половиной тонны – люстры из дворца Долмабахче в Стамбуле, а шпиль люстры по форме напоминал рулетку. На каждой люстре имелась веревка, привязанная другим концом к перилам мезонина, так что каждый понедельник люстры спускали вниз и чистили. Леди знала, что большинство гостей не обращают внимания на подобные мелочи. Например, на крошечные, едва заметные лилии, вышитые на толстых темно-красных коврах, купленных в Италии и обошедшихся в целое состояние. Но она сама знала – знала, что шпили на люстрах похожи на рулетку, и знала, почему на коврах вышиты лилии. Для нее этого было достаточно. Потому что все это принадлежало ей. Она прошла мимо крупье, и те машинально выпрямились. Они прекрасно работали, быстро и аккуратно, с игроками разговаривали вежливо, но твердо, руки и волосы у них выглядели безупречно, а униформа казино «Инвернесс» – красная с черным, которую каждый год шили по индивидуальному заказу для каждого из них, – сидела как влитая. И что самое главное, все они были честными. Это были не просто ее догадки – об этом Леди говорили ее собственные глаза и уши. Она видела это в их взглядах и выражении лица, судила по тому, напряжены они или расслаблены, и вслушивалась в их голоса. Леди обладала врожденной чуткостью, которую унаследовала от матери, а та – от бабки. Но если тех двоих такая обостренная чувствительность с возрастом привела к безумию, то Леди воспользовалась ею как оружием для разоблачения тех, кто был с ней нечестен. Благодаря ей Леди выбралась из юдоли скорби и добилась того, что имела. Обходя подобным образом казино, она преследовала две цели. Во-первых, так она держала подчиненных в напряжении, необходимом для того, чтобы казино «Инвернесс» считалось более достойным, чем «Обелиск». А во-вторых, так она разоблачала тех, кому было что скрывать. Ведь люди как мокрая глина: даже если ты был честен и неподкупен вчера, бывает, что сегодня мотивы, причины и слова толкают тебя на поступки, которые прежде казались немыслимыми. Да, лишь одно в человеческом сердце неизменно – жадность. Леди знала и это. Ее собственное сердце тоже было таким, и жила она, то проклиная, то благодаря его, сердце, принесшее ей великое богатство и лишившее ее самого главного. И тем не менее именно такое сердце билось у нее в груди, а ведь сердце не поменяешь и не остановишь, так что остается только повиноваться ему. Она кивнула знакомым, собравшимся за игорным столом. Постоянные гости. У каждого из них имелись свои причины для игры. Были среди них те, кому хотелось рсслабиться после тяжелого дня на работе, и те, чья жизнь была такой спокойной, что им не хватало адреналина. А некоторые не работали и не волновались, зато были при деньгах. Совсем неимущие отправлялись в «Обелиск», где тех, чьи ставки превышали пятьсот крон, кормили безвкусным, зато бесплатным ужином. Некоторым идиотам казалось, будто рано или поздно они непременно выиграют – главное, не сдаваться и продолжать игру, правда, таких становилось все меньше и меньше, но полностью они так пока и не вымерли. А еще были такие, благодаря которым – хотя ни один владелец казино в этом ни за что не признался бы – казино были обязаны своим существованием. Те, кто не мог удержаться. Те, кто, сами того не желая, приходили сюда каждый вечер, чтобы рискнуть всем, что у них было. Те, кто завороженно смотрел на шарик, прыгающий возле позолоченной рулетки, словно крошечный земной шар, который не может избавиться от силы солнечного притяжения. Это солнце вдыхало в них жизнь, но оно же, следуя неумолимым законам физики, сжигало их. Подсевшие. Те, за чей счет Леди жила. Кстати, о зависимости. Леди посмотрела на часы. Девять. Рановато, но Леди все равно хотелось, чтобы посетителей было побольше. Ее осведомители из «Обелиска» сообщали, что ее клиенты по-прежнему перебегают туда, даже после того, как она обновила здесь интерьер, сделала ремонт в номерах и поменяла меню. Некоторые утверждали, будто ее казино чересчур дорогое и что теперь, когда открывшийся три года назад «Обелиск» стал более дешевым конкурентом, Леди следовало бы снизить цены, пусть даже и в ущерб качеству – «Инвернесс» в любом случае будут считать лучшим казино в городе. Но такие советчики плохо знали Леди. Они не понимали, что главное для нее – не результат, а само осознание собственного превосходства. Быть лучше «Обелиска» недостаточно, лучшими среди всех – вот каким надо оставаться. «Инвернесс» и она, Леди, его неотъемлемая часть. Сюда стекались богачи и политики всех мастей, звезды кино и спорта, писатели, красотки, богема и интеллектуалы, и все они подходили к столу Леди, кланялись, целовали ей руку, подобострастно улыбались, когда она снисходительно разрешала им сыграть в кредит и угощала «Кровавой Мэри» за счет заведения. Доходы, убытки – какая разница, обычный поганый бордель – это удел «Обелиска», а те, кто считает иначе, пусть проваливают, не для них в казино «Инвернесс» начищают хрустальные люстры. Из настоящего хрусталя. Впрочем, что-то менять все равно придется. Кредиторы уже давно задают вопросы. И им не понравилось, когда она заявила, что казино «Инвернесс» нужна не дешевая выпивка, а новые люстры, еще больше и роскошнее. Однако сейчас Леди волновалась не из-за казино. А из-за тех, кого считала зависимыми. И оттого, что Макбет еще не пришел. Задерживаясь, он всегда предупреждал об этом. И он явно еще не отошел после погони за Свеноном. Сам Макбет об этом не говорил, но Леди все видела. Порой его мягкосердечие удивляло ее. Она сама видела, как он убивает – с холодной рассчетливостью, быстро и умело, а потом улыбается без малейшего сожаления. Но сейчас, насколько Леди могла судить, все сложилось иначе. Убитый был беззащитным. И хотя Леди порой не понимала, что именно мужчины, подобные Макбету, вкладывают в понятие чести, она знала, что как раз такие случаи выбивают у него из-под ног почву. Она прошлась по залу, поймав на себе взгляды двух сидевших у бара мужчин. Оба были моложе нее. Но ни один из них ее не интересовал. Она всегда стремилась быть желанной, но сейчас желавшие ее вызывали у нее отвращение. Все, кроме одного. Сперва она сама удивлялась оттого, что мужчине удалось полностью завладеть ее разумом и сердцем. И нередко Леди задавалась вопросом, почему она, прежде не знавшая любви к мужчине, полюбила именно его. Она предполагала, что разгадка кроется в его собственных чувствах – он любил в ней то, что других мужчин отпугивало. Силу. Волю. Ум, который превосходил их собственный и который она не желала скрывать. Полюбить такую женщину способен далеко не каждый. Она остановилась у большого окна, выходящего на Площадь рабочих, и посмотрела на Берту, старенький локомотив, стороживший вход в здание вокзала. Дорогу на болото, за долгие годы засосавшее многих. Может, он… – Любимая… Сколько раз она слышала, как он шепчет это ей на ухо? И тем не менее каждый раз казался ей первым. Раздвинув ее длинные рыжие волосы, он прижался губами к ее шее, и Леди почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. Она вела себя непрофессионально и знала, что двое парней в баре наблюдают за ними. Но ей было все равно. Он пришел. – Где ты был? – Обустраивался в новом кабинете. – Он обнял ее за талию. – В новом кабинете? – Ее пальцы скльзнули по его руке. По шрамам. Как он говорил, шрамы появились оттого, что он кололся в темноте, не видя собственных вен, поэтому ему приходилось нащупывать место старого укола и колоть в ту же точку. А когда проделываешь подобное на протяжении многих лет, да еще и время от времени заносишь в ранку инфекцию, то руки твои выглядят так, будто ты перелезал через колючую проволоку. Но новых ранок она не находила. Уже много лет. И порой ее охватывала по-детски наивная надежда, что он раз и навсегда исцелился. – Эти ваши стойла внизу? Вы что – называете их кабинетами? – Нет, на четвертом этаже, – ответил Макбет. Леди резко повернулась: – Что?! В его темной бороде блеснула улыбка: – Перед тобой сейчас стоит новый начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью. – Ты серьезно? – Да, – рассмеялся он, – ты сейчас прямо как я в кабинете Дункана. – Любимый, я просто… я просто рада. Ты же это заслужил! Я все время это говорила! Я всегда говорила, что ты достоин большего, чем сидеть в этом вашем подвале. – Да, дорогая, говорила, и не раз. Но, кроме тебя, так никто не считал, – и Макбет вновь засмеялся. – Но сейчас ты и правда поднялся! Вон из подвала! Надеюсь, ты и зарплату потребовал достойную. – Зарплату? Нет, это у меня совершенно из головы вылетело, я только и попросил, чтобы Банко стал моим заместителем, и они оба согласились. Но это же безумие… – Безумие? Как раз наоборот – с их стороны было очень мудро назначить именно тебя. – Да нет, я не об этом. По дороге в Управление ко мне подошли три сестры, послал их Геката, и они напророчили, что эту должность получу именно я. – Напророчили? – Ага! – Они просто знали заранее, вот и все. – Нет. Когда я вошел к Дункану в кабинет, он сказал, что принял решение за пять минут до моего прихода. – Хм… Просто волшебство какое-то. – Они, скорее всего, просто были под наркотой, вот и болтали что ни попадя. Но они сказали, что потом я стану комиссаром. А еще знаешь что? Дункан предложил отпраздновать мое назначение здесь, в «Инвернессе»! – Подожди-ка, что ты сказал? – Он хочет устроить праздник прямо здесь! Какая реклама тебе, а? Сам комиссар полиции на празднике в твоем казино! – Нет, я про сестер. Они сказали, что ты станешь комиссаром? – Да, но не забивай себе голову всякими глупостями, любимая. Я предложил Дункану остаться здесь на ночь, чтобы он и все остальные, кто живет за городом, переночевали в отеле наверху. У тебя сейчас много свободных номеров, поэтому… – Конечно, это мы устроим, – она погладила его по щеке. – Я вижу, ты рад, дорогой, но ты что-то бледный. – Не знаю, – Макбет пожал плечами, – может, заболел. Сегодня смотрю на светофор, а мне мертвецы мерещатся. Леди взяла его под руку: – Пойдем, мальчик мой. У меня есть как раз то, что тебе сейчас нужно. – Да, ты меня вылечишь, – улыбнулся он. Они медлено прошли через казино и поднялись наверх. Леди знала, что из-за высоких каблуков со стороны кажется, будто она на полголовы выше Макбета. Знала, что ее тело, элегантное вечернее платье и величественная походка приковывают к себе взгляды всех собравшихся здесь мужчин. Знала, что в «Обелиске» ничего подобного они не увидят. Дуфф лежал на широкой двуспальной кровати, уставившись в потолок, на хорошо знакомую трещину в штукатурке. – Потом, после совещания, Дункан отвел меня в сторону и спросил, не расстроился ли я, – громко прговорил он, – он сказал, мы оба знаем, что я был самым очевидным кандидатом на должность начальника отдела. От большой трещины в стороны расползались более мелкие, образуя случайный узор, однако, когда Дуфф прищуривался, этот узор складывался в четкий рисунок. Вот только он никак не мог разглядеть, что же там нарисовано. – И что ты ответил? – послышалось из ванной, где лилась вода. Даже сейчас, когда он прекрасно знал ее тело, она непременно сперва прихорашивалась. И его это вполне устраивало. – Я ответил, что да, расстроился. Он ведь сказал, что назначает Макбета, потому что тот чужой, не нашего круга, и получается, что я остался за бортом как раз потому, что с самого начала поддерживал Дункана. – Верно. И что он… – Дункан сказал, что имеется и еще одна причина, но при остальных он не хотел о ней говорить. Что захват Свенона можно считать лишь отчасти удачным, так как сам Свенон ускользнул. И что мне сообщили об операции довольно давно и у меня было достаточно времени, чтобы доложить обо всем комиссару. Что Управление целый год вело слежку, а я так хотел потешить свое самолюбие, что чуть не пустил под откос всю работу. И что Макбет и гвардейцы спасли положение. И что, выбери он меня, а не его, это в такой ситуации вызвало бы подозрения. Ну, по крайней мере, он бросил мне этот кусок. – Он отдал тебе Отдел по расследованию убийств – это же отлично? – Отдел по борьбе с наркоторговлей больше моего, но, по крайней мере, теперь я не буду ходить у Макбета в подчиненных. – А кстати, кто же все-таки уломал Дункана? – В смысле? – Кто из начальства поддержал кандидатуру Макбета? Дункан из тех, кто слушает чужие советы, он любит обсуждать и всегда ищет поддержки у других. – Поверь мне, любовь моя, никакого лобби у Макбета нет – да он вообще вряд ли знает, что означает это слово. Единственное, чего ему хочется в этой жизни, – это ловить плохих парней и ублажать свою королеву игровых автоматов. – А кстати… – Она появилась на пороге ванной в прозрачном нижнем белье, которое скорее подчеркивало, чем скрывало все ее прелести. Дуффу многое в ней нравилось, порой он даже не мог решить, что именно, но за что он действительно боготворил ее, так это за молодость. В пламени расставленных на полу свечей ее глаза, красные губы и белые зубы влажно блестели. Однако сегодня вечером всего этого было ему мало. Он еще не пришел в себя. После случившегося сила, которую он ощущал в себе утром, покинула его. Впрочем, не исключено, что это можно исправить. – Снимай это, – скомандовал он. Она рассмеялась: – Я только что это надела. – Это приказ. Стой там и раздевайся. Медленно. – М-м… Ну, не знаю. Приказы обычно звучат немного иначе. – Инспектор Кетнес, я, как лицо вышестоящее, приказываю вам повернуться ко мне спиной, через голову снять то, что на вас надето, нагнуться и положить руки на дверные косяки. Она изумленно охнула – изумленно, совсем как девчонка. Возможно, притворялась, а может, и нет. Ему было все равно. Настроение у него постепенно улучшалось. Геката вышагивал по заляпанному полу вокзала, поглядывая на обшарпанные стены и прислушиваясь к тихому бормотанью торчков. Он поймал на себе взгляды двоих обитателей вокзала – они колдовали над ложкой и шприцем и явно делили зелье. Они его не знали. Его, по большому счету, никто не знал. Может статься, они раздумывали, не стрясти ли им пару монет с этого крупного холеного мужчины с неестественно черными, тщательно уложенными волосами, одетого в кашемировое пальто горчичного цвета и с дорогим «Ролексом» на руке. Возможно, он казался им мышью, забежавшей в логово льва. А возможно, его уверенная походка и трость с золотым набалдашником вселяли в них совершенно иные чувства. Тук-тук – постукивала трость в такт каблукам высокой широкоплечей женщины, которая следовала за ним. Если это вообще была женщина. Может, дело было в троих мужчинах в серых плащах, явившихся на вокзал немного раньше и сейчас стоявших наизготове возле стены. Возможно, именно поэтому торчкам показалось вдруг, что это они попали в его логово. И что львом был именно он. Геката приостановился и пропустил Стрегу вперед, к узкой, пропахшей мочой лестнице, ведущей в туалет. Он видел, что торчки вернулись к самому важному в их жизни занятию и принялись варить зелье и заливать его в шприц. Подсевшие. Геката не испытывал ни злости, ни отвращения. Именно за счет таких он и жил. Стрега открыла дверь внизу и растолкала еще одного спящего торчка. Чтобы тот не сомневался в серьезности ее намерений, она оскалилась, а чтобы понял, куда ему свалить, показала пальцем. Геката шагал за ней мимо протекающих раковин и кабинок. От невыносимой вони ему на глаза наворачивались слезы. Но и вонь эта была полезной: она отгоняла любопытных, и даже самые опустившиеся наркоманы старались не засиживаться в туалете. Стрега с Гекатой зашли в последнюю кабинку, на двери которой висела табличка с надписью «Не работает». Внутри оказался унитаз, до краев полный фекалий. Лампочка над кабинкой была вывернута, так что толком уколоться здесь не удалось бы ни одному наркоману – он просто-напросто не разглядел бы вен. Стрега сняла доску с бачка, повернула ручку и толкнула его. Стена отодвинулась, и они шагнули внутрь. – Закрывай быстрей! – закашлялся Геката. Он огляделся. Потайная дверь вела в железнодорожное депо, а там имелся второй выход к южному перрону. Геката перенес сюда производство зелья спустя два года после того, как с вокзала перестали уходить поезда. Территорию пришлось очистить от бомжей и наркоманов, и, хотя комиссар Кеннет всегда благоволил к Гекате и защищал его, тот приказал установить в туннеле и на лестнице в туалет скрытые камеры. Сейчас, в вечернюю смену, здесь работало двенадцать человек, все в белых халатах и с повязками на лицах. Стеклянная стена делила зал на два отсека, в одном из которых семеро работников толкли, взвешивали и упаковывали зелье. За стеклом, возле двери в туннель, сидели двое вооруженных охранников – они присматривали за работниками и наблюдали в мониторы, подключенные к камерам. В самой глубине располагалась святая святых, то есть то, что на их языке называлось кухней. Там стоял котел, а доступ в кухню разрешался только сестрам. Дверь в кухню была герметичной, и на то имелось несколько причин. Во-первых, по гигиеническим соображениям, а еще чтобы никакому придурку не вздумалось чиркнуть там зажигалкой или бросить окурок и взорвать к чертям весь вокзал. Но в основном, чтобы никто не вдыхал молекул, которыми был насыщен воздух кухни, – иначе все быстро подсели бы на зелье. Геката нашел сестер в опиумном притоне в бангкокском Чайна-тауне, где эти двое держали небольшую лабораторию по производству героина из опиума, который привозили из Чианграя. Он знал о них довольно немного: они бежали из Китая вместе со сторонниками Чан Кайши, болезнь, изуродовавшая им лица, была обычным делом в их родной деревне, и, покуда Геката исправно платил им, сестры изготавливали как раз то, о чем их просили. Ингредиенты были им знакомы, пропорции тоже, а за процессом они вполне могли следить через стекло. И тем не менее была какая-то тайна в том, как они смешивали и варили зелье. Поэтому ходили слухи, которые Геката даже не пытался пресечь, что в зелье намешана шерсть с крысиных хвостов, истолченные пчелиные крылья, жабья кровь и даже слюни самих сестер. Такие слухи наделяли зелье зловещей волшебной силой, а если измученные безысходностью люди и соглашались за что-то заплатить, так это за волшебство. И в виде зелья они получали его сполна. Прежде Геката никогда не думал, что на наркотик можно подсесть так быстро и основательно. Впрочем, Геката знал, что, если сестры вдруг сварят что-то менее стоящее, ему придется тут же избавиться от них. Такова жизнь: все движется по кругу и всему свое время. Как те двадцать лет, пока Кеннет сидел в кресле комиссара полиции. Хорошие годы. А сейчас его место занял Дункан, и если он продолжит своевольничать, то их волшебной кухне несдобровать. Ведь если боги решают, хорошие нас ждут годы или плохие, если они управляют нашей короткой жизнью и судьбой, то нам остается одно – самому стать богом. Это легче, чем кажется, и если божьей силой наделены в нашем мире лишь единицы, то это оттого, что все остальные просто поддались страху и предрассудкам. Они прикрывают свою трусость моралью и пытаются навязать всем остальным целый набор заповедей. Однако эти заповеди придумали как раз те, кого тебе велено считать богом, и именно этим богам такие заповеди на руку. Однако оно и неплохо: не всем суждено стать богом, а каждому богу нужна паства. Рынок. Город. Или несколько городов. Опершись обеими руками о трость, Геката остановился в конце зала. Его фабрика. Здесь он был хозяином, промышленником. Основоположником развивающейся отрасли. И вскоре можно будет расширяться. Если он не сможет удовлетворить спрос, то найдется кто-нибудь еще, таковы простые правила капитализма. Поэтому он уже давно вынашивал планы выкупить одну из разорившихся фабрик и запустить там для вида какое-нибудь небольшое производство, а в цехах открыть еще несколько кухонь. Охрана, колючая проволока, собственные разъезжающие по городу грузовики. Он сможет изготавливать в десять раз больше и отправлять в другие города. Вот только в этом случае ему понадобятся могущественные покровители в полиции. И прикормленный комиссар. Новый Кеннет. Что делать теперь, когда Кеннет мертв? Надо воспитать нового и расчистить ему дорогу. Он перехватил взгляды нескольких «поваров», которые тотчас закивали и заулыбались ему, но тут же с удвоенным рвением принялись резать зелье и раскладывать его по пакетикам. Они боялись. Вообще-то, именно для этого он сюда и заходил. Не для того, чтобы прервать цикл, а чтобы отсрочить сбой. Рано или поздно каждый в этом зале захочет обмануть его, забрать домой несколько граммов и продать на сторону. Воров немедленно разоблачили бы и наказали. Стрега. Ей нравилось выполнять самые разные обязанности. Например, роль посланца. – Ну что, Стрега, – начал он, – как по-твоему, взойдет ли зерно, которое ты посеяла в душе Макбета? – Честолюбие подобно чертополоху – оно всегда тянется к солнцу, затеняя и убивая все вокруг. – Будем надеяться. – Люди – как чертополох. Они злые и глупые. Когда они видят, что первое предсказание сбылось, они перестают сомневаться во втором. Мы предсказали Макбету, что он станет начальником отдела. Вопрос лишь в том, есть ли в Макбете честолюбие чертополоха. И жестокость, которая понадобится, чтобы пройти весь путь до конца. – В Макбете нет, – ответил Геката, – а вот в ней есть. – В ней? – В Леди, его любовнице и властительнице дум. Пусть я не знаком с нею, я все равно знаю ее самые потаенные секреты и понимаю ее лучше, чем тебя, Стрега. Леди лишь нужно немного времени – и она сама придет к неизбежному выводу. Поверь мне. – И к какому же выводу? – Что Дункана надо устранить. – А потом? – Потом… – Трость стукнула о пол. Тук-тук. – Потом опять настанут хорошие времена. – Ты уверен, что мы сможем управлять Макбетом? Он давно слез с наркоты, не слишком ли он… правильный? – Стрега, дорогая моя, торчки и высоконравственные болваны очень предсказуемы. Но когда торчок или высоконравственный болван влюбляется, тогда он становится еще более предсказуемым. Банко лежал на кровати в спальне на втором этаже и прислушивался к шуму дождя, тишине и гудку паровоза, которых больше не существовало. Дом стоял прямо возле железной дороги, и Банко представил мокрый блестящий гравий на месте рельсов и шпал. Которые кто-то давно уже растащил. Они с Верой были здесь счастливы. Хорошее это было время. Когда он познакомился с Верой, она трудилась в ювелирном магазине «Якобс и сыновья», куда богатеи заходили прицениться к кольцам и другим побрякушкам. Однажды в магазине сработала сигнализация, и Банко, который как раз вышел на дежурство, поддал газу, включил сирену и через минуту уже был на месте. В магазине он наткнулся на испуганную девушку, которая, силясь перекричать сирену, сообщила, что она новенькая, просто запирала магазин и неправильно включила сигнализацию. Слов он почти не разобрал, однако успел неплохо разглядеть ее. А когда она в конце концов расплакалась, Банко заботливо обнял ее. Он словно сжимал в руках теплого дрожащего птенца. Несколько недель они ходили в кино, гуляли по солнцу до туннеля, и, провожая девушку домой, Банко ухитрился поцеловать ее. Она происходила из рабочей семьи, жила с родителями и с самого раннего возраста подрабатывала на фабрике «Эстекс». Пока не начала заходиться в жутком кашле и врач не посоветовал ей сменить работу. Работу у Якобса она нашла через знакомых. – Зарплата хуже, – сказала она, – но зато проживу дольше. – Но ты по-прежнему кашляешь. – Только когда на улице сыро. – Значит, будем чаще солнце включать. Пойдем в воскресенье погуляем? Спустя полгода Банко пришел в магазин и попросил Веру подобрать ему обручальные кольца. Девушка так растерялась, что Банко расхохотался. Поженившись, они переехали в тесный домик на две семьи, первый этаж в котором был уже занят. Накопленных денег хватило на кровать – на ней они занимались любовью, и на ней же Банко сейчас лежал. Во время оргазма Вера кричала, поэтому, смущаясь соседей, она обязательно дожидалась поезда. Когда тот проезжал мимо их дома, колеса так стучали по рельсам, что стены тряслись, а лампочки покачивались, и тогда Вера кричала и впивалась ногтями в его спину. Флинса она тоже рожала на этой кровати и тоже дождалась поезда, а когда тот пришел, зашлась в крике, вцепилась Банко в руку и выпустила на свет божий сына. Еще через год они выкупили первый этаж, и места стало больше. Теперь их было трое, и они надеялись на дальнейшее пополнение. Однако спустя еще пять лет их осталось лишь двое – мальчик и мужчина. Ее подвели легкие. Врачи грешили на грязный воздух, выхлопные газы с фабрики, окутывающие город ядовитой пеленой. А ее легкие и так уже немало перенесли. Банко обвинял себя. Что он не смог скопить достаточно, чтобы перевезти семью на другую сторону от туннеля, в Файф, да куда угодно, главное, чтобы там было солнце и воздух, которым можно дышать. Теперь места было слишком много. Снизу доносились звуки радио, и Банко знал, что Флинс готовится к занятиям. Мальчик был способным и старательным. Банко успокаивал себя, говорил, что те, кто все на лету схватывает, быстро перегорают, когда сталкиваются с трудностями. И тогда приходит черед таких, как Флинс, привыкших к усердию и кропотливой работе. Ничего, все наладится. Кто знает – может, мальчик скоро познакомится с хорошей девушкой и обзаведется семьей. А поселятся они, например, в этом доме. Может, настанут времена еще лучше. Может, они еще принесут пользу Дункану, теперь, когда Макбет станет руководить отделом по борьбе с организованной преступностью. Узнав о назначении, Банко удивился не меньше всех остальных. Один из гвардейцев, Рикардо, напрямую сказал, что не представляет, как Макбет и Банко вырядятся в костюмы с галстуками и запрутся в кабинетах. Будут планировать бюджет и рисовать стрелочки. Начнут расхаживать по вечеринкам с комиссарами, чиновниками и другими богатеями. Впрочем, поживем – увидим. Во всяком случае, надо попытаться. Возможно, пришел черед таких, как Макбет, привыкших бороться, чтобы получить желаемое. Кроме Дуффа, в Главном управлении никто не знал, что в юности Макбет «сидел» на амфетаминах и на каком дне оказался из-за этого. Однажды, патрулируя залитые дождем улицы, Банко наткнулся на мальчишку – тот был без сознания и, свернувшись калачиком, лежал на автобусной обстановке. Банко растолкал его и хотел было выгнать, но в темных глазах мальчика светилась такая мольба, и такое отчаяние сквозило в каждом жесте, когда мальчишка вскочил с лавки. Возможно, именно в тот момент решалась его судьба. И, возможно, его еще можно было спасти. В тот вечер Банко привел пятнадцатилетнего дрожащего парнишку домой, дал ему сухую одежду, попросил Веру накормить его и уложил спать. На следующий день, в воскресенье, Вера, Банко и парнишка сели в машину и отправились на другую сторону туннеля. Они гуляли по залитым солнцем зеленым горным пустошам, и Макбет рассказал, сперва заикаясь, а затем уже более уверенно, что вырос в детском доме и мечтал выступать в цирке. Он показал, как жонглирует, а потом отмерил пять шагов от большого дуба, взял у Банко складной нож и метнул его так, что лезвие вонзилось глубоко в ствол. Показать шрамы и рассказать о них мальчишка согласился лишь намного позже, поняв, что Банко и Вера не предадут его. Но даже тогда он сказал лишь, что подсел на амфетамин, сбежав из детского дома, а о причине умолчал. Были и другие воскресные дни, другие разговоры и прогулки. Но то, первое, воскресенье Банко запомнилось особенно еще и потому, что по пути домой Вера шепнула ему на ухо: «Давай тоже заведем такого мальчугана?» И когда через четыре года Банко с гордостью вел Макбета по коридорам Полицейской академии, Флинсу было три года, а Макбет давно уже завязал с наркотой. Банко повернул голову и посмотрел на фотографию на тумбочке у кровати. Они с Флинсом под засохшей яблоней в саду возле дома. Флинс в форме студента Полицейской академии, куда только поступил. Раннее солнечное утро, и на них двоих падает тень фотографа. Он услышал, как Флинс отодвинул стул и принялся расхаживать по комнате. Сердится и растерян. Да, иногда все и сразу не осилишь. И нужно научиться вникать. Чтобы измениться самому, изменить мысли и поступки, требуется время и желание. Чтобы отказаться от поработившей тебя наркоты, тоже требуется время. И чтобы восстановить справедливость, изменить город, очистить его от подонков, продажных политиков и преступных группировок, дать жителям воздух, которым они смогут дышать. Внизу все стихло. Флинс вернулся за стол. Вот так, правильно. Надо просто работать, парень. День за днем выполнять то, что от тебя требуется. И тогда возможно даже, что в один прекрасный день здесь вновь будут ходить поезда. Банко опять прислушался. Он слышал лишь тишину. И стук капель. И еще иногда, закрывая глаза, – дыхание лежащей рядом Веры. Всхлипы Кетнес постепенно смолкли. – Мне надо позвонить домой, – сказал Дуфф. Он прижался губами к ее вспотевшему лбу, а потом спустил ноги с кровати. – Сейчас? – вырвалось у нее, и Дуфф заметил, как она прикусила губу, поняв, что вопрос прозвучал чересчур сердито. И кто это там сказал, что он не разбирается в людях? – У Эвана сегодня зуб болел. Нужно узнать, как он. Она не ответила, и Дуфф направился в кабинет. Одеваться он не стал. Квартира располагалась на последнем этаже, так что из соседних домов его никто не увидел бы. Впрочем, пусть бы даже и увидели – он был не против. Своим телом он гордился – возможно, потому, что привык стесняться обезобразившего лицо шрама. Квартира была просторной, намного больше, чем можно ожидать от гнездышка женщины на государственной службе. Дуфф предлагал поделить расходы на квартиру, коль скоро он все равно здесь ночует, но Кетнес ответила, что за квартиру платит ее отец. Войдя в кабинет, Дуфф прикрыл за собой дверь и набрал свой домашний номер. Прямо над его головой капли дождя со стуком разбивались об окно в скошенной крыше. Она ответила после третьего гудка. Всегда после третьего гудка, где бы она ни находилась. – Это я, – сказал он. – Как вы съездили к зубному? – Ему получше, – ответила она, – может, дело вообще не в зубах. – Правда? А в чем тогда? – Болеть много чего может. Просто он плакал, я спросила почему, а он не хотел говорить, и это первое, что пришло ему в голову. Он сейчас уже спит. – Хм. Я завтра приеду домой и поговорю с ним. Как там у вас погода? – Ясно. Луна светит. А ты почему спрашиваешь? – Давай завтра на озеро сходим все вместе? Поплаваем? – Дуфф, а ты сейчас где? Он замер. Что-то в ее голосе насторожило его. – Где я? В «Гранде», где же еще? – И с деланой радостью добавил: – Ну ладно, всем усталым мальчикам пора спать. – Я сегодня звонила в «Гранд». Там сказали, что на твое имя у них номеров не бронировали. Дуфф окаменел. – Эмилия никак не могла решить задачку по математике, я подумала, что ты поможешь ей, и позвонила туда. Ты же знаешь, я даже с самыми элементарными примерами путаюсь. Так где ты? – На работе, – Дуфф тихо выдохнул. – Тут есть диван – на нем и сплю. Просто работы и впрямь невпроворот. Прости, что я соврал – не хотел, чтобы ты догадалась, как мне сейчас тяжело. – Тяжело? Дуфф сглотнул. – Я столько вкалывал. А начальником Оргпреста меня все равно не сделали. – Он съежился. Как же убого это звучит, он словно молил ее сжалиться и отпустить его. – Ну ладно, зато тебе отдали Отдел по расследованию убийств. И, похоже, у тебя новый кабинет. – Ты о чем это? – На самом верху. Я слышу, как дождь по крыше стучит. Ладно, пойду спать. В трубке щелкнуло, и наступила тишина. Дуфф передернулся. В квартире было холодно, ему следовало одеться. И не расхаживать голым. Леди прислушалась к дыханию Макбета и вздрогнула. По комнате словно прокатилась волна холода. Призрак. Призрак ребенка. Ей нужно выбраться из этой удушливой тьмы, разорвать ее и освободиться от темноты безумия, сломившего в свое время ее мать и бабку. Она должна бороться за свободу, пожертвовать всем, чем потребуется, ради места под солнцем. Или самой стать солнцем. Звездой. Горящей кометой, сгорающей и дающей жизнь другим. Но, сгорая, стать центром Вселенной. Да. Сгореть. Как сгорают сейчас ее дыхание и кожа, изгоняя из комнаты холод. Она провела рукой по телу, и в кожу словно вонзились тысячи невидимых иголочек. Та же мысль. То же решение, что и прежде. Сделать это придется, иначе дальше ходу ей не будет. Единственный путь – вперед, подобно пуле, пробивающей все преграды. Она положила руку на плечо Макбета. Тот спал совсем как ребенок. Как ребенок он спал в последний раз. Она тряхнула его за плечо. Он повернулся и, что-то пробормотав, обнял ее. Всегда в ее распоряжении. Она взяла его руки в свои. – Любимый, – прошептала она, – ты должен его убить. Макбет открыл глаза. Она видела, как они блестят в темноте. Леди выпустила его руки. Она погладила его по щеке. То же решение, что и прежде. – Ты должен убить Дункана. Глава 6 С того летнего вечера, когда Леди познакомилась с Макбетом, прошло четыре года. Тогда выдался на редкость солнечный и ясный день, а утром Леди даже показалось, будто она слышит пение птиц. Однако, когда солнце село и на работу в казино заступила ночная смена, над «Инвернессом» поднялась зловещая луна. Леди смотрела на нее, стоя возле входа в казино, когда перед ней остановилась гвардейская машина. – Леди? – спросил он, глядя ей прямо в глаза. Что же она увидела тогда? Силу и решительность? Может, и так. Или, возможно, в тот момент она просто не хотела видеть ничего иного. Она кивнула. Он показался ей слишком молодым. Второй полицейский, стоявший позади него, седой, пожилой и спокойный, наверняка лучше справился бы с подобным делом. – Старший инспектор Макбет. Все по-прежнему, мэм? Она кивнула. – Ладно. Откуда мы их увидим? – С мезонина. – Банко, подготовь ребят, а я схожу посмотрю. Возле лестницы молодой полицейский попросил Леди разуться, чтобы не стучать каблуками. Теперь он был выше ее, а не наоборот. Поднявшись наверх, они прошли вдоль мезонина, мимо окон, выходящих на площадь Рабочих. Здесь их не было видно из игорного зала. Они подошли к перилам, спрятавшись за канатом, на котором держалась одна из люстр, и настоящими рыцарскими доспехами XV века, которые Леди купила на аукционе в Аугсбурге. Она повесила здесь эти доспехи, чтобы игрокам казалось, будто их охраняют. Или следят за ними. Это уж в зависимости от их собственного настроя. Опустившись на корточки, Леди с инспектором посмотрели вниз, где за двадцать минут до этого случилось нечто, заставившее гостей и работников казино потерять от страха голову. Леди как раз поднялась на крышу полюбоваться луной, и та вдруг показалась ей зловещей. В ту же секунду Леди услышала внизу крики и выстрел. Спустившись в зал, она остановила перепуганного бармена, который рассказал, что один из гостей выстрелил в хрустальную люстру и взял в заложники Джека. Леди машинально подсчитала про себя расходы на новую люстру, но понимала, что эти расходы – пустяки по сравнению с последствиями следующего возможного выстрела, особенно если учесть, что сейчас дуло пистолета было прижато к виску их лучшего крупье Джека. Ее казино предназначалось для отдыха, здесь гости могли отдохнуть от страха и опасностей, поджидавших их на улицах города. Окажись безопасность гостей под сомнением – и вскоре игровые залы опустели бы. Сейчас в зале осталось лишь двое, и оба они сидели за столом для игры в блек-джек под мезанином с противоположной стороны. Одним из оставшихся был бедняга Джек, бледный как полотно и неподвижный, словно камень. А прямо за ним, с пистолетом в руке, сидел один из гостей. – До них довольно далеко, а он еще и заложником прикрывается, – прошептал Макбет, вытаскивая из кармана черной форменной куртки маленький бинокль, – надо подобраться поближе. Кто это и чего он хочет? – Эрнест Коллум. Говорит, что если мы не вернем ему все, что он проиграл у нас в казино, то убьет крупье. – И много он проиграл? – Наличными у нас столько точно нет. Коллум – подсевший. Инженер, математический гений, он рассчитал вероятность выигрыша, но как раз такие клиенты хуже всего. Я сказала ему, что мы пытаемся собрать нужную сумму, но банки закрыты, поэтому нам потребуется время. – Надо поторопиться. Я пойду вниз. – Почему? Макбет встал и убрал бинокль во внутренний карман. – Зрачки – он на взводе и собирается стрелять. – Макбет нажал кнопку на рации: – Код четыре – шесть. Сейчас. Прием. Банко, как слышишь? Прием. – Это Банко, тебя понял. Прием. – Я пойду с вами, – Леди шагнула следом за Макбетом. – Я не… – Это мое казино. И мой крупье. – Мэм, послушайте… – Коллум меня знает, и когда рядом с ним женщины, он ведет себя спокойнее. – Это полицейская операция, – бросил Макбет, сбегая вниз по лестнице. – Я пойду с вами, – не уступала Леди. Макбет остановился и повернулся к ней. – Слушайте… – начал он. – Нет, это вы слушайте, – перебила она. – Я что, неясно выразилась? Я иду с вами. Он ждет, что я принесу ему деньги. Макбет посмотрел на нее. Внимательно. Посмотрел так, как смотрели другие мужчины. И так, как никто – ни мужчины, ни женщины – прежде не смотрел на нее. Все остальные смотрели с восхищением или страхом, вожделением или уважением. Их глаза ненавидели, любили, унижались, оценивали. Их взгляды были полны ненависти, любви, покорности. Они оценивали ее, судили и принимали не за ту, кем она была. А этот молодой мужчина смотрел так, словно наконец нашел что-то. Нечто знакомое. Что-то, чего долго не мог отыскать. – Ладно, – согласился он, – но тогда попрошу вас молчать, мэм. Они вошли в зал, тихо ступая по толстому ковру. Одна хрустальная люстра была разбита, поэтому стол под ней оказался в темноте – стол, за которым сидели двое. На лице Джека застыла гримаса ужаса, которая не исчезла, даже когда к столу подошли Леди с Макбетом. Леди заметила, что дуло пистолета чуть сдвинулось. – Ты кто? – прохрипел Коллум. – Я старший инспектор Королевской гвардии Макбет, – ответил полицейский. Он отодвинул стул, уселся и положил обе руки ладонями на стол, чтобы Коллум их видел. – Я пришел с тобой договориться. – Нам не о чем договариваться, старший инспектор. В этом вонючем казино меня много лет водили за нос. Они ограбили меня, разрушили мою жизнь. У них крапленые карты. У нее крапленые карты. – И ты, значит, принял дозу зелья и додумался до этого? – Пальцы Макбета беззвучно забарабанили по зеленому фетру. – А ты знаешь, что, когда ты под наркотой, реальность меняется? – Реальность, старший инспектор, такова: у меня в руке пистолет, а зрение у меня сейчас намного лучше, чем прежде, и если вы не принесли деньги, то я сперва пристрелю Джека, потом ты попытаешься вытащить пистолет, и я пристрелю тебя, а эта так называемая Леди к тому моменту либо постарается смыться, либо набросится на меня, но ни того ни другого не успеет, потому что я и ее пристрелю. Ну а дальше я, возможно, застрелюсь, но это я еще не решил – не исключено, что, когда я отправлю вас троих к дьяволу, а это поганое место взорву, настроение у меня улучшится, – он хохотнул. – Никаких денег я у вас не вижу, значит, переговоры прекращаем. И начинаем… – Дуло вновь дернулось. Леди машинально сморщилась в ожидании выстрела. – Вдвойне или ничего? – спросил вдруг Макбет. – Ты о чем это? – не понял Коллум. Безупречная дикция. Безупречно выбрит, и к одежде тоже не придерешься – белоснежная накрахмаленная рубашка и смокинг. Леди готова была поспорить, что он даже белье чистое надел. Коллум знал, что вряд ли выйдет из казино с чемоданом, полным денег. Что, вероятнее всего, его отсюда вынесут, причем в карманах у него будет так же пусто, как и прежде. Зато карты свои он разыграет безупречно. – Предлагаю тебе сыграть в блек-джек. Если ты выиграешь, то получишь вдвое больше того, что проиграл тут. А если я выиграю, то отдашь мне пистолет с патронами и откажешься от всяких требований к этому казино. Коллум расхохотался: – Ты врешь! – Чемодан с деньгами, о котором ты просил, сейчас лежит в полицейской машине, а та стоит возле входа в казино. Владелица казино подтвердила, что, если мы договоримся, она удвоит эту сумму. Нам известно, что крупье в этом казино действительно мошенничали с картами, и мы стараемся восстановить справедливость. Ну, что скажешь, Эрнест? Леди смотрела на Коллума, но из-за головы Джека выглядывал лишь его левый глаз. Эрнест Коллум был далеко не дураком, как раз наоборот. Байке про чемодан с деньгами он не поверил. И тем не менее… Порой казалось, что как раз самые умные чаще других отказываются признавать горькую, но неизбежную правду – что рано или поздно всем им суждено проиграть. – Зачем тебе это? – спросил Коллум. – Ну что, согласен? – спросил в ответ Макбет. Коллум моргнул. – Я дилер, ты игрок, – сказал он, – она сдает. Леди посмотрела на Макбета. Тот кивнул, она взяла колоду карт и, перетасовав их, положила перед Макбетом две открытые карты. Шестерка. И король червей. – Шестнадцать ваших, – ухмыльнулся Коллум. Леди положила две карты перед Коллумом, открыв одну из них. Трефовый туз. – Еще одну, – Макбет протянул руку. Леди сбросила ему верхнюю карту из колоды. Макбет посмотрел на карту и перевел взгляд на Коллума. – Похоже, ты продулся, дружок, – сказал Коллум. – Чего там у тебя? – О, у меня все неплохо, – ответил Макбет и, наградив Коллума быстрой улыбкой, бросил карту на стол, но чуть в сторону, в тень. Коллум машинально потянулся к карте, а все остальное произошло настолько быстро, что Леди запомнилось лишь какое-то мелькание. Вот поднялась рука, вот над столом что-то пролетело, сверкнув в отсвете люстры, вот блеснул возмущенный глаз Коллума, а потом заискрились струйки крови, бьющей по обе стороны от лезвия, которое перебило Коллуму сонную артерию. Потом проснулись звуки. Приглушенный стук, с которым пистолет упал на дорогой толстый ковер. Бульканье растекающейся по столешнице крови. Захлебывающиеся всхлипы Коллума, когда его левый глаз закатился. Короткий крик Джека. А еще она запомнила карты. Не туза и не шестерку. А короля червей. И лежащую чуть в стороне, в тени, пиковую даму. Обе карты были залиты кровью Коллума. Они вбежали в зал – быстрые, бесшумные, в черной гвардейской форме. Они выполняли его малейшее указание. Коллума они не тронули, а вот рыдающего Джека быстро вывели наружу. Кто-то протянул руку и ей, но Леди оттолкнула ее и посмотрела на молодого старшего инспектора. Тот откинулся на спинку стула, и вид у него был такой довольный, будто он вышел из этой игры победителем. – Коллум еще не доиграл, – сказала она. – В смысле? – А если мы ее не найдем – он выиграл. – Что найдем? – Забыл, что он сказал? «Когда я отправлю вас троих к дьяволу, а это поганое место взорву». Макбет уставился на нее, сперва с изумлением, но потом его сменило нечто иное. Узнавание. Уважение. А затем он крикнул: – Рикардо! Ищем бомбу! Рикардо со спокойной уверенностью огляделся и коротко дал несколько приказов. Кожа у Рикардо была такая черная, что Леди показалось, будто она видит в ней свое собственное отражение. У Рикардо и его команды ушло четыре минуты, чтобы отыскать ее – Коллум спрятал бомбу в кабинке туалета. Она лежала в полосатом чемоданчике, причем, когда Коллум явился в казино, охранники попросили его предъявить содержимое чемоданчика. Открыв его, Коллум показал нечто, похожее на четыре слитка золота, и заявил, что приберег их для покера. В казино имелся один из столов для покера, где крупье в качестве ставки принимали наличные, часы, кольца, залоговые письма, ключи от машин – да все что угодно, главное, чтобы игроки были не против. Внутри, под золотистой пленкой, талантливый инженер Коллум спрятал бомбу, которую смастерил дома вручную, да так искусно, что даже полицейский эксперт по взрывчатке оценил ее по достоинству. Правда, Леди уже позабыла, сколько минут им оставалось, когда часовой механизм остановили. Однако она, как уже сказано, запомнила карты. Король червей и пиковая дама. В тот вечер они встретились. Следующим вечером Леди пригласила его на ужин. Макбет пришел и поблагодарил за приглашение, но отказался от аперитива. А вместо вина попросил воды. Стол для них накрыли в мезонине, возле окна, откуда открывался вид на площадь Рабочих. Шел дождь, и струйки воды бежали по брусчатке и собирались в лужи возле казино. В свое время вокзал построили на несколько метров выше площади – архитекторы боялись, что под тяжестью мрамора и подобных Берте локомотивов пол продавит местную болотистую почву и уйдет вниз. Они болтали обо всем на свете. Умалчивая лишь о чем-то совсем личном. И выходку Коллума не обсуждали. Они просто-напросто наслаждались обществом друг друга. И если Макбет и не был по-светски любезным, то в обаянии и остроумии ему не откажешь. А еще ему удивительно шел серый, пусть и немного тесный костюм, который, по словам самого Макбета, ему одолжил старший коллега по имени Банко. Макбет рассказывал про детство в детском доме, приятеля по имени Дуфф и бродячий цирк, где он побывал, будучи совсем еще маленьким. О нервном и сердитом дрессировщике львов, о худеньких акробатах – брате с сестрой, которые питались исключительно овощами, о фокуснике, который брал у зрителей кольца, ключи или часы и заставлял вещи парить в воздухе. А Леди рассказала о том, как построила казино. А под конец, почувствовав, что сказала уже все, о чем можно говорить, она подняла бокал и спросила: – Как думаешь, зачем он это все затеял? Макбет пожал плечами: – Зелье Гекаты напрочь вышибает у людей мозги. – Мы действительно сломали ему жизнь, это верно, но карты у нас не крапленые. – Да я ему и не поверил. – Но два года назад двое наших крупье вступили в сговор с некоторыми игроками и обирали так других игроков. Я их, естественно, уволила, но мне говорили, что они снюхались с богачами и собираются строить новое казино. – «Обелиск»? Да, я видел чертежи. – Тогда, возможно, тебе известно, что среди этих нечистых на руку игроков были политики и люди Кеннета? – И об этом я тоже слышал, да. – Значит, это казино действительно собираются строить… Одно ясно как божий день: там таких, как Коллум, действительно будут обманывать. – Боюсь, ты права. – Этому городу нужно новое руководство. И новая жизнь. – Берта, – и Макбет кивнул в сторону вокзала, где на постаменте перед входом блестел под дождем старенький локомотив. Он стоял на рельсах – их кусок длиной восемь метров вырезали из настоящих рельсов, по которым прежде уходили поезда в Капитоль, – Банко говорит, ее надо заново запустить. И что у этого города есть все шансы. – Будем надеяться. По поводу Коллума… – Она покрутила в руках бокал вина. Леди знала, что Макбет смотрит на ее грудь. Она давно привыкла к тому, что мужчины пялятся на нее, и это не вызывало у нее никаких чувств. Леди просто знала, что красота может порой пригодиться, а иногда прибегать к ней не следует, как и к любым другим деловым уловкам. Но Макбет смотрел совсем иначе. Он и сам был другим. Никакой пользы для нее он не представлял, он просто был симпатичным полицейским, на социальной лестнице стоящий чуть ниже ее самой. Так почему же она сидит здесь вместе с ним? Могла бы наградить его иначе, вовсе не обязательно было предлагать ему свое общество. Она посмотрела на его руку, сжимавшую стакан с водой. На толстые вены под загорелой кожей. По всей видимости, он старается почаще выезжать за город. – А если Коллум не согласился бы сыграть в блек-джек? Как бы ты тогда поступил? – спросила она. – Не знаю. – Он посмотрел прямо на нее. Карие глаза. У большинства жителей этого города глаза были голубыми, но Леди, конечно же, встречались и мужчины с карими глазами. Но с такими – никогда. С такими… пронзительными. И вместе с тем ранимыми. Господи, она что, влюбилась? Сейчас, когда молодость уже позади? – Не знаешь? Как это? – удивилась она. – Ты сказала, что он подсевший. И я подумал, что, если ему предложить сыграть еще разок, он вряд ли устоит. – Похоже, ты и сам частенько захаживаешь в казино. – Нет! – Он рассмеялся. Совсем как мальчишка. – Я даже не понял, кто из нас выигрывает. – Шестнадцать против туза? Ты бы вряд ли выиграл. Так откуда ты знал, что он согласится сыграть? Ему ты наплел нечто совсем невразумительное. Он пожал плечами. Леди посмотрела на стакан с водой. И догадалась. Он знал, что такое зависимость. – И ты ни секунды не сомневался, что сможешь остановить его до того, как он пристрелит Джека? – Сомневался. – Сомневался? Полицейский отхлебнул воды. Похоже, на эту тему распространяться ему не хотелось. Может, не стоит его и мучить? Леди чуть наклонилась вперед: – Макбет, расскажи. Он поставил стакан на стол. – Чтобы в подобной ситуации потенциальный убийца потерял сознание, нужно либо выстрелить ему в голову, либо перерезать сонную артерию. Ты видела, что когда я перебил ему сонную артерию, то сперва выплеснулось довольно много крови, а потом кровь начала сочиться совсем тонкой струйкой. Кислород, за счет которого работает мозг, был именно в этой первой порции крови, поэтому можно сказать, что Коллум потерял сознание, еще когда кровь не попала на стол. Проблем было две. Во-первых, нож желательно бросать с расстояния в пять шагов. Я сидел намного ближе, но на этот раз я взял сбалансированные кинжалы. Неопытным метальщикам управляться такими ножами намного сложнее, зато профессионалам регулировать их ход намного проще. Во-вторых, Коллум так сел, что я мог добраться лишь до сонной артерии с левой стороны шеи. А значит, бросать мне нужно было правой рукой. Я же, как видишь, левша. Так что оставалось только надеяться, что мне повезет. А обычно мне не везет. А какая, кстати, у меня была карта? – Пиковая дама. Ты проиграл. – Вот видишь – не повезло. – Тебе не везет? – Во всяком случае, в картах. – Только в картах? Он задумался, а потом покачал головой: – Да и в любви тоже. Они засмеялись, выпили и опять засмеялись. Затем прислушались к стуку капель за окном. И Леди на миг зарыла глаза. Ей показалось, будто она слышит, как позвякивают кубики льда о бокалы у тех, кто сидит в баре. Как шарик весело постукивает о деления рулетки. Как колотится ее собственное сердце. – Что?! – Он сонно моргал, вглядываясь в темноту спальни. – Ты должен убить Дункана, – повторила она. Леди прислушалась к своему голосу, чувствуя, как слова заглушают стук сердца. Макбет резко сел и внимательно посмотрел на нее: – Милая моя, ты что, во сне разговариваешь? – Нет. Я не сплю. Ты и сам понимаешь, что должен это сделать. – Тебе, видно, кошмар приснился. Давай-ка… – Нет! Сам рассуди. Это логично – либо он, либо мы. – По-твоему, он желает нам зла? Да он же только что повысил меня! – Формально ты теперь начальник отдела, но на деле будешь у Дункана на побегушках. Закрыть «Обелиск», очистить территорию вокруг «Инвернесса» от толкачей или усилить патруль, чтобы люди чувствовали себя в безопасности, может только комиссар полиции. Это далеко не все. Ты представь, чего сможешь добиться, если станешь комиссаром! Макбет рассмеялся: – Дункан и сам немалого добьется. – В его честных и искренних намерениях я не сомневаюсь, но чтобы добиться чего-то, комиссар должен заручиться поддержкой народа. А для жителей этого города Дункан – просто еще один сноб, который занял кресло начальника. Для них он все равно что Кеннет или Тортелл. О намерениях люди судят не по словам, а по тому, кто их произносит. А мы с тобой, Макбет, – одни из них. Мы видим то же, что и они. Мы хотим того же, чего хотят они. Слушай: из народа, для народа и с народом. Понимаешь? Кроме нас, никто не сможет сказать того же. – Понимаю, но… – Что – но? – Она провела рукой по его животу. – Тебе не нужна власть? Что же ты за мужчина, если не хочешь встать во главе? Тебе нравится лизать другим сапоги? – Разумеется, нет. Но если подождать немного, то я, возможно, так и так стану комиссаром. Я уже начальник Оргпреста, а значит, по значимости занимаю третье место. – Нет уж, милый мой! Кресла комиссара тебе не видать! Сам посуди: тебе же дали эту должность, чтобы показать, будто мы ничем не хуже их. Но комиссаром они тебя никогда не сделают! Доровольно – никогда. Нужно взять его силой. Он лег на бок, повернувшись к ней спиной. – Милая, давай забудем этот разговор. Ты все равно упускаешь, что если Дункана не станет, то комиссаром назначат Малькольма. Она схватила его за плечо и притянула к себе. – Ничего я не упускаю. Геката сказал, что комиссаром станешь ты, а это означает, что у него имеется план. Мы разберемся с Дунканом, а он позаботится о Малькольме. Я прекрасно помню тот вечер, когда ты обыграл Коллума. Дункан – этот тот же самый Коллум, любовь моя. И сейчас он собирается взорвать нашу мечту. Тебе надо набраться храбрости, как в тот вечер. Стать тем, кем ты был тогда, Макбет. Ради меня. Ради нас. – Леди притронулась рукой к его щеке, и голос ее зазвучал мягче: – Таких, как мы, милый, жизнь редко балует. Поэтому надо хвататься за любую возможность. Он лежал рядом. И молчал. Она ждала, вслушиваясь в тишину, но слышала лишь удары своего сердца. Честолюбия и воли ему не занимать – это она знала. Именно благодаря им он превратился из опустившегося наркомана сперва в студента Полицейской академии, а потом – в начальника Королевской гвардии. Именно честолюбие и воля расчистили ему путь наверх. Неужели он остановится сейчас, на полпути, не позволив им насладиться собственными достижениями? Насладиться уважением и шансами? Он обладал храбростью и силой, но кое-чего ему недоставало. Злости. Злости, которая и понадобиться-то может лишь однажды в жизни, но которая определяет все. И в этот решающий момент главное – удушить в себе узколобого моралиста, сохранить способность увидеть перспективу и не мучить себя вопросами, хорошо ли поступаешь в этот единственный момент. Макбет был сторонником справедливости, и эту верность правилам, придуманным другими, Леди любила в нем. В мирное время. И ненавидела сейчас, готовясь к войне. Ее рука соскользнула вниз, к горлу, сползла на грудь, а оттуда – на живот. И обратно. Леди прислушалась. Дыхание его было ровным и медленным. Он спал. Макбет глубоко дышал, приворяясь спящим. Она убрала руку. Повернулась. Теперь и ее дыхание стало ровным. Он попытался дышать одновременно с ней. Убить Дункана? Нет, невозможно. Разумеется, это невозможно. Тогда отчего же сон не шел к нему? Почему ее слова слепой летучей мышью бились у него в голове? «Таких, как мы, милый, жизнь редко балует. Поэтому надо хвататься за любую возможность». Он принялся вспоминать все возможности, которые получил от жизни. Ту ночь в детском доме, когда он не воспользовался данным ему шансом. И встречу с Банко, которая стала судьбоносной. Тогда, в детском доме, отказ едва не привел его к погибели, а во второй раз шанс принес ему спасение. Но разве некоторые шансы не ведут тебя к неудаче? Разве не бывает таких шансов, которые обрекают тебя на муки – причем как в том случае, если ухватишься за них, так и в том, когда их отвергнешь? Обрекают тебя на недовольство, способное омрачить даже самое безоблачное счастье. И тем не менее. Неужели судьба приоткрыла дверь, которую вот-вот захлопнет? Неужели храбрость вновь откажет ему, как отказала в ту ночь в детском доме? Макбет представил себе безмятежно спящего в кровати мужчину. Совершенно беззащитного. Именно этот человек стоял между ним и свободой, которой достоин любой в этом мире. Между ним и достоинством, которое есть у каждого. Между Макбетом и властью, которую он мог бы обрести. И уважением. И любовью. Когда он разбудил Леди, за окном уже брезжил рассвет. – Если я это сделаю, – сказал он, – то окажусь должником Гекаты. Она открыла глаза – так быстро, словно и не засыпала. – Отчего же, любимый? Геката всего лишь предсказал определенные события, не может же он только поэтому требовать у тебя что-то. – Тогда что он выигрывает, если я стану комиссаром? – Об этом лучше спросить его самого, но одно ясно: Дункан поклялся, что не оставит Гекату в покое, пока не упечет в тюрьму, и Гекате об этом донесли. А еще Геката понимает, что ты, скорее всего, будешь охотиться не за ним, а за шайками, который торгуют наркотой и стреляют друг в дружку. – За Рыцарями севера, которые лежат в больнице с перебитыми костями? – Или займешься заведениями, обманом обдирающими честных налогоплательщиков. – Ты про «Обелиск»? – Например. – Ты говорила о великих достижениях. А тебе не кажется, что мы можем принести этому городу немалую пользу? – Естественно. Не забывай, что комиссар полиции сам решает, каких политиков следует проверить, а каких можно не трогать. И все, кому хоть что-то известно о деятельности городских глав, знают, что за последние десять лет каждый из них давал и брал взятки. В эпоху Кеннета они этого почти не скрывали, поэтому доказательства ты найдешь быстро. Об этом знаем мы, и им это тоже известно, а это значит, любимый мой, что мы сможем управлять ими, как нам заблагорассудится. Она провела пальцем по его губам. Леди давно, еще в их первую ночь, сказала, что обожает его губы. Что они такие мягкие, а кожа на них такая тонкая, и если хотя бы чуть-чуть прикусить, она узнает вкус его крови. – Тогда я заставлю их сдержать обещания, которые они когда-то дали и которые спасут этот город, – прошептал Макбет. – Вот именно. – Мы вновь запустим Берту. – Да. – Она едва заметно укусила его за нижнюю губу, чувствуя вкус крови – своей и его, прислушиваясь к их пульсу. Он обнял ее. – Я люблю тебя, – прошептал он. Макбет и Леди. Леди и Макбет. Теперь их сердца бились в такт. Глава 7 Леди смотрела на Макбета. Как же его невероятно красит смокинг! Она повернулась удостовериться, что бармен исполнил ее просьбу и надел белые перчатки. И что на серебряном подносе уже расставлены тонкие высокие бокалы для шампанского. Там же, на подносе, лежал маленький изящный венчик для взбивания пузырьков – Леди положила его туда скорее в шутку: подобную вещь видели лишь немногие из гостей, и едва ли кто-то из них представлял, зачем она вообще нужна. Стоя на толстом ковре, Макбет медленно раскачивался на каблуках и не сводил глаз с двери. Он нервничал весь день, и лишь когда они начали обсуждать мелочи, Макбет ненадолго взял себя в руки, превратился в полицейского перед операцией и забыл, что у их цели имеется имя. Дункан. Охранники распахнули двери, и в зал потянуло сыростью с улицы. Первые гости. Леди улыбнулась своей самой радостной улыбкой и взяла Макбета под руку, почувствовав, как он машинально выпрямился. – Банко, друг мой! – воскликнула она. – И Флинс с тобой! Какой он стал красавчик! – Хорошо, что у меня нет дочерей! Объятия. Звон бокалов. – Ленокс! Мне нужно с тобой кое-что обсудить, но сперва шампанское. А вот и Кетнес. Сногсшибательно выглядишь! И где ты только умудряешься отыскивать такие платья? Малькольм, заместитель комиссара! Ну и должность, устанешь выговаривать. Можно я вас буду называть комиссаром? Никому не говорите, но иногда я прошу Макбета называть меня директором, просто чтобы услышать, как это звучит. С большинством из них Леди была едва знакома, однако ей удалось убедить их, будто они знают друг дружку целую вечность. Она смотрела им в душу, понимала, какими они хотят казаться со стороны, у ее чувствительности имелись и достоинства. Благодаря ей Леди быстро преодолевала преграды и достигала цели. Возможно, именно ее простота открывала ей дорогу к человеческим сердцам. Иногда она делилась с окружающими подробностями собственной жизни – на первый взгляд довольно личными, пробуждая такое же желание в своих собеседниках, вознаграждая их за откровенность тихим заговорщическим смехом и словно призывая поделиться с ней более серьезными секретами. Вряд ли кто-то в этом городе знал больше о его обитателях, чем хозяйка сегодняшнего вечера. – Комиссар Дункан! – Леди! Прошу прощения за опоздание. – Какие пустяки! Положение обязывает вас опаздывать. Зачем нам комиссар, который будет всюду приходить вовремя? Лично я всегда стараюсь являться последней, чтобы никто не сомневался, кто тут звезда. Дункан приглушенно рассмеялся, и Леди дотронулась до его руки: – Вы смеетесь, поэтому будем считать, что вечер удался, но, дорогой мой комиссар, вы еще не попробовали нашего изумительного шампанского. Неужели ваши телохранители… – Нет-нет, они сегодня ночью на работе. – Всю ночь? – Когда угрожаешь Гекате, лучше даже во сне держать один глаз открытым. У меня же открыты два. – Кстати, про сон. Телохранителей мы, по их собственной просьбе, разместим в номере рядом с вашим люксом – между этими номерами есть дверь. Ключи у администратора. Но тогда я настаиваю, чтобы ваши стражи попробовали хотя бы лимонада – мы готовим его прямо здесь из лучшей питьевой воды в городе. Она махнула рукой, и рядом тотчас же вырос официант с подносом в руках. На подносе стояли два бокала. – Мы… – кашлянул один из телохранителей. – Отказ я посчитаю личным оскорблением, – перебила его Леди. Телохранители переглянулись с Дунканом, а потом взяли бокалы, осушили их и вернули на поднос. – С вашей стороны, мэм, было очень любезно согласиться на этот праздник, – сказал Дункан. – О чем речь! Ведь благодаря вам мой супруг теперь стоит во главе Отдела по борьбе с организованной преступностью. – Супруг? Я и не знал, что вы женаты. Леди чуть склонила голову: – Разве вы, комиссар, придаете какое-то значение таким пустякам? – Если вы о правилах, то, пожалуй, придаю. Этого требует от меня моя работа. Впрочем, думаю, что и ваша тоже. – Бывает, что казино процветает, а бывает, что его ждет банкротство, и при этом каждому ясно, что правила существуют, а исключений нет. – Вынужден признаться, мэм, что прежде никогда не бывал в казино. Знаю, что вам сейчас и так есть чем заняться, однако, возможно, вы найдете минутку и покажете мне свои владения? – С великой радостью, – и Леди с улыбкой взяла его под руку, – пошли. Она провела Дункана вверх, на галерею. Если глубокий вырез ее платья и пленял его, то комиссар тщательно это скрывал. Они остановились у перил. Игроков сегодня пришло мало. Четверо собрались возле большой рулетки, за столами для блек-джека никого не было, и еще четверо играли в покер. Остальные гости собрались возле бара, который был в их полном распоряжении. Макбет стоял возле Малькольма и Ленокса, с трудом притворяясь, будто слушает, и барабаня пальцами по стакану с водой. – Двенадцать лет назад, когда железнодорожное управление покинуло это здание, тут была сырая и полуразрушенная развалюха. Как вам известно, в этой губернии вы единственный не запрещаете игорный бизнес. – Это заслуга комиссара Кеннета. – Царствие ему небесное, грешнику. Видите, вон там у нас две маленькие рулетки и одна большая. Они сконструированы по тому же принципу, что и в Монте-Карло. Игрокам видны ставки в симметричных ячейках со всех сторон от рулетки. Сам стол сделан из красного дерева, а инкрустирован розовым деревом и слоновой костью. – Просто потрясающе, Леди. И как только вам это удалось! – Спасибо, комиссар, но, признаюсь, обошлось мне все это недешево. – Могу себе представить. Иногда остается только задаваться вопросом, что же на самом деле движет нами, людьми. – И что же движет вами? Поделитесь! – Мной? – Дункан на миг задумался. – Надежда на то, что жить в этом городе будет приятно. – А на самом деле? Какие мотивы кроются за внешними причинами, о которых мы так легко рассказываем? Что движет вашим эгоизмом? Какова темная сторона ваших мотивов, о чем вы шепчете по ночам и что именно мерещится вам, когда официальные речи уже сказаны? – Непростые вопросы вы задаете, Леди. – Вопрос здесь один-единственный, дорогой мой комиссар. – Может, и так. – Дункан поежился. – Видимо, сильные мотивы мне не нужны. Я из хорошей семьи, где, чтобы получить неплохое образование и сделать карьеру, не требуется бороться. Мне повезло с самого начала. Мой отец в открытую осуждал коррупцию и боролся с ней, поэтому достиг он не очень многого. По-моему, я просто продолжаю его дело и учусь на его ошибках. Политика – это искусство, и порой, чтобы бороться со злом, приходится прибегать к злу. Я поступаю так, как должен, и, хотя журналисты выставляют меня святым, крыльев у меня нет, мэм. – Бывает, что святых канонизируют, но, помимо этого, живется им не особенно весело. Поэтому я целиком и полностью поддерживаю вашу политику, комиссар. Я и сама всегда жила по похожим правилам. – Понимаю. О вашей жизни мне почти ничего неизвестно, однако я догадываюсь, что ваш путь был сложнее моего. Леди рассмеялась: – Вы наверняка отыщете меня в самом большом отделе вашей картотеки, комиссар. Несколько лет я жила за счет древнейшей в этом мире профессии, это ни для кого не секрет. Но прошлое имеется у каждого из нас, и, как вы сами сказали, каждый из нас поступает так, как должен. Вы играете? Сегодня вечером приглашаю вас сыграть за счет казино! – Благодарю за щедрость, Леди, но это противоречит нашим правилам. – Даже как частное лицо? – Когда становишься комиссаром, перестаешь быть частным лицом. К тому же, мэм, я не играю. Предпочитаю не полагаться на волю случая, а трудом зарабатывать вознаграждение. – Однако сейчас вы здесь именно благодаря случаю – ведь именно он позаботился о том, чтобы вы еще при рождении получили самые выгодные карты. Дункан улыбнулся: – Я сказал – предпочитаю. Жизнь – это игра, в которой ты либо играешь теми картами, которые тебе достались, либо пасуешь. – Позволите сказать кое-что, комиссар? А почему вы улыбаетесь? – Потому что вы спрашиваете. Вы же в любом случае скажете то, что хотите. – Я просто хотела сказать, что, по-моему, вы, дорогой мой Дункан, потрясающий человек. Вы настоящий мужчина, и я уважаю как вас, так и ваши взгляды. И во многом за то, что у вас хватило смелости сделать Макбета, темную лошадку, начальником отдела. – Благодарю, мэм. Но Макбет получил вполне по заслугам. – Его назначение – это часть вашей программы по борьбе с коррупцией? – Коррупция – жучок-древоточец. Порой, чтобы избавиться от него, приходится снести весь дом. И построить новый, из свежей древесины. Из таких, как Макбет. Он не был частью этого дома, поэтому остался не испорченным. – В отличие от Кавдора. – Да, мэм. В отличие от Кавдора. – Мне известно, что избавиться от гнили нелегко. Я и сама прикормила как-то двух нечистых на руку крупье, – склонившись над перилами, Леди махнула рукой в сторону рулетки, – и тем не менее я плакала, когда их уволила. Желать богатства и денег – человеческая слабость, которой все мы подвластны. А я оказалась чересчур мягкосердечной – надо было взять и раздавить этих жучков, а я выпустила их на волю. И как же они отблагодарили меня? Они украли мои идеи, то, чему я сама их научила, деньги, которые они наверняка украли у меня же, чтобы открыть сомнительное заведение. Оно портит репутацию всего игорного бизнеса и отнимает хлеб у нас, открывших это развлечение для жителей этого города. Если жучков-древоточцев просто прогнать, то они вернутся. Нет, комиссар, я поступила бы так же, как вы. – О чем это вы, мэм? – О Кавдоре. – Он помогал Свенону, а подобное недопустимо. – Но вы потрудились на славу. Все, что у вас имелось против Кавдора, – это показания одного из байкеров, а даже самые тупые судьи и присяжные поняли бы, что такой свидетель ради собственного спасения наболтает чего угодно. Так что Кавдор мог выйти сухим из воды. – У нас против него и еще кое-что имелось, мэм. – И все же для приговора этого могло оказаться недостаточно. Кавдор, как жучок-древоточец, мог вернуться обратно. Кроме того, подобная шумиха так быстро не стихает. Началась бы настоящая буря, и кое-кто предстал бы далеко не в лучшем свете. Очень не вовремя, особенно учитывая, что полиции сейчас, как никогда, необходима поддержка граждан. Я целиком и полностью на вашей стороне, комиссар. Нет, таким мразям надо с ходу сворачивать шею – и весь разговор. Дункан улыбнулся: – Здесь я возражать не стану, но надеюсь, мэм, вы не думаете, будто я имею отношение к безвременной кончине Кавдора. – Да упаси меня бог! – Леди дотронулась до его руки. – Я о том, что, как говорит Банко, шкуру с кошки можно содрать разными способами. – Например? – Ну-у… Например, позвонить и сказать, что судный час настал, что доказательства неопровержимы и что группа захвата уже выехала. Что вскоре весь город станет свидетелем его бесчестья, а самого его поставят к позорному столбу и лишат всех привилегий. И что в запасе у него лишь несколько минут. Дункан смотрел вниз, на игроков в покер. – Будь у меня бинокль, – проговорил он, – я бы увидел их карты. – Запросто. – А у вас, мэм, откуда такой бинокль? Врожденный дар? Леди рассмеялась: – Нет, приобрела с опытом. И он недешево мне обошелся. – Я никому об этом не говорил, но… Кавдор служил в полиции много лет и, подобно большинству из нас, не был ни злодеем, ни святым. Возможно, стоило позволить ему самому выбрать путь – он или его семья заслужили это. – Значит, – сказала Леди, – вы благороднее меня, комиссар. Я бы поступила так же, но из эгоизма. Ваше здоровье! Они подняли бокалы и чокнулись. – Кстати, о бинокле. – Леди кивнула в сторону бара. – Вижу, старший инспектор Дуфф и юная Кетнес – больше чем просто коллеги. – Вот как? – удивился Дункан. – Но они даже стоят с разных сторон от бара. – Вот именно. Держатся подальше друг от друга. И тем не менее постоянно выискивают друг дружку глазами. – От вашего взгляда ничто не укроется, мэм. – Верно. И когда я спросила про скрытые мотивы, я коечто почувствовала. Дункан расхохотался: – Вы и скрытые мотивы способны разглядеть? – Способность видеть то, что скрыто, я получила по наследству от матери. Бывает, по ночам я хожу во сне, и еще ни разу не ушиблась. – Порой даже самые достойные поступки совершаются из эгоизма, однако, как мне кажется, цель оправдывает мотивы. – Значит, вам хочется такой же памятник, как поставил себе Кеннет? Или вы жаждете народной любви, которой Кеннет так и не дождался? Дункан пристально посмотрел на нее, потом обернулся и, удостоверившись, что телохранители их не слышат, осушил бокал и кашлянул. – Мэм, мне нужен лишь душевный покой. Удовлетворение от выполненного долга. Служить делу моих предков. Я знаю, что звучит это все ужасно, поэтому окажите мне любезность и никому не говорите. Леди вздохнула, отступила от перил и широко улыбнулась: – Но что это я такое затеяла? У нас праздник, а я допрос устроила! Может, пора вернуться ко всем остальным? А еще я собиралась спуститься в подвал и отыскать там особую бутылку, которая дожидалась именно такого повода! Терпеливо выслушав долгие рассуждения Малькольма о новых налоговых вычетах, которые появятся благодаря готовящемуся закону о налогах, Дуфф покинул собеседников и направился к бару, чтобы вознаградить себя порцией виски. – Как дела? – услышал он вдруг позади. – Хорошо отдохнул с семьей? – Да, отлично, спасибо, – бросил он, не оборачиваясь. Указав бармену на бутыль, Дуфф жестом дал понять, что хочет двойной виски. – А сегодня ночью, – спросила Кетнес, – опять заночуешь в… отеле? Зашифрованное название ее постели. Однако по голосу Кетнес Дуфф понимал, что она спрашивает не про одну ночь. Что ей хочется, чтобы он повторил то, что говорил неоднократно, убедил ее в том, что к ней и только к ней тянет его, а вовсе не в Файф, к семье. Но что семью так быстро не бросают, что сперва небходимо уладить целую кучу проблем. Ведь Кетнес прекрасно его изучила – почему же в таком случае она до сих пор сомневается? Возможно, именно недоумение заставило его с определенной долей упрямства ответить, что ему предложили заночевать здесь, в отеле при казино. – А тебе самому этого хочется? Остаться здесь? Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=31729689&lfrom=196351992) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.