Посвящается Кевину, Дэшу и Роми
Helen Fielding
BRIDGET JONES' BABY: THE DIARIES
Copyright © Helen Fielding, 2016. This edition is published by arrangement with Aitken Alexander Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC
Перевод с английского Ю. Фокиной
Художественное оформление П. Петрова
Мой дорогой Билли!
Есть у меня предчувствие, что ты так или иначе обо всем узнаешь, и вот я подумала: лучше от родной мамы, чем от посторонних.
Перед тобой выдержки из моего тогдашнего дневника плюс несколько фактов о том весьма сумбурном периоде.
Не суди строго. Надеюсь, к моменту прочтения ты достаточно повзрослеешь и поймешь: твои родители тоже чудили, как и все люди. Тем более я всегда была немного эксцентричной.
Я к чему веду? Представление человека о себе здорово отличается от истинного положения вещей; точно так же и планы каждого из нас на жизнь отнюдь не совпадают с планами судьбы.
Тут главное – сохранять спокойствие и присутствие духа, и тогда наверняка все уладится само собой. В моем случае, по крайней мере, все стало супер. Потому что ты – лучшее, что со мной случилось.
Прости за эту записку и за остальное.
С любовью,
Твоя мама
(Бриджит)
Суббота, 24 июня Полдень.
Лондон. Моя квартира.
Боже. Боже. Катастрофически опаздываю, плюс похмелье, и вообще все кувырком. О нет, только не это! Телефон!
– Привет, дорогая, угадай, почему я звоню?
Мама.
– Представь, мы были у Мейвис Эндербери на караоке, которое она совмещает с ранним ланчем, и угадай, что произошло. Джули Эндербери только что…
Я почти услышала визг тормозов – будто мама собиралась бросить «жиртрест» в лицо патологически тучному человеку.
– Что – только что?
Вышло не очень внятно – я как раз дожевывала остатки козьего сыра вместе с половинкой протеинового батончика, чтобы облегчить похмельный синдром, и параллельно перетряхивала ворох платьев на постели в поисках чего-нибудь подходящего для крестин.
– Так, пустяки, дорогая, – интриговала мама.
– Что натворила Джули Эндербери? – Я рыгнула. – Грудь с пятого размера до шестого увеличила? Или сделала бразильскую эпиляцию?
– Нет, конечно, дорогая! Джули Эндербери только что третьего родила, но я не поэтому звоню. Я звоню, потому что…
Р-р-р-р! Мама неисправима. Думает, я исключительно из упрямства занимаюсь карьерой, вместо того чтобы рожать.
– Сама начала и сама же тему закрыла!
Я защелкала пультом в бессмысленной надежде отыскать спасение в телевизоре. Наткнулась на рекламу с анорексичной несовершеннолетней моделью и карапузом, разматывающим рулон туалетной бумаги.
– Ничего я не закрыла, – ответили в трубке. – Кстати, подумай про Анджелину Джоли. Помнишь, стоило ей усыновить китайчонка…
– Мэддокс – не китайчонок, мам. Он – камбоджиец.
Прозвучало холодно. Просто мама совершенно несносно говорит о знаменитостях. Можно подумать, она секретничала с Анджелиной Джоли прямо на ланче-караоке у Мейвис Эндербери!
– Так вот, дорогая, стоило Анджелине усыновить малыша, как она заполучила Брэда Питта, а там и свои детишки пошли!
– Вряд ли, мама, Брэд Питт повелся на маленького камбоджийца. И вообще, ребенок – не главное для женщины, а его отсутствие – не катастрофа.
Говоря так, я втискивалась в воздушное платье персикового цвета – то самое, которое надевала на свадьбу Магды.
– Что верно, то верно, дорогая. Есть люди, которые отлично живут без детей. Возьми хоть Уинн и Эшли Гринов. Они по Нилу тридцать четыре раза плавали! Только они ведь супруги, так что…
– Мам, я наконец-то вполне счастлива. Я добилась успеха, у меня новая машина с навигационной системой, и я сво-бод-на…
В этот миг я выглянула в окно, а там… там по улице, выпятив животы, топало несколько беременных женщин.
– Гм. Ну ладно, дорогая. Ты ни за что не догадаешься…
– О чем я не догадаюсь?
Под окнами прошествовали еще три беременные. Это попахивало мистикой.
– Она согласилась! Королева приняла наше приглашение! Двадцать третьего марта Ее Величество приедет к нам отмечать полуторатысячелетие Этельредова камня.
– Что? Кто? Этельредова камня?
Теперь уже целая толпа беременных двигалась под моими окнами.
– Ну как же! Камень, который в деревне, возле пожарного гидранта! Мейвис еще машину о него разбила. Реликт англосаксонской эпохи.
Вдруг мама резко переключила передачу.
– А тебе разве не надо сегодня на крестины? Элейн говорила, что Ма…
Пришлось применить шепот – загадочный и зловещий.
– Подожди, мам. Тут что-то странное происходит. Я потом перезвоню.
Вот непонятно, почему все так и норовят кольнуть меня: когда родишь, Бриджит? Ну, когда? Главное, у самих-то чувства к детям противоречивые! Даже мама регулярно выдает: «Порой, дорогая, я жалею, что вообще завела детей». И все вроде не дураки – учитывают, что в современном мире, где мужчины окончательно деградировали, меньше всего хочется…
Господи! В дверь звонят.
12.30.
Шэззер. Наконец-то! Затащила ее в комнату, а сама, словно под гипнозом, вернулась к окну. Шэззер в маленьком черном платье, меньше всех прочих платьев пригодном для крестин, и в туфлях от Джимми Чу протопала к холодильнику.
– Бридж, ты чего на подоконнике висишь? Зачем доброй феечкой нарядилась? Мы опаздываем!
– Мне было видение, Шэззер. Господь решил наказать меня за эгоизм и карьеризм и за то, что контрацептивами природу обманывала.
– Совсем сдурела, да? – Шэззер распахнула холодильник. – А что, вина у тебя нет?
– Сама посмотри, улицу заполонили беременные. Это – многомерное знамение. Скоро коровы начнут с неба падать, жеребята будут рождаться о восьми ногах, а еще…
Шэззер прошла к окну, выглянула, отставив задницу, туго-натуго обтянутую маленьким черным платьем.
– Никаких беременных. Один клевый бородатый парень, и все. Впрочем, не такой уж и клевый. Бывают и получше. Может, если его побрить…
Я метнулась к окну, в недоумении уставилась на пустынную улицу.
– Только что были. Исчезли. Куда они делись?
– Ладно, успокойся. Тихо, тихо, Бридж, детка.
Таким тоном американский коп говорит с восьмым за дежурство вооруженным пушкой психом. Я только моргала в ответ, будто кролик, выхваченный из мрака светом фар. В следующий миг я почти скатилась с лестницы. Следом топала Шэззер.
Ну конечно! Вот ЕЩЕ ДВЕ беременные. Почти бегут за теми, что прошли раньше. Я бросилась к ним.
– Кто вы такие? Какова ваша миссия? Куда вы держите путь?
Женщины указали на вывеску рядом с кафешкой для веганов. «Поп-ап йога для беременных» – вот что там было написано. А за спиной у меня уже сопела Шэззер.
– Правда? Отлично! Супер! – выпалила я. – Чудного, дивного вам дня!
– Бриджит, – заговорила Шэззер, – ты точно чокнутая.
Мы потом еще на лестнице похихикали – удержаться не смогли.
13.04. Моя машина. Лондон.
– Порядок. Приедем как раз ко времени, – выдала Шэз.
Мы уже четыре минуты как должны были быть в Чизлвуд-хаус на фуршете, предваряющем крестины. А были – в глухой пробке на Кромвель-роуд. Зато – в моей новой машине, которая принимает голосовые команды, сама находит дорогу, сама звонит по телефону и чего только не умеет.
– Набери Магду, – нежно пропела я машине.
– Курмайор, – ответил металлический голос.
– Какой Курмайор, дура! – рявкнула Шэз.
– Поворачиваю к Друри-лейн.
– Не поворачивай! Честное слово, дауническая система!
– Даунинг-стрит, предположительное время в пути…
– Не выражайся в моей машине, Шэз.
– Ты что, взяла сторону этой безмозглой железяки?
В салон прорвался голос Магды:
– Живо надевай трусы! Надевай, говорю! Без трусов на крестины нельзя.
– А мы в трусах! – ляпнула я.
– Не надо обобщать, – буркнула Шэззер.
– Бриджит! Ты где? Ты же крестная мать! А вот мамочка тебя отшлепает! А-та-та! А-та-та!
– Я уже почти приехала, Магда! Я подъезжаю. Буду через минуту! – заверила я, косясь на Шэззер.
– Отлично. Поторопись. Нам надо подкрепиться коктейльчиком, иначе не выдержим всю церемонию. И я должна тебе кое-что сказать.
– Что, Магда?
Слава богу, она не слишком сердится. Похоже, день будет неплох.
– Насчет крестного отца.
– Слушаю.
– Бриджит, мне очень неловко. Извини, пожалуйста. Столько детей, а вменяемых мужчин практически не осталось. Даже сравнительно вменяемых. Здесь будет он. Джереми позвал его, не посоветовавшись со мной…
– Кого позвал? Кто – он?
Последовала пауза с детским визгом. А затем – единственное слово. Оно вонзилось в меня, как нож французского повара вонзается в голову козьего сыра.
– Марк.
– Хорош прикалываться, – сказала Шэззер.
И снова повисло молчание.
– Слышишь, Магда, хорош прикалываться, – повторила Шэззер без прежней уверенности. – Какого черта? Какого черта ты делаешь? Ты что, маньячка? Мазохистка? Почему Бриджит должна стоять перед гребаной купелью рядом с Марком Дарси, почему на нее должны пялиться все эти Замужние Наседки, так их и так?!
– Констанция! Положи на место! ПОЛОЖИ ОБРАТНО В ГОРШОК!.. Извините, девочки, мне надо идти!
Связь оборвалась.
– Останови машину, Бридж. Ни на какие крестины мы не едем. Поворачивай обратно.
– Полный поворот разрешен. Операция выполняется, – согласилась машина.
– Ты не обязана, – продолжала Шэззер, – только потому, что эта курица Магда намертво вцепилась в своего Джереми и родила ему на старости лет очередного спиногрыза, и теперь у нее напряг с крестными отцами. – Шэз вдохнула поглубже. – Ты не обязана, Бридж, играть в святое семейство со своим бывшим, с этим снобским снобищем.
– Нет, Шэз, я окрещу ребенка. Это мой долг. Крестная мать – не пустые слова. Люди даже в Афганистан едут, а я всего лишь…
– Это не Афганистан, Бриджит! Это – дикое, немыслимое, позорное попадалово! Съезжай на обочину.
Я попыталась съехать на обочину, но остальные участники дорожного стояния принялись сигналить как ненормальные. Наконец я нашла заправку при супермаркете «Сэйнсбериз».
– Бридж.
Шэззер уставилась мне в лицо, смахнула волосок с моей щеки. На миг я подумала: вдруг она лесбиянка? Я хочу сказать, в юности люди не задаются вопросом: кто я есть? В юности человек просто ЕСТЬ. А потом выясняется, что с женщинами отношения строить легче, чем с мужчинами. Причем намного легче, а я никогда…
– Бриджит! – рявкнула Шэз. – Опять в транс погрузилась! Всю жизнь под других подстраиваешься. Вспомни о себе. О своих потребностях. Тебе нужен секс. Если тебе так уж неймется поехать на это кошмарное сборище, займись сексом на ЭТОМ КОШМАРНОМ СБОРИЩЕ. Я лично именно так и сделаю, только в своей собственной квартире. Хочешь ради других на посмешище себя выставить – пожалуйста. Я тогда такси возьму. Проведу альтернативные крестины. Своего нынешнего окрещу.
Понимаю Шэз. Но Магда – моя подруга и всегда была добра ко мне. Поэтому я продолжила путь с невеселыми мыслями о том, как все могло бы сложиться, и о том, как бы мне хотелось, чтобы все было ну совершенно иначе – кроме, конечно, моей новой машины, которой, к счастью, пришла охота поболтать.
Пятью годами ранее
До сих пор не верю в случившееся. Я же ничего плохого не хотела, просто пыталась проявить сострадание. Шэззер права. Нужно больше читать. Как раньше. Книги вроде «Почему мужчины любят стерв».
Торжество по случаю нашей с Марком помолвки проходило в отеле «Кларидж». Я бы предпочла более богемное местечко – с китайскими фонариками, плетеными абажурами, «домашними» диванами на улице – все в таком духе. Но в системе ценностей Марка отель «Кларидж» – как раз то, что нужно для помолвки. Отношения – они ведь подразумевают необходимость подстраиваться. Вот я и подстроилась. А Марк, который петь в принципе не умеет, Марк спел. Переделал текст «Моей смешной Валентины».
Вот что вышло:
Валентина моя, ты прекрасна, прекрасна!
Я взглянул на тебя – и растаял, как масло.
Пунктуальность – отнюдь не твоя черта;
Ты подсчетом калорий всю жизнь занята!
В голове твоей хаос, в квартире – бардак…
Не меняйся! Беру тебя замуж и так!
С сигаретным, руками развеянным дымом;
С синим супом; с жирком – и реальным, и мнимым!
Соглашайся, родная! Стань моей Валентиной!
Не пытайся за Ибсена браться и Пруста!
Без тебя в моем доме уныло и пусто!
Так войди же скорей! Рассмеши, всполоши
И заветное «Да» наконец-то скажи!
В такт он не попадал, конечно; но Марк всегда такой чопорный, на все пуговицы застегнутый, а тут дал волю эмоциям – при всех поцеловал меня прямо в губы. Я в жизни не была счастливее.
А вскоре все пошло кувырком.
ВЫВОДЫ
Если когда-нибудь у меня снова начнет налаживаться, я близко не подойду к:
1. Установке для караоке;
2. Дэниелу Кливеру (это мой бывший, соперник Марка. В Кембридже они дружили, а потом Марк застал Дэниела у себя в кухне, занимающимся сексом с его первой женой).
Итак, неуклюже слезая со стола, на котором я сбацала под караоке «Всегда буду любить тебя», я поймала на себе затравленный, трагический взгляд Дэниела Кливера.
Дэниел – манипулятор, не знающий удержу в сексе; он – изменщик и лжец, и порой бывает очень злым, и понятно, что Марк его ненавидит за прошлое; но все-таки есть в нем нечто невыразимо привлекательное.
– Джонс, – заговорил Дэниел. – Спаси меня, Джонс. Меня терзает запоздалое раскаяние. Ты – единственная женщина, которая могла наставить меня на путь – и вот ты выходишь за другого. Я в смятении, Джонс; разум не повинуется мне. Снизойди до несчастного, утешь его парой добрых слов.
– Конешшшно, Дэнс, конешшшно, – произнесла я заплетающимся языком. – Пусссть всссе нынччче будут так жжже счччастливы, как я…
Да, пожалуй, я была малость пьяна. Самую чуточку. Это я теперь понимаю, по прошествии пяти лет. А тогда Дэниел подхватил меня под локоть и куда-то повлек.
– Мне плохо, Джонс. Я раздавлен. Убит. Уничтожен.
– Ну чччто ты… Поссссслушшшшшай. Я дейсссс… дейсссс… я правда счччитаю, что твое счччассстье…
– Сюда, Джонс, прошу тебя. Нам нужно поговорить наедине…
Так мы оказались в непонятной комнате.
– Отныне моя жизнь разбита. Все кончено. Никаких надежд не осталось. Так-то, Джонс.
– Нет! Нет, Дэниел! Ты ещ-ще будешь счасстлив. Я точно знаю…
– От тебя я жду поддержки, Джонс. Ибо мне страшно. Страшно, что уже никогда…
– Ссслушай. Сссчастье – это… это счччастье, потому что…
Тут я потеряла равновесие, и мы грохнулись на пол.
– Джонс, – сладко зашептал Дэниел. – Дай напоследок взглянуть на них. Как я буду жить без твоих дивных, чудных, гигантских мамочкиных трусов? Как, Джонс? Осчастливь папочку, не будь злюкой. Пока еще не поздно. Пока в папочке еще теплится огонек, который скоро подернется хладным пеплом…
Дверь распахнулась. Я подняла взгляд. Над нами стоял Марк. Дэниел тянул вверх мою юбку. На мгновение в карих глазах Марка отразилась боль. Затем глаза погасли, будто Марк задернул шторы.
Что-то другое Марк, пожалуй, мне простил бы. Только не Дэниела. Нет, с вечеринки мы ушли вместе. И еще пару месяцев гнали картину, будто все у нас в порядке. Других обманывать получалось; себя – нет, несмотря на все усилия. Может, вы помните – у меня диплом Бангорского университета по английскому языку и литературе; в голове тогда все вертелась цитата из Д. Г. Лоуренса. «Ее гордая, благородная душа затвердела, подобно горному хрусталю, и не впускала его»[1].
То же самое произошло с гордой, благородной душой Марка – она меня не впускала.
– Какого черта он дуется? Подумаешь, один случайный эпизод – что он может значить по сравнению с целой жизнью? Тем более всем, и ему лучше других, известно, что за тип Дэниел.
Так меня настраивали друзья. Но «один случайный эпизод» произвел на Марка слишком сильное впечатление – за пределами моего понимания. Марк сам не мог объяснить, почему это его настолько задело. Вероятно, сцена с Дэниелом стала той самой пресловутой последней каплей. В конце концов Марк признался мне, что продолжать не в силах. Квартира осталась за мной. Марк еще извинялся за причиненные неудобства, душевные страдания и тому подобное. Сам сообщил нашим друзьям и родственникам о расторжении помолвки и вскоре после этого улетел в Северную Калифорнию – ему там работу предложили.
Надо отдать должное друзьям. Они были бесподобны со своим вечным припевом: «Дарси – снобское снобище, отрыжка публичной школы. Такие вообще не способны к отношениям». Через полгода Марк сочетался браком со своей помощницей, Наташей. С этой молью на булавке. С той самой Наташей, что была с ним на презентации «Мотоцикла Кафки», когда Марк впервые предстал передо мной в костюме, а не в свитере. Наташа, помню, очень уверенно обсуждала с Салманом Рушди «культурную иерархию», я же только и сумела выжать из себя, что идиотский вопрос: «Не знаете, где здесь туалет?»
А Дэниел так и не позвонил. «К черту Дэниела. Он – сексуально озабоченный, эмоционально незрелый, боящийся ответственности кретин и моральный импотент», – заявила Шэззер. Через семь месяцев Дэниел женился не то на модели, не то на княжне из Восточной Европы. Он изредка появляется на глянцевых страницах «Хелло» – непременно облокотившись о парапет фамильного замка на фоне гор. Вид у него слегка растерянный.
И вот она я пять лет спустя – ползу по трассе М4, катастрофически опаздываю, и скоро увижу Марка в первый раз после того, как все у нас с ним кончилось.