Фаворит. Стрелец Константин Георгиевич Калбазов Фаворит #1 Иван Рогозин не просто увлекался фантастикой, историей и реконструкциями. Он пошел дальше и основал свою собственную мастерскую, где воссоздавал как реплики старинного ручного оружия, так и технологии. Есть возможность, есть желание, так отчего бы и нет? А ведь и представить себе не мог, что все это может понадобиться в реальной жизни. Хм. Или все же в нереальной? Вот угораздило же попасть в тело стрельца в альтернативной допетровской Руси. Именно Руси, потому как известной ему России тут еще нет. На дворе конец семнадцатого века, а на престоле все так же восседают Рюриковичи. Ну-у, теперь-то он развернется! Н-да. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Стрелец, он ведь человек служилый и от себя не зависит. Так что легко точно не будет. Константин Калбазов Фаворит. Стрелец © Калбазов К. Г., 2017 © Художественное оформление, «Издательство Альфа-книга», 2017 Посвящается энтузиастам Самоделкиным, которые в ответ на единственно верную точку зрения диванно-интернетных знатоков воплощают свою правоту в реале Глава 1 Самоделкин – Друзья, приветствую вас на канале «Самоделкин». И да! Да здравствует Интернет! Оно, конечно, польза двоякая. С одной стороны, мы получаем свободный доступ к самым разнообразным знаниям. С другой – практически ничего из познанного не задерживается у нас в голове. Ведь мы всегда можем вновь занырнуть в глубины инета и извлечь нужную информацию. Так зачем же тогда засорять себе голову? Опять же найдется множество умников, которые путем логических рассуждений и виртуозного владения ссылками смогут навешать на уши лапши. И мой канал «Самоделкин» со столь говорящим названием призван противостоять именно таким умникам. Мужчина лет сорока подмигнул с экрана и решительно, словно стряхивая воду, а может, ту самую лапшу, провел рукой по наметившейся лысине. Потом камера сместилась и крупный план сменился другим. На экране появился походный столик, с которого мужчина взял револьвер странного вида. – Итак, у меня в руках новинка моей мастерской. Реплика револьвера Коллиера. Револьвер был разработан американцем Артемасом Уиллером из Конкорда, штат Массачусетс, и в тысяча восемьсот восемнадцатом году был запатентован в Америке. Но не заинтересовал военных ввиду сложности производства и дороговизны. И тогда некто Элиша Хейден Коллиер из Бостона в тысяча восемьсот девятнадцатом году с этим же револьвером едет в Англию. Предполагается, что он внес в конструкцию кое-какие изменения, но доподлинно этого утверждать нельзя. Как бы то ни было, в Англии он получает патент на «кремневый револьвер Коллиера». И на этот раз военные не оставили оружие без внимания. Было произведено примерно десять тысяч единиц данных образцов, которые в основе своей отправились в Индию для офицеров колониальных войск. Есть предположение, что именно этот револьвер вдохновил всемирно известного Самуэля Кольта на создание своего капсюльного револьвера. Мужчина довольно ловко и быстро разобрал оружие на составные части. Неполная разборка способствует более качественной чистке. А еще так куда удобнее рассказывать, демонстрируя все в деталях, на которые то и дело наезжала камера, фиксируя все четко и в хорошем разрешении. После экскурса в историю револьвера и его технические характеристики последовала следующая часть ролика. В ней были представлены выжимки из процесса изготовления оружия с комментариями мастера. Кратко рассказывалось, как изготавливались образцы девятнадцатого века и какими новыми приемами пользовались в мастерской «Самоделкин». Правда, при этом выдерживалось одно неизменное условие – способ должен быть вполне доступным для той эпохи. Это было визитной карточкой мастерской. Покончив с историей создания оружия, мастер начал заряжать револьвер, при этом комментируя свои действия: – Существует множество высказываний по поводу ненадежности данного ствола, его несовершенства и высокой вероятности выстрела сразу из всех камор, что может привести как к поломке, так и к травматизму. Господа скептики, должен заметить, что кремневое оружие никогда не отличалось надежностью и требовало осторожности в обращении. Именно поэтому ему на смену и пришли капсюльные экземпляры, которые ничуть не выигрывали в скорострельности. Кремневые револьверы и револьверные ружья делались и до появления детища Коллиера. Мы будем его так называть, коль скоро во всем мире он известен именно под этим именем. Но, на мой взгляд, это оружие явилось вершиной эволюции в данном направлении. Что же до надежности, скажу так: беда приходит тогда, когда разные умники начинают пренебрегать правилами техники безопасности и эксплуатации. Итак, наши заряды помещены в каморы. Теперь поверх пуль обязательно наносим сало. То есть все точно так же, как и в капсюльном револьвере Кольта. И закрываем барабан крышкой. Вот так. Теперь досыпаем порох в контейнер на кресале с дозатором. Проворачиваем его, накрывая полку. При этом на полку подается порох. Далее по затравочному каналу он поступает к барабану к затравочному же отверстию каморы. Одна деталь: гранулы пороха должны быть мелкими. При отсутствии такового можно, конечно, измельчить крупный, но это все же нежелательно. Прорыв искры к другим каморам предотвращается с помощью специальных шторок. Скажу честно, я уже произвел из него полсотни выстрелов при трех осечках. Ни единого случая воспламенения хотя бы двух камор не было. Сегодня я хочу не просто продемонстрировать вам новинку моей мастерской, но и опровергнуть утверждение некоторых диванно-интернетных знатоков. Доводы этих ребят основываются на логических умозаключениях и сведениях, почерпнутых из Интернета. При этом они великолепно могут спорить, доводя оппонента до белого каления, легко оперируя множеством ссылок. Признаться, в подобном споре я всегда проигрываю. Но и отмалчиваться, наблюдая, с каким непередаваемым апломбом самоутверждаются эти личности, я также не могу. А потому отвечаю им единственно доступным мне способом. Практикой и реальным воплощением предмета спора. И коль скоро это ничуть не противоречит демонстрации нового образца, то отчего бы не воспользоваться этим случаем? Недавно я наткнулся на утверждение одного умника, которое гласило, что выстрелить из кремневого оружия под углом уже в семьдесят градусов невозможно. Он заявляет, и есть те, кто его поддерживает, что порох с полки неизменно просыплется. Посмотрим. Мужчина перевернул пистолет кресалом вниз, нажал на спуск и… Хм. Выстрел. Замедленная съемка. Удар кремня по кресалу, искра, просыпающийся вниз, но все же воспламеняющийся порох и собственно выстрел. Случайность? Поворот барабана вручную (механизм поворота на оригинале отсутствовал, потому и тут его нет). Взвод курка. Возврат кресала на место с одновременной досыпкой на полку пороха. Вновь опрокидывание револьвера и выстрел. Операция повторяется еще три раза. – Итак, дорогие мои, пять камор и пять выстрелов, которых не должно было случиться ни при каких обстоятельствах. Кстати, пока ни одной осечки. Давайте попробуем зарядить револьвер и пострелять еще. Мужчина довольно сноровисто зарядил барабан. Заметно, что упражнялся он не раз и не два. Сноровка и навыки видны сразу, несмотря на ускоренную прокрутку. Никакой суеты, четкие, выверенные движения привычного к данному оружию человека. Следующий барабан он отстрелял также из перевернутого ствола. И вновь ни единой задержки при стрельбе. И еще четыре барабана из нормального положения. Осечки случились дважды на двадцатом и двадцать пятом выстрелах. Для устранения проблемы было достаточно слегка почистить кресало и затравочный канал от нагара. И все говорило о том, что если бы это сделали заблаговременно, то осечек вообще не случилось бы. – Что ж, друзья, очередной миф диванно-интернетных теоретиков развенчан. Подписывайтесь на канал. Обещаю, впереди нас ожидает еще очень много интересного. И те, кто со мной в течение последних четырех лет, могут в этом меня поддержать. До следующих встреч. Рогозин не без удовольствия досмотрел смонтированный ролик. Ноутбук стоял именно на том столике, что был на экране монитора. Разве что сейчас на нем нет ни одной железки. Оторвал взгляд от экрана и перевел его на темноволосую девушку лет двадцати. Та, в свою очередь, лучась самодовольной улыбкой, протянула перед собой раскрытую ладонь. – Папочка, с тебя причитается, – весело прощебетала она. – Господи, куда катится мир. Даже родная дочь готова помогать своему родителю только за отдельную плату. – Ты сам всегда говорил, что любой труд должен быть оплачен. – Ну-у, мало ли что я говорил. Могла бы отцу и скощуху сделать. – А я предлагала научить тебя монтировать ролики. – А снимать я тоже сам себя буду? – Большинство твоих соратников по цеху именно так и делают. И вообще у тебя в мастерской есть помощники, которые в немалой части и снимают процесс производства. Меня ты зовешь только для съемки демонстрации и монтажа, – резонно возразила девушка. – Да ну их, эти компьютеры. Я же в них ни уха ни рыла. Даже толком не могу объяснить разным умникам, насколько они не правы. – Это потому, что им плевать на любые доводы. Даже твое видео их ни в чем не убедит. Для них ведь главное процесс. А что до компьютера… Папочка, я тебе просто поражаюсь. Имея в распоряжении только простейшие инструменты, с нуля поднять свою мастерскую. Разобраться в старинных технологиях, практически методом тыка придумать свои. И не разобраться в том, как нужно пользоваться простейшей программой. – Все сказала? – с притворным недовольством буркнул Рогозин. – Все, – с наигранным раскаянием выдохнула девушка. – Сколько? – Пять, – скромно потупившись, выдала она. – Э-э, девушка, а это не слишком? – Мне еще платье нужно купить. Ты обещал, – обличительно заявила дочка. – А. Ну да. Было такое. Ох лиса. Веревки из меня вьешь. – Это еще что. Погоди, младшие уже на подходе. Вот что правда, то правда. Две младшие дочери обещали быть куда более требовательными. Нет, валяться по полу и закатывать истерики они, разумеется, не станут. Не глупые. Пусть и малолетние. Видят, как действует старшая сестра. А потому будут штурмовать крепость своим обаянием. А его у них с избытком. Получив затребованное, дочка чмокнула отца в щечку и, помахав ручкой, поспешила оседлать свою «Калину». Рыкнула двигателем и, лихо развернувшись, брызнув мелкими камешками, вылетела со двора. Вот же егоза! Впрочем, раздражение Рогозина очень быстро сошло на нет. И сам неоднократно наблюдал со стороны, как она ездит в городе, и знакомые рассказывали. Пофорсить, конечно, любила, молодость, но голову при этом не теряла и всегда помнила, где это возможно, а где лучше попридержать лошадей. – Ох, Машка! Огонь-девка! – раздался молодой задорный голос от двери мастерской. – Витя, ты губу-то закатай. Не про твою честь девочка, – уложив ноутбук в кейс и обращаясь к парню, припечатал Рогозин. – А что такого, Иван Степанович? Вы же сами говорили, что не видите ничего зазорного в том, чтобы вашим зятем стал простой работяга. – Я и сейчас подпишусь под каждым словом. Вот только к тебе это не относится. Потому как ты кобель, и никакая женитьба тебя не остановит. – Можно подумать, вы сами никогда и ни в жисть. – И когда, и в жисть, но иногда. А у тебя это чуть ли не смысл жизни. – Осуждаете? – Нет. Но и чтобы моя дочка ревела в подушку, пока ты по чужим койкам скачешь, тоже не хочу. Поэтому дыши ровно и смотри в другую сторону. Уяснил? – А если… – Витя, ноги вырву. А ты знаешь, попусту лаяться я не привык, – боднув его злым взглядом, срезал Рогозин. – Все, Иван Степанович. Я все понял. Не сказать что его работодатель был таким уж грозным самодуром или без царя в голове. Вовсе нет. Добрую шутку он любил и только приветствовал. С легкостью позволял подтрунивать над собой, не всегда находясь с остроумным ответом. Но когда речь заходила о семье, к шуткам относился строго. – Ну а раз понял, перекур закончился. За работу. – Рогозин отвесил пареньку легкий подзатыльник, придавая нужное направление. В дверь мастерской конечно же. Сам прошел следом. Вот сейчас пристроит кейс в своей конторке, и тогда можно приступить к работе. Он с двумя помощниками сейчас был занят созданием реплики револьверного карабина все того же Коллиера. Основные части и механизмы практически идентичны с короткостволом. Еще нашлись бы на них и покупатели. Дороговатая все же игрушка получилась. Но зато сколько удовольствия доставило создание этих образцов. И вообще у него принцип. Как только изготовил очередную реплику, обязательно сделать минимум десять единиц. Рано или поздно они все одно найдут своего покупателя. Зато закрепляются навыки и отрабатывается технология производства. И если последуют дополнительные заказы, то все пройдет куда как проще и легче. Ведь они берутся даже за изготовление единичных экземпляров. Могут и с нуля начать, под заказ. Причем это ни в коей мере не скажется на цене. В зависимости от образца она колеблется от трехсот до тысячи евро. Но не дороже. К примеру, оригинал этого револьвера стоит порядка четырнадцати тысяч евро. По расценкам мастерской «Самоделкин» реплика обойдется в тысячу. Все же конструкция достаточно сложная, а у них нет ни одного современного станка. Только то, что имелось или могло бы быть в начале девятнадцатого века. Иначе весь интерес теряется. Даже здание мастерской построено из самана по обрешетке из двойного плетня. Разве что окна довольно большие и с нормальными стеклами, без каких-то там пузырей и тому подобной экзотики. Ну и пол залит бетонной стяжкой. Так просто чище и светлее. Из электричества есть освещение, нечего глаза ломать. А все начиналось как хобби. И если хотите, то таки да, от безделья. Ну не знал Рогозин, чем себя занять. В зарабатывании денег ради заработка смысла он не видел. Ему для жизни много-то и не надо. Главное, чтобы семья не бедствовала. А в остальном… И дочка его сегодня вполне завидная невеста, и две младшенькие не выйдут бесприданницами. А он наконец занимается тем, что ему интересно. Хм. Ну, во всяком случае, на данном этапе. Как оно обернется дальше, будет видно. У него вообще случаются заскоки, когда он бросается во что-то новое, как в омут с головой. А потом охладевает. Правда, историю он всегда любил. Но, как говорится, от сумы и от тюрьмы лучше не зарекаться. Рогозин в очередной раз осмотрелся, и на душе потеплело. Любимое дело, увлеченность и азарт. Что еще нужно для полного счастья? Семья? Так она у него есть, и в полном порядке. Правда, мастерская приносит лишь символический доход, только-то что не в минусе, ну еще и детишкам на молочишко. Ивану не раз прямо говорили, что он попросту мается дурью. Да только он отмахивался от всех этих мудрецов. А то как же, он, конечно, дурак, потому что тратит время на детские игры, а они умные и взрослые, зарабатывают большие деньги и могут себе позволить за ночь слить в карты парочку миллионов. И тут никакой фигуры речи. Вообще-то у Рогозина с заработками все нормально. Есть автостоянка с мойкой, сервисом и кафе. Есть здание, арендуемое банком. Копейка капает исправно. Причем настолько, что, по скромным запросам их семьи, имеется еще и какой-никакой жирок, как в рублях, так и в виде валютного счета. Память о дефолте девяносто восьмого из его поколения вот так просто не выветрится. Кто-то благодаря случаю или вовремя полученной информации сумел приподняться. Кто-то ухнул вниз, да так и не оправился. Да и четырнадцатый год показал себя во всей красе. Так что часть средств Рогозин все же предпочитал держать в валюте. Но так было не всегда. В теперь уже далеком девяносто пятом, когда полыхала первая чеченская, его призвали в армию. Варианты отмазаться конечно же были. В те годы за деньги можно было решить буквально любую проблему, вопрос сводился только к цене. Но у его родителей денег на «белый билет» не оказалось. А потому пришлось обряжаться в форму. Были такие, что оставались служить неподалеку от дома, их война обошла стороной. Стоило дешевле решения вопроса в военкомате, но родители не потянули и это. Так что уже через три месяца восемнадцатилетний Ваня отправился на войну, как говорится, и за себя, и за того парня. Поначалу было страшно. Так страшно, что он сидел в теплушке, забившись в угол, как испуганный мышонок. В животе поселился ледяной холод, который никак не желал оттуда уходить. Парни из его взвода чувствовали себя ничуть не лучше. Правда, была парочка балагуров, которым, казалось, сам черт не брат. Все хорохорились и балагурили. Ваня, глядя на них, чувствовал себя каким-то неполноценным. А еще было невероятно стыдно из-за обуявшего его страха. Конечно, мнение окружающих дорогого стоит. Но куда важнее твоя собственная самооценка. Выглядеть достойно в чужих глазах не так уж и сложно, а вот обмануть самого себя невозможно. Но в первом же бою все встало на свои места. В принципе это и боем-то назвать нельзя. Так, обстрел и не более. Их колонну обстреляли с довольно большой дистанции, эдак метров с четырехсот. Не близко. Били из пулемета и автоматов. И так как метили в тенты грузовиков с личным составом, жертв избежать не удалось. Иван вывалился из кузова остановившегося грузовика и со страху начал палить куда-то в сторону, откуда время от времени летели трассеры. Стрелял, стоя на колене. Высаживая магазин едва ли не одной очередью. Сам не заметил, как расстрелял все четыре магазина. Как не видел и того, что нашлись еще горячие и глупые головушки, вот так же открыто стрелявшие по противнику прямо с дороги. Был даже один, что стоял во весь рост и, матерясь, от пояса стрелял из ручного пулемета. В белый свет, как в копейку, ясное дело. Если бы среди нападавших был хоть один завалящий снайпер, то положил бы их всех. Но поначалу парни этого не поняли. Были уверены, что именно они отогнали нападавших. Хотя в действительности сделали это старослужащие, которые довольно грамотно распределились вдоль дороги и вели по бандитам интенсивный прицельный огонь. Вечером старички всем отчаянным набили морды. Просто так и без затей. А, нет. При этом они приговаривали, мол, пригибаться надо, дурни стоеросовые. Потому как дома ждут родители и девушки, и нечего собой удобрять землю, пусть она и мать родная. После экзекуции парням с побитыми лицами поднесли по двести граммов водки. Так сказать, поздравили с боевым крещением и похвалили за то, что не праздновали труса. Вот поди пойми их. А двое балагуров едва не обделались от страха. Они до конца службы так и проходили в чмырях. Правда, выжили оба, чего не сказать о многих других. Кто-то так и остался в чеченской земле. Кто-то отправился домой в цинковом гробу. Другие перешли на инвалидность. А чья-то судьба до сих пор неизвестна. Однажды, уже перед самыми Хасавюртовскими соглашениями, Ивану довелось пристрелить самого натурального негра. Снайпер, мать его за ногу. Регулярно обстреливал их блокпост. Троих отправил в госпиталь. Но когда убил Димку Немова, взводного заводилу, с которым успел сдружиться, у Ивана сорвало крышу. А как еще назвать то, что он самовольно и в одиночку отправился выслеживать этого стрелка. К тому моменту он уже успел хватить лиха столько, что десятку на всю жизнь хватит. Вот так ему везло. Случилось и в рукопашной сойтись, спасибо саперной лопатке, которую он теперь неизменно затачивает. А потому страха в нем как такового уже не было. Ну не то чтобы совсем. Просто, насмотревшись на смерть в самых неприглядных ее проявлениях и походив рядышком, не раз ощущая на себе ее дыхание, он стал относиться к ней как к чему-то неизбежному. Жить, конечно, хочется, но и от смерти никуда не уйти. А посчитаться с проклятым чехом за смерть друга хотелось до зубного скрежета. Н-да. Оказался негром. В принципе Ивану повезло. Причем конкретно так. Что ни говори, но спецназовцем за время службы он так и не стал. С трупа, помимо пачки документов и оружия, он взял еще и десять тысяч долларов. Понятия не имел, настоящие ли они. Но решил не показывать и припрятал куда подальше. Как же было трудно сохранить эти деньги до самого дембеля, чтобы никто про них не прознал. Только уже на гражданке выяснил, что не зря берег эту пачку долларов. Ну и применение им нашлось практически сразу. Один его товарищ занимался тем, что гонял машины из Германии. Вариант практически беспроигрышный. Разве что ему нужен был компаньон. Все же ездить в одиночку с большой суммой как-то не очень. А с прежним напарником они рассорились. Словом, когда Иван подошел к нему за советом, куда можно выгодно вложить валюту, тот недолго думая предложил присоединиться к нему. Рогозин для порядка почесал в затылке и согласился. Пока Андрей продавал очередную свою машину, Ваня успел оформить загранпаспорт и был готов к поездке. Первый рейс оказался весьма удачным. За вычетом накладных расходов и даже притом, что продал машину несколько дешевле, чем ее оценивал Андрей, Рогозин заработал полторы тысячи долларов. И пока компаньон продавал свой автомобиль, рванул по новой в Германию. После войны Рогозин и вовсе ничего не боялся. Он вообще пребывал в уверенности, что на гражданке особых угроз нет. За полгода успел пригнать и продать шесть машин. Потом нанял одного парнишку и стал гонять по две машины. За год, с учетом всех расходов, он превратил свои десять тысяч долларов в тридцать. А что такого? Молодой, холостой и целеустремленный. Машины у него буквально выхватывали из рук те же перекупщики, которые, считай, жили на авторынке. Тот же Андрей зарабатывал чуть меньше, но катался за границу вдвое реже. Но Иван предпочитал зарабатывать за счет оборота, пусть и приходилось ради этого помотаться. А потом ему надоело. Как-то разом разонравились все эти поездки и вечное пребывание за рулем. Компаньон и нанятый водитель были разочарованы планами Рогозина, но тот остался непреклонным. Решил остепениться. Как раз в это время ему подвернулся вариант прикупить небольшой участок пустыря возле одного из микрорайонов. Причем повезло, цену особо не ломили. Ну и еще удачно вышло, что успел оформить все бумаги, потому что следом грянул дефолт, и недвижимость с землей рвали из рук по совершенно неприличным расценкам. Но попытка отобрать у него участок не увенчалась успехом. Все было оформлено в соответствии с существовавшим законодательством. Впрочем, особо прессовать никто не стал. Ни к чему. Это сегодня в городе с участками тяжко. А тогда простора еще хватало. Попытались. Не вышло. Ну и ляд с ним. Один черт, деньги у тех, кто торопился вложить дешевеющие рубли в недвижимость, закончились быстрее, чем городские активы. Да и участок его, положа руку на сердце, вовсе не был особо привлекательным. На оставшиеся деньги меньше чем за год Рогозин выгородил и облагородил автомобильную стоянку, поставил небольшое здание, в котором разместил мойку, кафе и автосервис. Кстати, благодаря этому приобрел некую популярность у местных жителей. Причем в положительном плане. Автовладельцы из микрорайона получили возможность оставлять свои машины в полной безопасности. А мамашам и бабушкам достались разгрузившиеся от автомобилей дворы. Поначалу сам работал в сервисе, благо имел за спиной техникум и специальность автослесаря. Получалось неплохо. Правда, вскоре крутить гайки надоело, и Рогозин сдал мастерскую в аренду. Выходило меньше, чем если работать самому, но зато стало куда как проще и вольготнее. Женился. Родилась Маша. Когда полностью встал на ноги, появился рэкет. Не мудрствуя лукаво и засунув чувство ложной гордости в самый дальний угол, написал заявление в милицию. Пришлось, конечно, единовременно отстегнуть, дабы стимулировать работу органов правопорядка. Но зато вопрос закрылся сам собой. Все эти блатари даже в девяностые не горели желанием связываться с милицией. И россказни насчет их всесилия россказни и есть. Просто речь тут не о трясущихся гаишниках и сопливых пэпээсниках. Потом грянула вторая чеченская, и Иван не смог устоять. Рванул по контракту. Смешно сказать, но заела его тоска. Захотелось встряски и адреналина до самых краев. До трясучки захотелось. Два года по контракту, а потом вновь на гражданку. Где ровно год наслаждался покоем и ничегонеделанием. Автостоянка под управлением супруги приносила постоянный доход. Не сказать что огромный, но они не бедствовали. И по Европе поездили, и на Карибах побывали. А потом на горизонте появился один знакомый. Было дело, Ивану с парнями еще на срочке довелось отбить у боевиков одного мужика. Тот отблагодарил их ровно так, как они того и попросили. Выкатил им выпивку. Только вместо ящика водки подогнал двадцать литров настоящего кизлярского коньяка, сдобрив дорогой закуской. Н-да. Это они тогда здорово продешевили. Минимум по пять кусков баксов могли получить. Ну да чего теперь-то. Но вот Ивану тот случай все же аукнулся. Дядька теперь занимал должность начальника службы безопасности весьма солидного банка. И как раз подыскивал в их городе помещение для очередного филиала. А встретившись случайно с Рогозиным, предложил ему поработать вместе. Смысл сводился к тому, что в течение полугода Рогозин должен был предоставить здание, соответствующее всем требованиям. И он это сделал. Взял кредит в том самом банке под щадящий процент и не без протекции безопасника. Выкупил полуразвалившийся дом постройки конца девятнадцатого века в хорошем местечке. Просто в очередной раз повезло. Напрягся, отремонтировал и успел к назначенному сроку. Правда, часть арендной платы шла откатом безопаснику, а остальная сумма полностью уходила в счет погашения кредита. Но Рогозина это вполне устраивало. На жизнь все так же хватало автостоянки. Случись банк откажется от аренды, у него оставалось полностью оснащенное здание, стоимость которого сильно превышала сумму кредита. Но ничего внезапного не случилось. За пять лет Рогозин успешно погасил кредит, и доход их семьи вдруг резко увеличился раза эдак в три. Нормально, чего уж там. Если не считать того, что его вновь начала одолевать скука. Чтобы унять зуд, Рогозин катался на рыбалку в Сибирь. Даже пристраивался к черным старателям, мыл золотишко. И причина тут, понятно, вовсе не в деньгах. Хотя да, его девочки теперь носили украшения из металла, добытого и очищенного им самолично. Когда ездил мыть золотишко, пристрастился к чтению. А что еще делать в лесу? Ну не с букетом же полевых цветов отправляться на свидание к медведице. Кстати, несколько раз встречались. Правда, никто косолапых не трогал. Разве что пальнули пару раз в воздух, когда нашелся один особо ретивый. Оно ведь как – и шкура летом не та, и проблемы никому не нужны. Тут и без того из-за золотишка головка бо-бо. И при таких раскладах вешать себе на шею еще и браконьерство… В общем, лишнее это, и весь сказ. Словом, подсел Иван на фантастику, в жанре всяких там попаданцев и засланцев. Ну и как водится в таких случаях, коль скоро ты читаешь книги в электронном виде, то и различных форумов тебе не избежать. Оно само получится. А дальше все просто. У любого есть свое мнение, и ошибки автора неизменно подмечаются. Только одни читают и получают от этого удовольствие, другие же указывают на эти самые ошибки. Ну и тролли среди них не редкость. Иван не смог отмалчиваться – начал отстаивать свое мнение и поучать дуболомов, считающих себя великими умами современности. Вот только, как выяснилось, спорщик из него никакой. Не в том плане, что его быстренько разубеждали. Просто отстоять свою правоту для него оказалось практически нереально. Это насколько же людям скучно, коль скоро они готовы спорить сутки напролет, доводя тебя до белого каления и засыпая множеством ссылок на источники со скоростью пулемета Максима. Вот тогда-то Рогозин и решил доказать свою правоту не словами, а делами. А что, времени свободного у него хоть отбавляй. Водку пьет в строго умеренных количествах. В азартные игры не играет, считая это глупостью. Бегать по бабам? Нет, он, конечно, не святой, но и не как его помощник Виктор. Оборудовал дома слесарку и начал там творить разную мелочовку, тыкая интернетных умников в их тупость. А четыре года назад сцепился с одним умником-форумчанином под каким-то безымянным ником. В сущности, Ивану на него было плевать. Главное, что интерес пробудился. Нашел все в том же инете парочку единомышленников из своего города. Правда, оба ему в дети годятся. Ну да у каждого свои недостатки. Жена поначалу надулась. Но потом махнула рукой. Ну в самом деле, чего ей не хватает? В доме достаток. А то что муж чудит? Ну вот такой он. Зато ради семьи в лепешку разобьется. Все началось с покупки полуразвалившегося домовладения, у которого было только одно привлекательное качество. Во всяком случае, на взгляд Ивана. Огород выходил на не такой уж и высокий берег быстрой реки. Потом вместе с помощниками, имея самый минимум инструментов, они начали воплощать идею Рогозина. Тем более что он им положил вполне нормальную заработную плату. Сначала поставили сыродутную печь. Рогозин завез грузовик руды. Березовые дрова, из которых они выжгли уголь. И процесс пошел. Первое кричное железо. Первая кованая сталь. Первая тигельная плавка. Первый… булат. Вот так вот все кучеряво. При всем обилии сведений в Интернете информацию пришлось собирать буквально по крупицам. Сколько же в этой Паутине откровенного шлака, одному только богу известно. Немало сведений он почерпнул из видеороликов энтузиастов и мастеров. Кстати, к одному из таких специально ездил поучиться уму-разуму. Тот выкладывал видеоролики о себе, но больше в качестве рекламы. Заинтересован в продажах, что тут еще скажешь. Иван хотя и не имел подобной заинтересованности, тем не менее регулярно выкладывал ролики со своими успехами. Ну а для чего еще он все это затеял? Вот как-то так загорелся и теперь не знал удержу. К тому же если обычным блогерам приходилось тратить на это личное время, то у Ивана его было более чем достаточно. Да он в мастерскую, которая у него вроде бы для души, как на работу ездил. Потом появилось водяное колесо, благо горная речка и не думала перемерзать зимой, да и серьезных морозов у них не случалось. Затем поставили конвертер Бессемера. Не промышленный, разумеется, а скромненький такой, на четверть куба. Им и этого за глаза. Заодно переделали плавильню, так чтобы теперь получать чистый чугун. Эдакая махонькая домница. Стали у них теперь еще на пару лет беспрерывной работы. Конвертер и печь укрыты под навесом. Но какое это имеет значение? Если понадобится, то запустят. С их объемами тут ничего особенно сложного нет. Хорошо все же, что Иван решил не ограничиваться строительством кузницы, а поставил просторное помещение. Конечно, со строительством пришлось поднапрячься. Строили-то своими силами. Ну разве что подтянули в помощь таджиков, уж больно много черной работы. Но ничего. К зиме вполне себе управились. Завели в здание привод от водяного колеса и продолжили работать в полное свое удовольствие. Через год пришлось переделывать колесо. Прежнее уже не тянуло все механизмы и станки, которые они запустили. Тут тебе и механический молот, и поддув горна, и пара-тройка токарных станков как по дереву, так и по металлу, и сверлильный станок. Да много чего еще. Три года назад Иван открыл ООО «Самоделкин» и сумел получить сертификат на производство макетов старинного оружия. Обошлось недешево. Но все же получилось. Узнав о том, что в России можно владеть гладкоствольным дульнозарядным оружием без каких-либо разрешений и лицензий при наличии одного лишь сертификата от производителя, он тут же загорелся этой идеей. До этого они с парнями делали только клинки. Пусть и из хорошей стали, но все же без заточки, для собственной коллекции. Ну или ножи для личного пользования. Подумать только, у Рогозина и его соратников даже топоры дома были из булата. Но теперь все изменилось. Пришлось побегать по инстанциям, подмазать там, прикормить тут. Признаться, он даже не надеялся, что удастся отбить все траты на эту затею. Жена откровенно негодовала. Мало того что муж содержит двух дармоедов, так еще и фирму, от которой толку не предвидится, зато платить родимому государству приходится ой как немало. Но надо отдать ей должное, злилась она молча, без скандалов и ничуть не мешая процессу. Признаться, втайне Рогозин все же надеялся, что, когда все заработает, их буквально завалят заказами. Удовольствие удовольствием, но пока от разросшейся мастерской одни убытки. На деле же выходило не очень. Каждое наименование, производимое в мастерской, должно быть сертифицировано. И это финансовые вложения. Он должен платить налоги, и вновь траты. А как ни многочисленны на просторах инета желающие приобрести нечто эдакое, в реале мало кто шел дальше слов. В какой-то мере спасало разрастающееся и набирающее обороты движение ролевиков. Но их интересовали по большей части простые образцы. То есть дешевые, дабы хватило войти в образ. Да и то не сказать, что заказов было особенно много. Как, впрочем, отсутствовало и желание становиться к станку, чтобы клепать стандартные модели. Опять же сказали свое веское слово кризис и резко упавшая покупательская способность населения. Вот и получалось, что в основном продукция шла на склад. И если бы Рогозин ставил перед собой цель получать прибыль, то он явно выбрал не то направление. Но все дело в том, что ему это нужно для души, а не для заработка. Его помощники помимо удовольствия имели еще и солидную заработную плату. А стоило задумке выйти на самоокупаемость, пусть и впритирку, как тут же успокоилась и жена. Словом, все были довольны… Рогозин остановился в дверях и окинул взглядом мастерскую. Или скорее цех, все же шесть метров в ширину и два десятка в длину. Не хухры-мухры. Впрочем, внутреннее помещение покороче, чем по наружным стенам. Справа от входа имеется еще одна дверь. За ней склад готовой продукции. Напротив входа небольшая конторка, на стене которой устроен стенд их трудовой славы. На нем закреплен тот самый минимум современных инструментов, с которыми они начинали свою работу. В домашней-то мастерской у Ивана весь инструмент современный, причем отличного качества. А вот здесь все только собственного производства, от кувалды и до самого мелкого сверла. Влево пошел собственно цех с различными станками. В самом дальнем конце расположилась кузница. Вот уж где не случается простоев. Редко какой день обойдется без разведенного в горне огня да без звонкого перестука молотков с гулким уханьем механического молота. Жидковато пошло племя людское, где теперь сыскать настоящего молотобойца? Прошел в конторку. Вновь извлек ноутбук. Включил и начал заливку ролика на видеохостинг. Процесс небыстрый, поэтому ожидать окончания не стал. Подвязал фартук из толстого брезента. Надел нарукавники, перчатки – и на выход. Работы на сегодня с избытком. Проходя мимо второго помощника, Ильи, посмотрел, чем тот занят. Тот как раз сверлил затравочные отверстия на очередном барабане. Хитро так сверлил. Не насквозь, а примерно с миллиметр не досверливая. Тут много ума не надо: вооружись обычной дрелью, тонким сверлом и закончи начатое. Вот и получишь стреляющий образец. А без завершенного затравочного отверстия это самый обычный макет. Они поменяли барабан даже на образце, который фигурировал в ролике. Захочет хозяин рисковать, пусть доводит оружие до нормального состояния самостоятельно. Нет – тогда может им любоваться. С кремневыми ружьями все куда как проще. Те идут полноценно готовыми к использованию. А вот с пистолетами приходится мудрить, балансируя на грани дозволенного. – Как дела, Илья? – Нормально, Иван Степанович. Последний барабан досверливаю, – отрываясь от работы, сообщил парень. – Как закончишь, берись за кресала. – Помню. Иван Степанович, а когда мы за отливку пушки возьмемся? – спросил Илья. – Хм. Заказов вроде бы нет, – задумчиво помяв подбородок, отозвался Рогозин. – А что, давай как закончим с карабинами, сразу возьмемся за пушку. Зря, что ли, я несколько дней обхаживал сталелитейщиков. Оставив Илью, глянул в сторону Виктора. Тот сосредоточенно колдовал над станком, зарядив в него заготовку под ствол. Ну и пришлось же им помучиться с этим станком, пока наконец сумели довести до ума. С точностью, конечно, вышел полный швах. Ее на таких станках особо и не добьешься. Но хотя бы сам процесс глубокого сверления удалось наладить, уже хорошо. Еще в самом начале несколько стволов отковали. Надо сказать, адова работенка, даже с учетом использования механического молота. Так что на нескольких образцах и остановились. Сам процесс попробовали, прочувствовали, и в сторону этот метод, потому как неэффективен. Сверлить куда сподручнее. Правда, хватило трудностей и с самим станком, и со сверлами, и с подачей масла самотеком. Но ничего, управились. Жаль только, калибр стволов меньше одиннадцати миллиметров никак не получался. Ну да они не в претензии. Чуть дальше стоит махина – станок для проделывания нарезов. Нет, они закон не нарушают. Ну почти. То есть несколько стволов с нарезами конечно же изготовили. И даже отстреляли их. В том числе и на револьвере Коллиера. Но после удовлетворения собственного эго поспешили их демонтировать, почистить и определить на склад. Изготовление самого по себе нарезного ствола – вовсе даже не преступление. Зато и сами сделали, отработав технологию, и показали народу, как оно может быть. Иван прошел еще дальше. Ему предстоит отковать десяток верхних пластин, с помощью которых ствол будет крепиться к казенной части и прикладу. У этого образца, что револьвера, что карабина, рамка как таковая отсутствует. Вообще-то серьезный такой недостаток, сказывающийся на прочности всей конструкции. Но они ведь делают точную копию существовавшего образца. Вот и приходится компенсировать это сталью такого качества, о котором в те времена не могли и мечтать… Когда они начинают что-то новое, то могут засидеться в мастерской и за полночь. Новое оно всегда притягательно и увлекательно. Когда же головоломка разгадана, инструмент приготовлен, процесс отлажен и приходит черед простой механической работы, азарт пропадает. Поэтому и задерживаться особого желания нет. Опять же помощники – молодые и неженатые ребята. Найдут где провести время с куда большей пользой. Что же до самого Ивана, так ведь нельзя все время предаваться удовольствиям. Нужно еще помнить и об обязанностях. Например, перед семьей. Ждут его дома. Всегда ждут. Да и не сказать, что ему самому не нравится посидеть с близкими и посмотреть какой-нибудь семейный фильм. Только без пальбы и не бесконечное мыло. Вот и сегодня они закончили в семь. Нормально поработали, чего уж там. Все указывает на то, что через пару дней партию карабинов они победят. А там, если не найдется какой особый заказчик, можно будет браться и за отливку пушки. Они уже имели подобный опыт, но отливали тогда все же чугунную пушку. А еще отлили целую кучу разных сковород, чугунков, утятниц, скороварок. Раздали потом родным и знакомым. Те до сих пор нарадоваться не могут. Хм. Вообще-то Рогозин и сам весьма даже жалует, когда жена готовит на чугуне. Что ни говори, а вкус у давно известных блюд получается весьма своеобразный. К примеру, он не любитель плова. А вот стоит приготовить его на чугуне, как за уши не оттянешь. Выехал с тихой улочки. Глянул по сторонам. Никого. Вывернул руль вправо и вдавил педаль акселератора. Коробка-автомат сработала именно так, как и должна была. То есть проигнорировала педаль, вдавленную в пол, и «кореец» плавно тронулся с места, входя в поворот. Н-да. Мощности двигателя явно маловато для особой резвости. Впрочем, Иван об этом даже и не подумал жалеть. Еще чего не хватало. Если бы он хотел чего иного, то купил бы другое авто или хотя бы механику. Нет, его все вполне устраивает. Просто отчего-то вдруг вспомнилась дочь, которая сегодня не без лихости сорвалась с места. Накатывает порой детство, хочется полихачить. Скорость пятьдесят. Поворот с густой растительностью на обочине. Привычно сбросил до сорока. Видимость на этом участке так себе. Никакая, одним словом. Поэтому из-за поворота появляешься, как чертик из табакерки. Зимой еще ничего, листвы на кустах нет. А вот с весны начинается. И ведь никто не озаботится тем, чтобы убрать это безобразие. Впрочем, и пешеходы тут не ходят… Иван резко крутнул руль влево и, не трогая педаль тормоза, въехал в высокий бордюр на противоположной стороне дороги. Тормозить не стал, боясь, что машину в повороте может занести даже на такой скорости. А тогда уж она приложится задним крылом. Ребенку ведь много не надо. Вон он в зеркале заднего вида. Стоит мальчуган лет четырех, выпучив от страха глазки, замер на месте, словно истукан. И как таких оставляют без присмотра?! Ну где эта чокнутая мамаша?! Мысли текли как-то сами собой. Плавно. Рогозин даже особо не нервничал по поводу произошедшего. Подумаешь, отдаст машину в ремонт. Похоже, передней подвеске кирдык. Ничего страшного. Дочка повозит в мастерскую и обратно. А то и вовсе на велосипеде педали покрутит. Пожалуй, так и поступит. Оно и для здоровья полезно. Хотя с его увлечением он и думать забыл об избыточном весе. Еще подумалось о несработавшей подушке безопасности. Странно как-то. Удар-то вышел солидный. Вон как руки гудят. Упирался в руль всеми силами. Ну и ногами тоже. Они пусть и не гудят, однако слабость какая-то ощущается. А еще знакомый холодок зародился в животе и мурашки по спине табунами бегают. Н-да. О чем только не подумаешь. А между тем тело все делает само. Вышел из машины. Мальчонка все так же неподвижно стоит, прижимая к груди голубой в белую полоску резиновый мячик. И даже не моргает. Разве что нижняя губа трясется. Еще малость, и разревется. Вот секунду назад никого не было. И вдруг из переулка вынеслась черная, затонированная в хлам «Приора» с подрезанными пружинами. Участок дороги тут извилистый, но асфальт хороший. И этот урод, причем не факт, что молодой, вдавил педаль в пол. В поворот войдет минимум на семидесяти километрах. И ребенка он точно не видит. Ур-р-ро-о-од! Иван сорвался с места и, подбежав к мальчонке, только и успел что пнуть его ногой, отправляя в жидкие придорожные кусты. Ничего другого он просто не успевал. Потому что именно в этот момент бампер машины ударил его пониже колена, отрывая от земли. Мысль еще успела выхватить то обстоятельство, что с ноги слетела туфля. А это очень нехорошо, когда пострадавший теряет обувь. И ведь скорость не такая большая. Одновременно мир закрутился в каком-то сумасшедшем калейдоскопе. К лицу приблизилось лобовое стекло. Рогозин даже услышал звук удара головой… Глава 2 Молодой стрелец Уже готовый раскаленный клинок с шипением опустился в узкую и высокую емкость с маслом. Вокруг него тут же заплясали языки пламени. Наконец он погрузился в масло по самый срез рукояти, и языки пламени начали лизать парусиновые перчатки. Смысла и дальше медлить уже нет никакого, а вот подпалить перчатки очень даже можно. Поэтому кузнец поспешил выпустить практически готовую саблю и накрыть емкость крышкой. – Ну что, сынок, вроде получилось, – утирая пот со лба и добавляя тем самым разводы копоти, произнес дюжий мужик с окладистой бородой. – Ну, конечно, получилось, батя, – уверенно ответил крепкий парень. Отблески пламени горна плясали на мокром мускулистом торсе, частично скрытом кожаным фартуком. Не косая сажень в плечах. Но и не малец какой. А с годами обещает превратиться в дюжего мужика, не обделенного силушкой. Это заметно уже сейчас. Не всякому по силам весь день махать молотом. Не то чтобы без перерывов, но все же. Взгляни со спины, и сразу же надбавишь с пяток лет, а то и поболее. Но стоит заглянуть в его лицо, как тут же становится ясно, что это всего лишь юнец. А кто еще-то, коль скоро над верхней губой едва только пробивается светлый пушок? – Конечно, – передразнил его отец. – А ну как не вышло у меня ничего? – Да все получилось, батя. Не сомневайся даже. – Ох, Ванька, гляжу я на тебя да думаю, и в кого ты такой уродился? А главное, откуда все и взялось? – Да говорю же, в книжке вычитал. – И где та книжка? – Бать, а тебе не все равно? – Ты как с родителем разговариваешь? – с грозным видом надвинулся на сына кузнец. – Прости, батя, – тут же пошел на попятную парень. – Гляди у меня, Ванька, вот возьму розги, да так отхожу, что небо с овчинку покажется. А ну сказывай, где та книжка. – Нет ее, батя. – Это как это нет? – А вот так. Был тут один в Немецкой слободе, Фраем звали. Тонуть он как-то начал, а я вынул его из воды. Вот у него я ту книжку и увидел. Попросил почитать. Он дал, потому как благодарен был. А там та наука и была прописана. – И что же он о том не ведает? У него такое богатство в руках, а он ни в зуб ногой? – с явным недоверием произнес отец. – Так по-русски писано, – пожал плечами юнец. – А он по-нашему и говорит-то с трудом, а уж читать так и вовсе не умеет. – И на кой ему тогда та книга? – Так он собирает древние рукописи и книги. А эта древняя. Еще при Дмитрии Донском писана. – Складно у тебя получается. И немец тот уехал, и книжку увез, и знания только у тебя остались, – по-прежнему недоверчиво сказал отец. – И в чем моя вина? – искренне удивился парень. – А про тот молот, ну, механический, ты тоже в той книжке вычитал? – поинтересовался кузнец. – Нет, батя. Это я в Немецкой слободе подглядел. И ей-ей, зря ты отказался. Оно таким бы подспорьем обернулось, что ты раза в два быстрее работать смог бы. А то и я тебе подсобил бы, не только молотом размахивая. – Подсобил бы он. Ты только второй год как всерьез к наковальне подступился. По уму тебе еще не меньше пяти лет молотобойцем да подмастерьем отираться подле мастера. И уж потом поглядим, что из тебя выйдет. Если выйдет. Бывает ведь и всю жизнь в подмастерьях пробавляются, а толку никакого. А что до того молота, так Господом нашим заповедано хлеб свой добывать в труде тяжком. Все эти придумки, чтобы жизнь облегчить, от лукавого. Понял, сопля зеленая? – Понял, батя, – тихонько вздохнув, ответил парень. Он давно уже все понял. Ни при чем тут Писание. А вот жадность, или, если хотите, бережливость кузнеца очень даже при деле. На один молот нужно не меньше двух пудов железа, да столько же на наковальню. Меньше никак нельзя. Иначе получится как по интересному месту ладошкой. Да сколько-то понадобится на устройство механизма. Нужны штанги, оси, гвозди, клинья, шпильки. А все это ну никак не меньше еще одного пуда. Пять пудов железа влетает в пять с половиной рублей. И это притом, что годовое жалованье стрельца – семь. Вот и рассуждает кузнец, что незачем ему терпеть такие траты, коль скоро сынок дорос до полноценного помощника. В то, что благодаря механическому молоту он сможет брать больше заказов, кузнец не верил. Ерунда все это. Молот – он и есть молот. Не ленись, вот и будут заработки. Ивану оставалось лишь зубами скрипеть. И было отчего. Этот клинок у них уже второй. Первый же, пусть и в простых ножнах да с обычной рукоятью из деревянных накладок, обмотанных кожаной тесьмой, продали за восемьдесят рублей. Плевать на изукрашенность и самоцветы. Все это пыль в глаза. Булат сам по себе дорогой товар. Даже просто слиток весом в один фунт можно продать за двадцать рублей. А на саблю уходило три фунта. Ну и двадцатка набегает за работу. Знатно? Ну так если взяться за ту сталь без головы, то на выходе легко получить дерьмо на палочке. Так что работа того стоит. Вот и выходит, что деньги у отца есть. И на такой доход он ну никак не мог рассчитывать. Хорошо как за год в кузнице ему удавалось заработать десять рублей. Что греха таить, кузнецом он был посредственным. Все же полностью отдаваться этому ремеслу у него не получалось, потому как оно у него побочное. Стрельцам позволялось заниматься различными ремеслами в неслужебное время. А его у них не так чтобы и много. Раз в четыре дня стрельцы неизменно заступали в стражу и патрулировали улицы Москвы. Два раза в неделю проходили учебу на тренировочном поле. Летом, дважды по две недели, участвовали в маневрах. А если часть полка уходила в поход, так оставшимся и вовсе жизнь медом не казалась, потому как в нарядах сменяли друг дружку, поджидая возвращения остальных. Другой бы кузнец с таких заработков уж давно ноги протянул бы, потому как налог за подворье уплати, за кузницу отдай, да еще какой налог учудят, на постройку там храма или крепости какой. Иль, не приведи Господь, война случится, так на поход отстегни. Да мало ли. И что останется? Вот то-то и оно. Оно, конечно, на жизнь все одно хватало бы: если на службу не отвлекаться, то и заказов можно брать побольше. Но до знатных кузнецов отцу ой как далеко. И тут такое счастье. После того как прошлой зимой на голову парнишки свалилась огромная сосулька с крыши храма, его словно подменили. Нет, поначалу-то долго болел, думали, уж не поднимется. Даже соборовали. А он ничего, выкарабкался. И как будто без последствий. Н-да. Вообще-то не словно подменили, а именно что подменили. Последнее, что помнил из своей прошлой жизни Рогозин Иван Степанович, – это несущееся ему навстречу лобовое стекло «Приоры» и стук об него собственного черепа. Дальше темнота. Очнулся он уже в чужом теле и в совершенно ином мире. Поначалу-то все больше полагал, что находится в беспамятстве и это просто бред. Вот только уж больно реалистичный получился бред. Слишком реалистичный. Хорошо еще хоть психика была подготовлена. Спасибо фантастам из современности и его увлечению новоявленным течением в литературе. Словом, бред это или нет, Иван решил просто жить, а там вырвут его врачи из комы – и ладно. Окажется все по-настоящему, тем более нечего сидеть истуканом и ждать манны небесной. Перво-наперво задумал разобраться с телом, в которое угодил. И ничего не понял. Он сохранил свою прежнюю память, хотя прежние навыки пришлось осваивать заново. Да он даже ручку нормально держать не мог! Моторика движений совершенно другая. Да и нет тут ручек. Вместо них перья. И его предшественник едва мог читать по слогам, а писать так и вовсе не любил. Самого Карпова Ивана Архиповича, прежнего владельца тела, он совершенно не ощущал. Память его присутствовала. Иван мог ею пользоваться на уровне какой-то библиотеки. Сами по себе какие-либо события в его голове не всплывали. Но стоило, к примеру, посмотреть на какой-нибудь дом, колоду, колодец, да просто заступ, как тут же начинали выплескиваться все воспоминания, связанные с данным объектом. Лучше бы он обладал подобной способностью относительно собственной памяти. Ан нет. Она осталась прежней. То есть как у обычного человека – тут помню, тут не помню, а вот тут нужно поднапрячься… блин, нет, не помню. Итак, он оказался в теле сына стрельца Дмитриевского полка московского стрелецкого войска, по совместительству кузнеца. Ремесла среди стрельцов – дело вполне обычное. Оно вроде и жалованье, и хлебное довольствие, и освобождение от податей, и одежка от казны. А все одно не так чтобы сильно много получается. Нет, если одному или с женкой, то вроде и ничего. Но когда детишки по лавкам, то уже тяжко. Вот и пробавляются стрельцы разными промыслами. Недолго думая Иван решил быстренько поправить материальное положение семьи. С одной стороны, он этих людей не считал родными. Мало того, батюшка по имени Архип, мужик жадный, злой и завистливый, ему категорически не нравился. Матушка, женщина сердобольная, тихая и ласковая, конечно, Ивану импонировала, но все одно была чужой. Две младшие сестренки и братишка… Ну дети и дети. Разве что Митька все время заглядывал старшему в рот и норовил прицепиться хвостиком. И тем не менее никуда от семьи он деться не мог. Сбежать? Ну-ну. Далеко ли? Нет, если там собрался податься в тати какие, то милости просим. При его способностях, образе мышления и методах местных блюстителей закона он вполне сможет оставаться на воле сколь угодно долго. Вот только разбойничать не по нему. А по-другому – изловят без документов, и привет. В лучшем случае окажешься крепостным, в худшем – угодишь на каторгу. Есть здесь такой опыт, и труд каторжный очень даже распространен. Словом, коль скоро оказался прикован к семье, значит, нужно повышать ее благосостояние. Однако все его попытки нарывались на глухую стену непонимания со стороны отца. Хотел было воспользоваться кузницей… Н-да. Неправильное решение. Архип рассудил по-своему и приставил сынка к молоту, мол, коли оклемался, начинай помогать. Ну да, прежний Иван у отца был за молотобойца. Не в полную силу, все же мог бы и надорваться, но уже работал. Хотя чему тут удивляться. Здесь вообще взрослеют рано. Наконец он осмелился действовать тайком. И нацелился ни много ни мало на получение литого булата. Все вышло случайно. Увязался за отцом в Немецкую слободу на литейный двор. Отец с десятком, по служебной надобности, а он из простого любопытства. Вот там-то Иван и заприметил графит, который использовали для формовки отливок. А ведь он же используется и для получения булата по методу Аносова. Причем его не только в сам сплав нужно добавлять, но и тигель с его же помощью изготавливается. Обычная глина попросту не выдерживает нужной температуры, до которой разогревается сплав. Раздобыл тот графит Иван самым что ни на есть преступным путем. Попросту украл. Ну как «попросту». Пришлось потрудиться и попотеть как от страха, так и от тяжести уворованного. Но все же управился. Вместе с друзьями по детским играм оборудовали в лесном овраге небольшую мастерскую. Помучились, обустраивая простейшую тигельную печь. И вообще работать получалось урывками, да еще практически без инструментов. Добыть исходный металл также получилось лишь воровством. Причем не у отца. Понадобилась оружейная сталь, а у Архипа таковой не водилось. Не того полета мастер. Разве что его трофейные сабля, кинжал да тесак. Но с этим лучше не связываться. Как говорится, не воруй где живешь. Вот и пришлось навестить Бронную слободу. Ох и натерпелся же он страху! Вот когда лазил к англичанам, так страшно не было, как тут. Ну да справился. Дальше все как учили и как не раз делал. Еще там. В прошлой жизни. Так что никаких проб и ошибок. Разумеется, качество стали, чистота графита – все это оказывает свое влияние. Но все же срослось как надо, и на выходе получился слиток булатной стали весом около двух кило. Вот тут-то Ивану пришлось пуститься на хитрость и умыкнуть-таки из отцовской кузницы инструмент, когда тот ушел на дежурство. На время, само собой. С горем пополам вместе с товарищами они раскатали слиток в полосу, из которой потом нарезали заготовок на шесть ножей. С одной стороны, сабля она как бы и предпочтительнее, и вышла бы дороже. Но с другой – поди ее еще продай. Не исключен вариант, что обвинят в краже, да еще и привлекут по суду. Собственно, именно ради того, чтобы легализоваться, Иван и решил научить Архипа лить и ковать булат. А что? Батя кует булатные клинки, сынок торгует, да еще и цену не дерет. Ясное дело, умыкнул у отца. Но ведь это его трудности. Вот и выковывает Иван свои ножи втайне да втихую. От греха подальше. Для чего ему это? Так ведь не видел он себя и дальше в этой семье. Лишь дождется момента, чтобы можно будет вылететь из гнезда, так только его и видели. Первую саблю сын отковал сам. Понятное дело, пришлось батю уговаривать, чуть ли не умолять поверить ему. В результате жадность все же взяла верх и Архип согласился. Провели плавку. И не сказать, что кузнец с легким сердцем взирал на то, как сынок обращается с дорогой оружейной сталью, купленной за кровные, и с графитом, за который также было плачено звонкой монетой. Вот так вот. Вроде хочется заполучить и продать дорогой товар. Однако страсть как жалко уже потраченных денег. Пусть даже прибыль обещает многократно перекрыть расходы. Но все вышло так, как надо. Причем настолько, что Архип даже забыл удивиться тому, как ловко у Ивана получалось обращаться с металлом. А тот ворочал раскаленную болванку со знанием дела. Да и при дальнейшей обработке клинка проявил как знания, так и ловкость. Первый клинок пристроили с солидным прибытком. И вот теперь настал черед ковать отцу. У него получалось не так ловко, как у сына, но все же долгая практика обращения с горячим металлом не могла пройти просто так. Подумаешь, никогда не был оружейником. Основные навыки в него вбиты намертво. Тут главное – не запороть сталь и придать какую-никакую форму. Остальное можно уже довести с помощью точила и полировки… – Ну как, сынок? – достав клинок из емкости с маслом, спросил отец. – Нормально, батя. Теперь нужно разогреть и опустить, а там и за чистовую обработку можно браться. – Ишь каков. Отца поучаешь. – Прости, батя. – Да чего уж. Учиться оно никогда не грех. Угу. Оно вроде как и не грех. А с другой стороны, получается, что яйца курицу учат. Неудобно мужику. – Бать, ты иди, а я тут сам. Прогрею и подержу в печи. – Не годится. Пусть клинок обождет меня. Сам все сделаю. Чтобы накрепко науку усвоить. – Ясно. – Ладно. На сегодня все. Мне еще пару часиков поспать, да в ночь в наряд. – Бать, а можно я тут еще постучу? – Чего это ты удумал? Да и стемнеет уж скоро. Хватит уголь попусту жечь. Он, чай, денег стоит. Да и масло в светильниках не бесплатное. Давай сбирайся. Нечего тут одному делать. Вон лучше иди на гулянье. На санях покатайтесь. Уж весна, глядишь, скоро и снега-то не останется. Ну а что тут поделаешь. Не больно-то воспротивишься. По всем законам Иван сейчас во власти родителя. Убить он сына, конечно, не может. Тут же под судом окажется. Но вот избить, в том числе до инвалидности, очень даже имеет право. А доведись сыну на отца поднять руку, так тут не просто общество надвинется, на этот счет еще и закон имеется, и придется нерадивому сыночку отвечать по всей строгости. Обмылся, привел себя в порядок, да и подался на гулянье. И вернется только глубоко за полночь. А еще за это время, как стемнеет, опять с ребятами проникнет в мастерскую и умыкнет на время инструменты. Чтобы поработать в импровизированной лесной кузнице. К слову сказать, три ножа уже полностью были готовы. Бог даст, к завтрашнему вечеру закончит и четвертый. Останется только рукоять приладить… Как и ожидалось, выспаться не получилось. Ну не любил Архип ночные бдения. Да еще и в наряде придется провести время до следующего вечера, пока их не сменит другой десяток. Он с куда большим удовольствием продолжил бы работу над клинком. Удачный опыт сына не давал покоя. Хотелось как можно быстрее заполучить положительный результат. Только положительный. Иначе и быть не могло. Ну да тут ничего не поделаешь. Придется обождать. Служба. Когда Архип вошел во двор приказной избы полка, то два десятка, заступающие в наряд, уже практически полностью собрались. Стрельцы в свете факелов сбивались кучками. Те, что постарше, вели степенную беседу, молодые балагурили да подтрунивали друг над другом. Архип повел плечами. Ветер начал подниматься. Оно вроде и середина марта, и в то же время весной пока не пахнет. Нет, капель уже началась, вот только сегодня в ночь, пожалуй, завьюжит. Тут уж и подбитый мехом кафтан не больно-то поможет. Убрал с плеча пищаль и, взяв ее на изгиб локтя, направился к своим дружкам. – Архип Алексеевич, ты-то мне и надобен, – заприметив Карпова, окликнул его полусотенный, стоявший на освещенном слюдяным фонарем крыльце. – Ну так вот он я, Савелий Петрович, коли нужен, – удивляясь тому, сколь требовательно прозвучал голос начальника, отозвался стрелец. Хм. А что это рядом с ним стоит десятник Карпова? Да еще и искоса поглядывает на своего подчиненного. Они вместе не в один поход хаживали. Да было дело друг друга из беды выручали. А тут глядит так, словно Архип в чем-то провинился. – А скажи, друг любезный, ты когда собирался доложиться, что в послаблениях податных более не нуждаешься? – когда стрелец подошел поближе к крыльцу, поинтересовался полусотенный. – К чему это ты? – недоуменно посмотрел на него Карпов. Пусть он пока и не понял, в чем суть, но сумма, которую потребно выложить казне в случае лишения льгот, сложилась сразу. Нехорошая сумма, надо сказать. Кругленькая такая. Только за подворье восемь с половиной рублей, да за кузницу десять. А там еще и пятую деньгу[1 - Пятая деньга – двадцатипроцентный налог на прибыль. (Здесь и далее примеч. авт.)] – ежегодный налог. Это же страшно подумать, какие деньги! – А я это к тому, что ты указ о стрелецкой службе хорошо помнишь? Что там сказано об отхожих промыслах? – И сам тут же процитировал по памяти: – «Буде стрелец побочного доходу в году имеет более двадцати рублев, то послаблений ему не положено, и взимать с него налог, как с посадского люда». – Да как же так-то? – растерялся Архип. – А вот так, – припечатал полусотенный. – У стрельца на первом месте служба должна быть, а не его мошна да подворье. И дабы служивый народ не больно-то увлекался отхожими промыслами, установлена царем-батюшкой эдакая грань. И нам, лицам начальствующим, наказано за тем надзирать. Тебе же, Архип, самому надлежало сообщить о своих прибылях. И попомни мои слова, коли не твои прошлые боевые заслуги, поплатился бы ты по полной. – А может… – с надеждой начал было стрелец. – Не может, – резко оборвал его полусотенный. – Мне неприятности без надобности. Иди к дьяку, у него уж бумага заготовлена. Да послезавтра явишься с деньгой и все до копейки уплатишь в казну. В каждой слободке имелись свои головы с приказными избами и дьяками. Жители улиц выбирали старосту. Они-то все вместе и ведали делами в слободке, взимали налоговые сборы, пошлины и держали ответ перед властью. В стрелецких слободках всем этим ведало воинское начальство. Податные дворы имелись даже здесь. Вдовы ведь не выселялись из домов, являясь полноправными хозяйками. При желании могли и продать домовладение. За павшего супруга им даже ежегодно выплачивалось двадцать две копейки. Конечно, пока они жили в стрелецких или солдатских слободках. Потому как в иных местах за тем надзирать уже было некому. А вот таких подворий, к коим причислили Архипа, в их слободке он не упомнит. Не выходило как-то у стрельцов зарабатывать так уж много. Ну или не выпячивались, все тишком да бочком. Но ты попробуй не выделись, коли торгуешь булатный клинок. Ладно бы войско из похода вернулось. Тогда никто и не глянул бы. То ведь не заработок, а военный трофей. Дьяк изучающе посмотрел на стрельца. Спросил, где это он выведал секрет булата и когда успел превратиться в знатного кузнеца. В ответ получил только злой взгляд. Фыркнул да положил перед служивым исписанный лист бумаги. Вроде все верно. Но… – Фрол Емельянович, ты человек ученый. Присоветуй что умное, – вдруг спохватился стрелец. Ясное дело, что дьяку не с руки советы раздавать, да еще и при таком-то обращении. И вообще, за науку платить надо. Вот об этом он и сказал своим весьма выразительным взглядом, не произнеся ни слова. – Уж не взыщи. Понимание имей, меня ить как мешком по голове с порога, – выкладывая перед дьяком рубль, произнес стрелец. Ну не может дьяк не присоветовать чего-то дельного. Иначе смотрел бы как угодно, но не с таким видом, словно хотел сказать: «Уж я-то знаю, но не скажу». – Ваньке твоему сколько уже? – смахнув серебряную монету, спросил дьяк. – Осьмнадцать зим стукнуло. – Значит, можешь уже записать в стрельцы. – Так ведь у нас полный полк, – непонимающе выдал стрелец. – Архип, ты головой-то подумай. Секрет булата тебе ведом. Стало быть, заработать можешь куда поболее, чем на службе, даже со всеми податями. Так к чему тебе и далее лямку тянуть? Все так делают, когда хотят уйти на покой, записывают вместо себя сыновей. Это так. Служба что стрелецкая, что солдатская – она пожизненная. Даже глубокие старцы служат. Правда, в походы не хаживают, а все больше в качестве городской стражи. Вот только Архип-то все еще в силах. – Я гляжу, ты ничего не понял, – вздохнул дьяк. – Ладно, поясню. Как сына запишешь, так станешь обычным податным кузнецом. Но Ванька твой в стрельцах значиться будет, службу станет нести да проживать с тобой на одном подворье. Теперь понял? – Нет, – затряс головой Архип. – Так ведь ему-то льгота положена, а стало быть, и усадьба твоя подати не подлежит. Кузница – то иное, но и так в год восемь с полтиной рублей сбережешь. Жалованье, хлебное довольствие да сукно для платья на этот год ты еще не получал. А потому все гладко пройдет, без сучка и задоринки. – О как! – тут же обрадовался кузнец. – Спаси тя Христос, Фрол Емельянович. – Иди уж. Сейчас сотник на развод выйдет. – Ага. Пошел. Стрелец поспешил убраться. Оно вроде как и служить осталось недолго, и в то же время взыскания ему ни к чему. А то ведь можно и в острожек попасть. Имелся у них при приказной таковой, куда устраивали всяких провинившихся, буйных да пойманных татей. Кого для вразумления, а кого только по первых порах, чтобы потом передать в Разбойный приказ. Дежурство, как и большинство из них, прошло тихо. Даже буянов не попалось. Да и чему удивляться, коль всю ночь и день вьюжило. Ну и кому вздумается в такую погоду шляться по улицам? Разве что татям. Но в патрулируемых ими кварталах Стрелецкой и Огородной слобод было тихо. Вот и ладно. Обидно лишь, что когда дело подошло к смене, так сразу же и ветер утих. Наутро, ничего не объясняя сыну, Архип велел ему собираться и повел в приказную избу. До обеда полковник всяко-разно будет на месте. Иначе никак. Он ведь в слободе вместо головы. Кстати, еще с десяток лет назад так и прозывался. Это уж новое веяние пошло на полковников. – Разреши, Василий Иванович? – Заглядывая в приоткрытую дверь, поинтересовался Архип. – А-а, Карпов. Заходи, – оторвав взор от бумаги, что была у него в руках, тут же отозвался полковник. – Мне Якимов уже обсказал твое дело. Сына, гляжу, уже привел. Ну что я могу сказать, Бог помощь. Кстати, Архип, нехорошо как-то получается. Булат куешь, а полковнику своему даже не предложил. – Так я это… – Нешто подумал, что я не смогу уплатить полной мерой? – Да что ты, Василий Иванович. Просто оно мне и невдомек было. – Что невдомек? То, что я восхочу иметь у себя клинок знатный? Или он у тебя не так чтобы и знатный? – Как это не знатный. Как есть отличный булат. – Мне сказывали, ты его за полсотни рублей сторговал. Не соврали? Вот потому и молчал, что цена товара резко упадет до неприлично скромной. Вообще-то даже восемьдесят рублей за такую саблю мало. Сотня, и то не факт. Вот только поди найди того, кто сможет купить по такой цене. Разве что бояре да князья, но тем еще и вид товарный подавай. Да и не всяк любитель этого дела. Оттого и пришлось продать купцу. Тот его облагородит у другого мастера, обрядит в нарядные рукоять и ножны, да задвинет подороже. Булат нынче великая редкость. Все больше дамаск. Но это уж совсем иное. – Не соврали, Василий Иванович, – скрывая свое разочарование, ответил кузнец. – А что, еще один готовый имеется? А то я выкуплю. – В работе. Вскорости готов будет. – Вот и ладно. Сторговались, выходит? – Как есть, господин полковник. Еще бы не сговориться. Полковник ведь может и ход делу дать. А царь-батюшка с фискалами страсть как не любят тех, кто укрывается от податей. И тогда уж наложат такой штраф, что не возрадуешься. Да еще и батогами пройдутся. Э-эх! Надо было сразу и самому. Ну да чего теперь-то. – Ну что, Иван, рад поди? – обратился к парню полковник Дмитриевский. – Рад чему? – не понял парень. Если тому, что батю вот так в наглую нагрели на добрых тридцать рублей, так и не очень. Пусть тот и жаден без меры, но ведь в одном доме проживают, а потому такой потере Иван никак не мог радоваться. Или они о чем-то ином? – Ты что же, Архип Алексеевич, сыну ничего не сказал? – А чего ему сказывать, – отмахнулся стрелец. – Всяк млад мечтает о том, чтобы в стрельцах оказаться, о славе да боевых походах. Че-его-о!!! У Ивана даже слов не нашлось от захлестнувшего его возмущения. Причем это было настолько явственно видно по всему его облику, что отец тут же отвесил ему подзатыльник. Будет он тут свой норов показывать! Он пока никто и звать его никак. Есть отец, вот он и решит, как оно лучше, чему быть, а чему не бывать. – А как не восхочет сынишка-то? – откинувшись на высокую резную спинку стула, усомнился полковник. – Как это не восхочет? – искренне удивился Архип. – Ты скажи, Василий Иванович, принимаешь ли парня в полк взамен меня. А уж он-то восхочет, – решительно рубанул отец. – Принимаю, Архип Алексеевич. Веди парня к дьяку, пусть оформит все надлежащим образом. – Благодарствую, господин полковник. Дьяк их уже поджидал. Даже бумаги заранее подготовил. Осталось только подписать. А то как же. Рубль животворящий еще и не на такое способен. – Держи, Иван, – протянул он парню небольшой лист бумаги. – С этим пройди в амбар да получи полагающееся. Архип Алексеевич, парень тут расписался в получении всей военной справы, так что передашь ему все дома. Да не забудь отдать оба кафтана, парадный и подбитый мехом. На два года дадены, парню еще полтора года дохаживать. – Не сомневайся, Фрол Емельянович, все передам в лучшем виде. – Вот и решили. Теперь по оплате. С тебя восемнадцать с полтиной рубликов податей. Церковный сбор на постройку церкви на Грязях в Белом городе пятьдесят копеек. Да на ремонт Мясницкой надвратной башни тридцать копеек. Итого девятнадцать рублей тридцать копеек. Пятую деньгу взыскивают по осени. – Эка набегает, – едва сдерживая возмущение, произнес кузнец. – А ты как думал. Податное житие – оно такое. Да не журись, Архип Алексеевич, то с непривычки. А там попривыкнешь. Зато время на службу тратить не надо. Ну и свет в окошке – годовое жалованье в семь рублей Ивану как новичку полагается выплатить сразу и без задолженностей. Подать на подворье также долой. Вот и выходит, что тебе остается уплатить три рубля восемьдесят копеек. – Хм. Ну, так-то да. Так-то уже и не сильно много выходит. Но все одно изрядно. – Это да. Кстати, в твоем случае лучше уплатить сразу, без недоимок. А то мало ли как оно все обернется. – Да понимаю я, – вздохнул Архип. – Только я деньгу-то с собой не взял. Хотел сначала поглядеть, что выходит. Ты после обеда-то на месте будешь? – Да куда же я денусь. – Вот я и поднесу после обеда. – Потом обернулся к сыну: – Ванька, как получишь тут все, прямиком домой ступай. Понял? – Понял, батя. Вот так вот. Другое время и даже другой мир, а он опять отправляется на службу за себя и за того парня. Ну ладно, за батю. Какая, собственно, разница. Одно дело, когда он сорвался контрактником на вторую чеченскую, и совсем другое – вот так, на всю оставшуюся жизнь или пока не поставишь себе замену. И ведь никакой возможности отвертеться. Он ведь в отцовском доме и семьи своей не имеет, а значит, в полной его власти. Вот если бы он жил отдельно… Ну, батя! – Ваня, ты вот тут еще распишись. – А это что? – Твое годовое жалованье. Не слышал, что ли? Передашь отцу и скажешь, чтобы присовокупил к податям. – Спасибо, Фрол Емельянович. А может, смилостивитесь да обскажете мне, что тут вообще происходит-то? А то я как дурень хожу да глазами лупаю. Обсказал. В подробностях и деталях. Даже ответил на некоторые уточняющие вопросы. Нормальный в общем-то дядька. Знает, с кого деньгу срубить, а кому и посочувствовать. Оно ведь как: иной мальчонка спит и видит, как он уходит в поход, в стрелецком кафтане, с пищалью на плече. А вот этот явно и не думал о службе ратной. Пусть и не дрожит как осиновый лист. – Вот так вот, значит, – сквозь зубы процедил Иван. – Л-ла-адно. Фрол Емельянович, а скажи мне, пожалуйста, я могу поставить себе свой дом? – Как ты есть теперь стрелец стрелецкого войска, то можешь, конечно. Или поставить, или купить. Только тут дело такое, что на подъемные рассчитывать тебе не приходится. Если бы ты был со стороны, то дело иное. А так ты поставлен взамен родителя, а он в свое время деньгу на обзаведение хозяйством уже получил. – Но если я съеду, то льгота останется на прежнем дому или переедет вместе со мной? – С тобой, конечно. Ваня, а ты что такое удумал-то? – А разве не понятно? – Да понятно-то оно понятно. Вот только негоже так-то поступать с родителем. – Ты уж не обессудь, Фрол Емельянович, но батя со мной жар-птицу руками ухватил, так что грех ему на что-либо жаловаться. Еще и в прибытке останется. А вот меня, не спросив, в тягло пожизненное определил, где мне либо всю жизнь служить, либо сыном себя заменять. Ведь иного пути нет? – Только смерть или увечье, что службе помехой, – подтвердил дьяк. – Ну или братишку младшего выставишь. Но тут уж только с воли Архипа, а он после такого и думать о том не станет. – Вот и я о том же. Странное дело, но заменить себя кем-либо сторонним стрельцам было нельзя. Только родной кровиночкой. Возможно, причина крылась в том, что служба в стрелецком войске и впрямь была почетной, все стремились записаться в эти полки. И для стрельцов вот такая замена, между прочим, не тягло какое или наказание, а почетная прерогатива. И со стороны брали лишь в одном случае: если свои же стрельцы не могли поставить замену для восполнения недостатка в людях. После дьяка посетил амбар, или попросту полковой склад, где получил причитающееся ему сукно да кожу на сапоги. Остальную сбрую должен будет забрать у отца. От приказной избы тут же завернул к дядьке Антипу, у которого заказал себе новые сапоги. Уговорились об оплате. Взял по-божески. И вовсе не потому, что свой брат стрелец, а потому, что жаль ему мальца. Нечасто встретишь, чтобы при живом и полном сил родителе парнишку записывали на службу. Иное дело, когда тем уж в тягость и дети сами на том настаивают. Потом посетил вдову Авдотью, что пробавлялась швейным делом и слыла мастерицей не только на Стрелецкую слободу. Ну коль скоро выпала доля служить, не выглядеть же теперь замухрышкой какой. Еще уговорился, что поднесет зимний да парадный кафтаны, чтобы она их перешила по его мерке. Та обещала все поправить, да еще и сделать все скоро, отложив иные дела. Н-да. Чужие люди с пониманием и жалостью, пусть Ивану она и поперек глотки. А родной родитель из жадности, застившей взор, сынка в солдаты. Ну в стрельцы. Невелика разница. И пусть Иван вообще не воспринимал его как родного человека, потому что у того общего с его отцом вообще ничего не было, Архип-то держал его за сына. Покончив с этими делами, поспешил на окраину слободы. Там вроде бы продавался один дом, в котором жила вдова Рыбакова. Муж ее сгинул в походе. А тут и сосед овдовел. Смертью местных вообще не удивить. Вот и сошлись. Он со своими тремя мальцами да она с двойным довеском. Сейчас уж тяжелая шестым, общим дитем. Ладно живут. А вот дом хотят продать. Потому как он податный получается, платить же попусту в казну нет никакого желания. Проще новые дома поставить, когда дети полетят из гнезда, чем содержать этот. Только бы не продали еще. Уж больно он удобно расположен. На самом краю слободы, а огород выходит как раз на ту же речушку, что и отцовское подворье. Все эти грядки да посадки Ивану сто лет не нужны. А вот поставить в огороде мастерскую очень даже можно. Он вообще серьезно подумывал выпорхнуть из-под отцовского крыла. Даже был готов жениться ради этого. Разве что не хотел на первой встречной-поперечной. А так вот даже и домик присмотрел, и финансовую независимость уже практически подготовил. Ничего страшного, что готовы только четыре ножа из шести. Даже они потянут рублей на восемьдесят, а это огромные деньги по нынешним временам. Хозяйка выставленного на продажу дома оказалась на месте, как и ее муж. И таки да, дом все еще висит непосильной ношей на их шее. Так что супруги искренне обрадовались, что в этом году придется уплатить только четверть от причитающейся подати. Разве что нужно обязательно посетить приказную избу, оформить сделку да сделать соответствующую запись в амбарной книге. Но это уж потом, когда будут выплачены все тридцать целковых. А чтобы у хозяев не возникло никаких сомнений, Иван тут же выложил пять рублей аванса, пообещав выплатить остальное в ближайшее время. Ну и еще уплатил бывшей хозяйке две копейки, чтобы она привела дом в порядок и затопила печь. Кстати, подворье в хорошем состоянии. Постройки относительно свежие, до дряхлости им еще ой как далеко. Светлый дом с прихожей и целыми тремя комнатами вокруг русской печи. Просторный и, несмотря на близость речки, сухой подпол. Хлев на три коровы, сеновал, дровяной сарай. В огороде небольшой садик из десятка плодовых деревьев, которые уже дают урожай. Ну и сам огород. А вот дров в дровяном сарае откровенно мало. Придется озаботиться. Ну да ему все одно завозить дрова, причем много и строго березовых. Надо же из чего-то жечь уголь. Закупать готовый уж больно накладно. Одно дело, когда нужно расплавить пару килограммов стали, и совсем другое, когда требуется переплавить не одну сотню пудов руды. Планы у Ивана грандиозные, и откладывать их в долгий ящик он не собирается… – Ты где шляешься? – сердито встретил его отец. – А куда сукно и кожу подевал? Нешто Никодима не оказалось на месте? Вот же лодырь, прости господи. Ладно, с этим разберемся. Давай деньгу, мне уж пора к Фролу Емельяновичу наведаться. О как много вопросов и запросов. Ну что же, пора кое-кого поставить на место. Ну, коли уж так карта легла. Вернее, Архип сам ее так выложил. – Сукно у тетки Авдотьи, кожа у дядьки Антипа. Форму да сапоги нужно пошить. Я десятника дядю Кузьму встретил, он сказал, что уже послезавтра нужно быть на тренировочном поле. – Да что же я, не пошила бы разве? – всплеснула руками мать. Нет, не от жадности. За этим к бате. Женщине же просто обидно, что ею как портнихой пренебрегли. – Не обижайся, матушка. Но по таким делам так надо, – искренне повинился Иван перед матерью. – Это по каким таким делам? – подбоченился ничего не понимающий отец. А потом припечатал: – Значит, так. Ерундой не майся. Сейчас же отправляйся обратно и все полученное неси сюда. Ишь чего удумал! Вон мать тебе мой старый кафтан да зипун перешьет. Шапка и так сойдет. Сапоги свои я под твою ногу сам перетачаю. Там всего-то малость нужно будет в размере прибрать. Чего стоишь, бестолочь? – Жду, когда ты мне отдашь воинскую справу, зимний да парадный кафтаны, – спокойно глядя в глаза Архипу, произнес Иван. – Чего-о? – опешил тот. – И на жалованье мое не рассчитывай. Не получишь ни полушки. Деньга и самому сгодится. И да, подать на дом не забудь отнести в приказную избу. Потому как я сегодня же съезжаю, и льгота уходит со мной. – Ах ты, стервец… Силы в кузнеце было немерено, но и Иван за последний год изрядно намахался молотом. А еще не прошли даром игрища молодецкие да потехи кулачные, стенка на стенку. Уж что-что, а драться Иван всегда умел, и в прошлой жизни, и в этой. Архип и сам не понял, как так случилось, что он впечатался лицом в бревенчатую стену, а рука оказалась заломленной с такой силой, что боль едва не высекала слезу. Губы же Ивана оказались возле уха, обдавая его жарким дыханием. – Больше никогда не смей меня бить. Не я это начал. С того момента как ты записал меня в стрельцы, по закону нет у тебя надо мной больше власти. А на людскую молву мне наплевать и растереть. Еще раз кинешься, будешь бит, и все войны, что у тебя за спиной, не помогут. Разделаю, как бог черепаху. Уяснил? – Да я тебя… Ы-ы-ы! – Еще чуть надавлю, и у тебя рука не будет работать две недели. И какой потом из тебя кузнец? Ну так как, ты уяснил, что я тебе сказал? – Уяснил, – сквозь боль прохрипел отец. Вот и ладушки. Иван отпустил Архипа и отступил на пару шагов. Нет, ну чего-то подобного он и ожидал. Не может родитель вот так просто смириться с тем, что в один момент утратил власть над сыном. Ну и навалился от всей своей широкой души. И получил. Сначала в душу, а потом коленом в лицо. А кто ему виноват? Думать надо, что делаешь. Опять же, тебя ведь предупредили. – Ну как, угомонился? – глядя на корчащегося на полу Архипа, спросил Иван. – Прокляну, песий сын, – еле выдавил кузнец. – Не песий, а твой. Да только ты в жадности своей о том позабыть успел. Но на то тебе Бог судья. Я ни злобы, ни обиды не держу. Просто заберу то, что мое, и пойду. Да не гляди ты на меня так-то. Чай, благодаря моей науке нужды знать ни в чем не будете. Так что отдарился я сторицей. Давай уж имущество, справу с припасом, да и пойду я. А на проклятие твое клал я вприсядку. Вот и весь сказ. – Сынок… – Все, матушка, вопрос решенный, и обратного хода не будет. Глава 3 В нужное время в нужном месте – Фитиль пали! Оно, конечно, можно и всему десятку прикурить от одного. Но командирам это не нужно. Каждый стрелец должен уметь быстро запалить фитиль. Так что пришлось Ивану доставать из кошеля кремний, кресало и трут. Высек искру, раздул уголек на небольшой тряпице, обильно пропитанной селитрой, от нее уже прикурил длинный пеньковый фитиль. Потушил трут – и все принадлежности опять в кошель. – Полку сыпь! – продолжал разоряться сотник. Открыл крышку затравочной полки, насыпал на нее порох из пороховницы, закрыл, встряхнул, продул, пищаль к ноге. – За-аряжа-ай! Открыл колпачок дробницы, ссыпал порох в ствол, достал пулю из сумки, то же в ствол и сверху пыж из пакли. Прибить заряд деревянным шомполом с латунным оголовком. И снова оружие к ноге. Кстати, пищали все чаще и чаще называют ружьями. Все это от метаморфозы слова «оружный». Стрельцов собирают по разной надобности, и нередко без оружия. Как это было прошлой ночью, когда тушили пожар. Стрелец ведь понятия не имеет, по какой надобности его поднимают по тревоге. Вот и поступает уточнение, оружным идти иль без ружья. Ну а так как основным вооружением стрельца является пищаль, то и слово это все больше прилипает именно к ней. – Фитиль крепи! Вновь подхватить пищаль на уровень пояса, примериться на глазок и закрепить тлеющую пеньку в подвижной рогульке. – Фитиль мерь! Теперь, двигая подпружиненную рогульку, убедиться, что тлеющий уголек придется примерно посредине пока еще закрытой полки. Порядок, поправлять ничего не надо. Стой, жди следующей команды. – Фитиль раздуй! Подуть на уголек, избавляясь от нагара, а не получится, можно помочь пальцем, укрытым в кожаную перчатку. Порядок. – Кладь! Вскинул пищаль, уложив цевье на воткнутый перед ним бердыш, упер в плечо неудобный фигурный затыльник. Нужно будет подтесать зар-разу. Навел ствол в сторону предполагаемой цели. В данном случае это длинный деревянный частокол с ошкуренными бревнышками, имитирующий строй противника. На нем уже есть множество белесых точек, отмечающих прежние попадания. Примерно раз в год частокол обновляется. – Полку открыть! Палец привычно тянет крючок крышки на себя, открывая фитилю доступ к затравке. И тут же целишься в предполагаемого противника. – Пали! Не забыть прикрыть глаза. Залп! Строй тут же заволокло дымом. Частокол пропал из виду, затянутый молочной пеленой. Впрочем, она довольно быстро развеивалась благодаря небольшому ветерку. Защекотало нос, едва не чихнул. Но удержался. Сразу после выстрела пищаль в правую руку. Левой выдернуть из земли бердыш и податься назад. А твое место уже занимает другой стрелец. И снова звучит команда сотника. Когда вся сотня отстрелялась, сотник с полусотенными и десятниками отправились к частоколу выискивать попадания, отмечая их краской. Если насчитают слишком мало отметин, то последуют дополнительные тренировки. Тут и муштра, и владение холодным оружием, и холостая тренировка с пищалями. Причем все это придется проделывать в выходной день. Странные все же методы обучения. Ну и как при подобном подходе понять, кто именно косорукий? Как ни крути, а здесь без индивидуального подхода никак не обойтись. Впрочем, нужен-то он нужен, но и отработка залповой стрельбы необходима. Порох же денег стоит. Вот и совмещают. Признаться, Иван был сильно удивлен, когда узнал, что раз в месяц стрельцы высаживают по полному боекомплекту. То есть по двенадцать зарядов, имеющихся на их берендейках. Мало? Ну это как сказать. На сотню стрельцов это уже тысяча двести выстрелов, на полк – двенадцать тысяч. При весе заряда пять граммов выходит пятьдесят килограммов. А порох здесь реально дорог. Да и свинец денег стоит. Иван подозревал, что наказания за промахи в немалой доле из-за того, что пули терялись безвозвратно. В то время как при замене измочаленных бревен металл извлекался и вновь пускался в оборот. – Молодец Архип, ладно обучил тебя обращаться с ружьем, – оглаживая бороду, заметил дядька Степан из их десятка. Оно ведь как. Понятие коллективной ответственности за нерадивость одного не в двадцатом веке придумали. Вот как появились первые соединения, еще в незапамятные времена, так и один за всех и все за одного. Безотказный инструмент давления. Перед началом тренировок стрельцы откровенно вздыхали по поводу того, что сегодня им достанется на орехи из-за молодого, нарисовавшегося в их десятке. Каждый посчитал своим долгом поучить мальца. Но тот не подкачал. Еще и носы утер стрельцам бывалым. – Батя такой. Науку накрепко в башку вбивает, – не стал спорить Иван, принимая мнимую заслугу отца. Родители ведь сами обучают своих чадушек воинскому искусству. Ничего, вот придут занятия с сабелькой, он посмотрит, что тогда скажут стрельцы. С бердышом-то Архип и впрямь обучил Ивана неплохо обращаться. А вот сабля ему и самому едва давалась, а потому преподать добрый урок не мог. Вот с ножом Иван обращается хорошо. Не без того. Благодаря детскому увлечению рукомашеством и ногодрыжеством в той, прошлой жизни, он может кое-что показать нынешним воякам. Но сабелькой сколь-нибудь сносно пользоваться не умеет. Сегодняшний день Ивана совершенно не вдохновил. Он уже понял, что настоящий современный бой – это форменная свалка. Да еще и стоять тебе приходится во весь рост. При таких раскладах заполучить шальной свинец – как два пальца об асфальт. А учитывая, что войны тут не редкость, так и вовсе весело становится. Нет, с этим надо что-то делать. Бежать? Глупо. Жизнь вне закона Ивана не прельщала. Остается как-то устраиваться в существующих реалиях. Сама война его не так уж и пугала. Наоборот, где-то даже кровь начинала быстрее бежать по жилам. Повоевал он, чего уж там. Но вот местные методы его не устраивали. Хм. И еще не мешало бы заполучить в свои руки оружие поприличнее, чем это фитильное чудо. Из него интересно пострелять где-нибудь за околицей. И вовсе не хочется оказаться посреди сражения в руках с этим антиквариатом. Причем антиквариатом даже по нынешним меркам. Кремневым замком уже давно никого не удивишь. Только он куда дороже фитильного, а в казне, как всегда, нет денег. Но зато не запрещено вооружаться собственным оружием, и это не может не радовать. Ага. Возвращаются командиры. И судя по выражениям их лиц, сотня отстрелялась неплохо. Во всяком случае, сотник не выказал неудовольствия по поводу результатов. А то ведь не только рядовым стрельцам придется месить раскисший грязный мартовский снег, но и им грешным… – Ванька, ну ты да-ал! Просто загляденье. – Дядька Митрофан, дядька Антуфий, да и много кто еще и рядом с тобой не стояли! – возбужденно встретили его на краю поля друзья по детским игрищам. Егор, Гришка, Артем и Ефим. Они все сверстники, разве что Гришка на годок помладше будет. Друзья они такие, что не разлей вода. Эти-то ребята и помогали Ивану обустраивать кузницу в овраге да таскать туда отцовский инструмент. Правда, этим их помощь и ограничивалась. Плавку он провел сам, несколько часов качая меха, приспособив для этого подручную механизацию. Тяжко пришлось, не без того. Но лучше уж потерпеть. Парни, правда, обиделись, но все же отнеслись с пониманием. Что такое секреты мастерства, им объяснять не надо. У всех отцы стрельцы и пробавляются разными ремеслами. И у каждого свои ухватки, которыми они не спешат делиться с другими, разве только с детьми. Вот и его тайну они хранили так, как это может делать лишь молодежь. Прилетело их другу по голове, и снизошло на него прозрение, а то, гляди, и божья благодать. И прознал он о тайне булата. Нормально. Для подростков, да еще в это время, более чем достаточно. А что до остального… Умри, но друга не предай. Понятно, что есть и исключения, но это ведь исключения… Иван посмотрел на парней. Что это? За радостным и даже восхищенным блеском глаз угадывается эдакое сожаление и зависть. Все в одном флаконе. Это он дуреет от тупой тактики стрельцов и серьезной опасности для себя любимого. А вот они… Для них облачиться в стрелецкий кафтан – заветная мечта. Так что пусть батю и толкнула на этот шаг по большей части банальная жадность, но ничего такого страшного он не совершил. Наоборот. Воплотил в жизнь заветную мечту каждого без исключения мальчишки Стрелецкой слободы. Как и подавляющего большинства всего остального Русского царства. Откуда ему было знать, что сынок, после того как на него снизошла благодать в виде свалившейся сосульки, стал на всю голову стукнутым. Нет, он конечно же замечал. Но не настолько же! Вот и выходит, что зря Иван с Архипом так-то. Все же любит тот сына. Откровенно любит. Тут ведь вам не там. На законодательном уровне предусмотрена ответственность за поднятую на родителя руку. За такой проступок надлежит бить кнутом нещадно. Считай, до полусмерти. И что с того, что с момента, как Иван записан в войско, отец не имеет над ним власти? Избить так, что стрелец не сможет нести службу или до увечья, он, разумеется, не может. Не приведи господь – так отвечать будет своей шкурой. А вот поучить сына, даже стрельца, в своем праве. Сын же, хоть трижды стрелец, не моги поднять руку на родителя, и все тут. Иначе быть битым кнутом. Разве что в случае со стрельцом будет отсутствовать такая приставка, как «нещадно». А Архип степенно рассказывает соседям о том, что вымахал сынок с оглоблю, а жениться не думает. Вот он его и отселил, чтобы за ум быстрее брался. Даже самого злого дворового пса парню выделил, чтобы, пока семьи нет, имущество под присмотром было. И счастье, что младшие братишка и сестренки не видели того, как он с отцом-то. Не то слухи пошли бы, а там… – Вань, дай пищаль понесу, – едва не умоляя, попросил Гришка. – А мне бердыш, а, Вань, – подхватился Артем. И тут пошла потеха. Ребята начали спорить, толкаясь и раздавая друг дружке тумаки, за право нести снаряжение товарища. Не сказать что всерьез, все же дружба у них крепкая, но весьма чувствительно. – Охолоньте, парни, – возвысив голос, остановил их Иван. – Никому оружие не дам. Если кто заприметит да десятнику донесет, тот потом с меня на учебном поле семь шкур спустит. А оно мне надо? – И то верно, – не без гордости поддержал его Ефим. Шутка сказать, их дружок теперь стрелец и ходит в подчинении у настоящего десятника. А дядька Кузьма – он воин бывалый. Под таким не забалуешь. Враз окоротит дурную головушку. Господи, детский сад, трусы на лямках. – Значит, так. Сейчас по домам, обедаем и к двум часам собираемся у Артемки. – А чего делать-то будем? – спросил Гришка. – На Красную площадь пойдем, на Гостиный двор, – деловито ответил Иван. – Пришла пора ножи пристроить. – Все? – уточнил Ефим. – Все, что готовы, – подтвердил Иван. – А не жаль? – это уже Гришка. Иван осмотрел дружков. Лица у всех кислые, куда бы деться. Это получается, они рассчитывали, что он их одарит теми ножами. Клинки-то знатные. Вот страсть как хочется им такими владеть. Оно будущему воину очень даже с руки. Опять же ножей вышло шесть, их всего пятеро. А на продажу и одного достанет. Он же огромных деньжищ стоит. Однако по планам Ивана одного ножа ему ну никак не хватит. Да он им даже за дом не расплатится. А должок-то висит. И на том подворье он пока только квартирует. – Так. Парни, давайте поговорим откровенно. За то, что не выдали меня, низкий поклон и моя благодарность. Но я никогда и намека не делал, что одарю вас теми клинками. Мало того, я и себе ни одного ножа не оставлю. Вот, есть отцовский из доброй стали, им и буду пользоваться. – А чего так-то? – Вроде и нет повода обижаться, но обиду в голосе Егор все же не сдержал. – А того. Знатные клинки, да ни мне, ни вам не по чину. Беда через них очень даже приключиться может. Не журитесь, други. Я обещаю вам, что каждому из вас справлю достойный нож из доброй стали. А то, глядишь, еще и сабельки. Не глядите на меня так. Не булатные клинки будут. Но такие, что и царю в руки взять незазорно. Верите? – Вань, да с чего бы нам тебе не верить? – виновато ответил за всех все тот же Егор. – Ты это… не обижайся. Просто булат… Только словом его помянешь, как дух захватывает. И твоя правда, была в нас надежда. Но то так. Не важно. Мы тебе верим, Ваня. Так, ребята? И молодежь тут же загомонила, наперебой заверяя Ивана в своей преданности. А то как же, он ведь уже стрелец, но не чурается с ними якшаться. Хотя ему теперь впору со зрелыми мужами вровень стоять. К тому же сызмальства вместе, и чего только за это время с ними не приключалось, всегда дружбу блюли. Дома пришлось подбросить в печь дров да разогреть щи в керамической чашке. Наготовил-то целый горшок, но куда ему столько за один раз съесть. Тот в сенях стоял, чтобы готовка не скисла. Ну и на второе подогретое же отварное мясо с кашей. Ох уж эта гретая сечка. Все же без хозяйки оно как-то не очень. Нужно что-то придумать. Нет, не жениться. Рановато пока. А вот прислуга какая не помешает. А то планов у него целое громадье. И когда этим всем заниматься? Много времени съедает служба, а если его еще и на быт тратить, так и вовсе, считай, ничего не остается. А может, уговориться с Глафирой? С соседкой, у которой он подворье выкупает. Пусть готовит ему, дом и его грешного обихаживает. Ну она-то, допустим, не откажется. Дело-то ей привычное, и деньга лишней не будет. Но это же какая обида матери выйдет. А Иван вроде как порешил с семьей помириться. Пусть и не считает он их за родных, не екает сердце. Но ведь это сволочью нужно быть, чтобы пренебрегать теми, кто тебя искренне любит. А ведь они его любят, потому как он им сын. Парни уже поджидали его. И едва завидев, что Иван идет в парадном темно-синем стрелецком кафтане Дмитриевского полка, тут же расправили плечи. Шагать по московским улицам на глазах честного люда вровень со стрельцом, который в твоих дружках, дорогого стоит. Во всяком случае, среди сверстников их статус резко взмыл ввысь. Правда, самому Ивану такие дружки не столь престижны. А потому приходилось вышагивать степенно, посматривая на гомонящих и балагурящих товарищей с легким снисхождением. Пусть другой мир и иное время, нравы отличаются от привычных ему, но люди – они и здесь люди, а значит, немало зависит от того, как ты себя подашь. И начинать нужно уже сейчас, с малого. И парни это принимали с пониманием. А тот как же иначе! Дошли до Мясницких ворот, что были неподалеку от их слободы, и вошли в Белый город. Дальше до конца Фроловки и до Ильинских ворот Китай-города. А там по Ильинской прямиком до Гостиного двора, где обретаются приезжие купцы. Москва. В своем мире Ивану побывать в столице так и не довелось, хотя и была возможность. Ну неинтересно ему было. Как и поездки на курорты. Вот прокатиться на Урал или в Сибирь, помыть золотишко или побродить с геологической партией, это да. Комары, неудобства, бивачная жизнь, скрипящий на зубах песок. Это ему было куда ближе, чем морское побережье близ отелей. Кстати, песок очень даже исправно скрипит и на пляже, только еще и жаришься, как идиот, на солнышке, делая вид, что тебе нравится, чтобы жена не обижалась. Зато в этом мире вот она, Москва белокаменная. Тут никакой оговорки. Не сказать, что он такой уж великий знаток истории, но тем не менее кое-что все же знает. Ну и читал в свое время немало. Пусть писатели-фантасты, почитаемые им, в своих книгах и врали с три короба, все же общую картину рисовали достаточно правдоподобно. Так вот. На дворе был одна тысяча шестьсот девяностый год от Рождества Христова. На троне Русского царства восседал Дмитрий Первый, из рода Рюриковичей. А правой рукой при нем был Василий Годунов. Их род уже больше века подле царей, переживая вместе с ними и взлеты, и падения. Иван не раз читал о том, что допетровская Москва была деревянной. Как и о том, что она много раз выгорала от пожаров чуть не дотла. Однако сейчас он шел по довольно широкой улице, застроенной каменными домами. Вернее, если быть точным, то кирпичными, оштукатуренными и выкрашенными в светлые тона. И под ногами у него была самая настоящая мостовая. Причем отчищенная от снега дворовыми владельцев подворий. Дома двух- и трехэтажные, с большими прямоугольными и арочными окнами, а как следствие – и высокими потолками. Особо выделяются княжеские и боярские дворцы за решетчатыми заборами из чугуна. И это вовсе не является отличительной чертой Фроловки. В Белом городе вообще запрещено деревянное строительство. Самым молодым домам всего двадцать лет. Если случались пожары, то строить на месте сгоревших усадеб можно было только каменные строения и никак иначе. В результате такой политики в Кремле и Китай-городе нет уже ни одной капитальной постройки из дерева. Только камень. На Руси отсутствовала иная архитектура, кроме церковной. Так что зарождающийся русский гражданский стиль вобрал в себя понемногу от церковного и греческого, втиснув в эту смесь еще и элементы русских теремов. Получилось весьма недурно. Пусть Иван и понятия не имел, с чем это можно сравнить. Имелась в Москве и своя академия наук. Причем довольно известная, в мире пользуется авторитетом. В свое время толчок ей дали иностранцы, но вот уже четверть века как там заправляют русские ученые. Не то что иноземцы отсутствуют как класс, но их не особо много. Наличествует и медицинская академия, выпускники которой ценятся по всему свету. К примеру, придворный медик Людовика Четырнадцатого, того самого, который «солнце», был выпускником именно этого заведения. Признаться, к русским в этом мире отношение вполне нормальное. Нет, они конечно же варвары. Но коль скоро не лезут в европейскую политику, то пусть себе живут в своем диком углу. Как говорится, плодятся и размножаются. Европейцев это очень даже устраивает. Ведь чем больше населения в дикой Московии, тем больше европейских товаров она сможет переварить. Именно за рынки сбыта западные королевства и бились на Руси, интригуя, влезая во внутренние дела, стремясь оттереть конкурентов. Ах да. Еще и Папа. Католическому понтифику отчего-то непременно хотелось подмять под себя православную церковь. Но в этом стремлении его поддерживали не все европейские королевства. Пусть там и укоренилось христианство, но оно успело разделиться на три течения. Зато плюсом ко всем остальным добавились иезуиты. Жирным таким плюсом. И все же того негатива к Руси, что имел место в мире Рогозина, здесь не было и в помине. Иван подозревал, что причина столь разительных отличий состояла в том, что в этой России не было Смутного времени. Конечно, проблем хватало, не без того. Но все же дела обстояли куда как лучше, чем в оставленном им мире. Правда, Россия как единое государство пока еще не состоялась. Пока – потому что московские цари все еще не оставили надежду привести под свою руку Новгородскую и Псковскую республики. Первая раскинулась по всему русскому северу, за Уральские горы и дальше, гранича с Китаем. Русская демократия никак не желала идти под руку московского царя и вполне успешно противостояла остальным желающим. К тому же благодаря развитым торговым связям умудрялась контролировать огромные малозаселенные территории Сибири и Дальнего Востока. Несмотря на несколько войн и дважды сожженный Новгород, отношения между Русским царством и республикой были вполне добрососедскими. Всему причиной торговля. Ведь в тех землях у руля стояли купеческие дома. А торгаши – они и есть торгаши. Эти попросту не могли игнорировать удобный транзит из Европы, на котором сидели. Вот и везли заморские товары через Новгород и Архангельск в Русское царство. С псковичами москвичи и вовсе жили душа в душу. На тамошнем вече даже рассматривался вопрос о присоединении с сохранением ряда привилегий и автономии. В принципе царь был готов пойти на это. Все упиралось только в отсутствие общих границ. Оно, конечно, можно и прорубиться через новгородские земли. Было бы желание. Но Псков был извечным союзником Новгорода, а потому… Хотеть-то псковичи хотели, но не настолько, чтобы за это еще и воевать. Новгородцы же в этом деле проявляли полнейшее непонимание. Территория Русского царства кроме центральной части включала в себя средний и южный Урал, Казанское и Астраханское ханства, Калмыцкие и Ногайские степи до реки Яик[2 - Яик – современная река Урал.]. На западе у москвичей был только один сосед – Речь Посполитая, вобравшая в себя половину известной Ивану Украины и раскинувшаяся от Балтики почти до Русского моря. Вот так. Не Черного, а Русского. На юге Османская империя в виде ее вассала Крымского ханства. Вот такую картину в общих чертах представляла собой Русь. Именно так и именовались территории, находящиеся под контролем трех русских государств. Правда, общего у них было более чем достаточно. Так же как вера и единая неделимая церковь. Это было единственным достойным свершением богобоязненного царя Василия Четвертого, батюшки нынешнего правителя. Не в силах удержать под рукой Новгород, он сделал все для того, чтобы сохранить московский патриархат. А так как новгородцы еще помнили свой горящий город, то, чтобы не нагнетать обстановку, царь отделил церковь от государства. А посему она теперь вне политики, и патриарх Московский и всея Руси пользовался всей полнотой власти в среде духовенства. Причем даже на территориях, подконтрольных Речи Посполитой. Вообще-то думать, что все так уж благостно, мог только дурак. Любому разумному человеку понятно, что церковь является агентом влияния и исподволь действует в интересах Москвы. Но внешне все выглядело пристойно. И начни давить церковь, объявив ее пособницей московского царя, столкнешься с яростным, открытым сопротивлением народа. А еще Василию Тишайшему, а именно такое прозвище он получил от своих современников, удалось провести реформу православной церкви, не допустив ее раскола. Ивану поначалу было непривычно наблюдать крестящихся двумя перстами. Впрочем, его тело проделывало это без труда. Сначала срабатывала мышечная память, а потом и сам привык… Шли недолго. От слободы до площади всего-то чуть больше двух верст. Гостиный двор представлял собой двухэтажное каменное строение с крытой галереей. На первом этаже помимо лавок имелись и склады. Второй этаж был полностью отведен под торговые галереи. Товар тут представлен самый разнообразный, от специй и пряностей до дорогого оружия. Как, впрочем, и сами купцы были самых различных национальностей. Причем в немалой степени присутствовали и восточные торговцы. Еще прадед нынешнего Годунова, будучи по факту правителем при своем шурине царе Федоре, сделал все для того, чтобы оживить торговлю по Волге, поставив на ее берегах города-крепости Самару, Царицын и Саратов. Его потомки продолжили это начинание, и вскоре торговля с восточными соседями оживилась. Так что купцов из Средней Азии здесь хватало. Впрочем, басурмане Ивана сейчас мало интересовали. Нет, на Востоке любят превосходные клинки. И короткие в том числе. Но в их среде все же куда большей популярностью пользуется дамаск. Он, конечно, уступит булату, но не так чтобы сильно, а потом, на вкус и цвет у всех фломастеры разные. Поэтому Иван уверенно прошел в уже знакомую лавку на первом этаже. Там разместился новгородский купец Жилин Игнат Пантелеевич. А к чему что-то изобретать, коль скоро отец уже пристроил тут первый их клинок? Да и второй скорее всего пойдет сюда же. Хотя нет, сомнительно все же. Первый-то он и есть первый. А вот на второй батя станет искать покупателя куда как более вдумчиво. Покорпит малость, где-то подучится чему новому, но постарается одеть клинок в нарядные рукоять и ножны, сдобрить самоцветами. В доме нужды в деньгах нет, а потому терять возможность получить полную выгоду глупо. А покупатель на сабельку найдется. Не может не найтись. Пусть и не сразу. – Здравствуй, уважаемый, – поприветствовал Иван приказчика. В прошлый раз он не заходил с отцом в лавку. Предпочел перекусить пирогами с зайчатиной, они здесь знатные. Тем не менее отличить хозяина от слуги несложно. Поэтому он четко осознавал, кто перед ним. – И тебе здравия, – любезно поздоровался приказчик, мужчина среднего сложения лет тридцати от роду. – Мне бы с хозяином переговорить, – даже не глядя на разложенный товар, произнес Иван. – Отчего же я не смогу тебе помочь? – Оттого что я не покупатель, а продавец. Товар хочу предложить, – все так же с достоинством ответил Иван. Впрочем, при его молодости выглядело это несколько комично. Прожитые годы сами по себе придают вес, и сколько ни пыжится безусый юнец, вровень со зрелым никогда не станет. И Иван прекрасно отдавал себе в этом отчет, одновременно испытывая некую неловкость. – Что за товар? – уловив неуверенность молодого человека, с долей превосходства поинтересовался приказчик. – Когда станешь хозяином этой лавки, тогда и будешь спрашивать. Я говорю, Игната Пантелеевича позови, или он тебе потом уши обрежет. А вот это Иван уже бросил зло и с вызовом. Причем на этот раз выглядел настолько убедительно, что приказчик невольно даже отшатнулся и предпочел не обострять. К тому же он в Москве гость, стоит же перед ним служилый московского стрелецкого войска, а не голытьба какая. И плевать, что ты новгородец и гость. Случись что, парнишка может и по сусалам пройтись за непочтительное обхождение. – Андрей, что тут за шум? – появившись из-за двери, ведущей в складское помещение, спросил вышедший купец. Мужчина за сорок, кряжистый, одет богато, как и подобает уважаемому и состоятельному торговцу. Окладистая борода, на голове мурмолка, подбитая бобром. Оно можно и соболем, денег хватит. Да только для этого одних денег недостаточно. Не Новгород. В Москве соболь только высокородным положен. А за ослушание можно и под кнут встать. – Да вот, Игнат Пантелеевич, тебя просит, говорит, что у него товар на продажу имеется. – Ну все, все, не тарахти. Я, чай, здесь, и муж сам все мне обскажет. Здравия тебе, добрый человек. – И ты здрав будь. – Чем могу помочь? – Товар у меня имеется. Вот, взгляни. С этими словами Иван вынул из сумки, что была у него через плечо, чистую тряпицу, в которой оказались завернуты четыре клинка с рукоятками в виде обычных деревянных плах, обвитых кожаным ремешком. – Та-ак, что тут у нас? Ага. Ну что сказать, нормальные, в общем-то, клинки. – Эка ты о булате, Игнат Пантелеевич. – Так-таки и булат? – с долей сомнения произнес купец. Иван, не говоря ни слова, протянул руки и начал заворачивать клинки в тряпицу. – Да погоди ты, паря. Дай хоть подержать в руках да взглянуть. Ты на продажу принес иль похвастать? – Гляди, – вновь разворачивая тряпицу, согласился Иван. Купец-то он купец, но в металле толк знает. Да и неудивительно, коль скоро на его прилавке и оружие очень даже соседствует с иными товарами. Так что проверил все как надо. Даже с позволения парня пару раз рубанул по стальному прутку, оставив на нем зарубки и не попортив режущую кромку ножей. Проверил их на излом и остался доволен. – Ну что же. Действительно булат, – произнес купец так, словно подобный товар к нему в лавку несут чуть не каждый день. – За каждый нож дам по пять рублей, – наконец подытожил он. В ответ Иван только пожал плечами и вновь начал заворачивать ножи в тряпицу. Деньги-то, конечно, хорошие. Здесь же, в лавке, за эти деньги можно сторговать сабельку из доброй стали. Причем пусть и не в дорогой, но доброй оправе. Вот только та сталь не шла ни в какое сравнение с булатом. – Ты чего опять сбираешься? – вскинулся купец. – Ты же не саблю принес, а ножи. Так чему удивляешься? Вот коли сабелька была бы, то иное дело. – Игнат Пантелеевич, в каждом этом ноже три четверти фунта доброго булата, цена которому по двадцать рублей за фунт. А ты меня хочешь осчастливить крохами. – И сколько ты хочешь за один клинок? – А двадцать рубликов и хочу. Причем это если ты все четыре клинка заберешь разом. – Да побойся бога… – Боюсь, Игнат Пантелеевич. Вот как есть боюсь, – уже собираясь уложить сверток в сумку, искренне повинился Иван. – Погоди, паря. – А чего годить, Игнат Пантелеевич? Да, это нож, а не сабля. Но ведь вещица-то особая. Немало найдется тех, кто захочет вот так, с небрежением, отрезать кусок мясца за трапезным столом, играя настоящим булатным клинком. И я не стоял бы тут перед тобой, если бы мне не нужны были деньги сегодня же. – А почем я знаю, может, клинки те уворованные? – Купец, ты, конечно, уважаемый гость, но за словесами-то следи. Да, я молод. Но перед тобой стрелец, а не тля подзаборная. – Прости, служилый. Я же не о том, – поспешил пойти на попятную купец. – Ну вдруг ты без спросу батюшки вынес их из дому? А мне потом головная боль. – Мои клинки. – Ну твои так твои. Ну чего ты их в сумку-то убрал? Доставай уж. Сейчас серебро вынесу. – Рубль мелким серебром насыпь, – попросил Иван. – Отсыплю, – пообещал купец. Получив полную плату, спрятал пухлый кошель на груди и вышел на улицу, где его уже поджидали друзья-товарищи. Каждому вручил по четвертаку серебряной мелочью. Мало? Ой ли? По делам и награда. Причем очень даже щедрая. Что парни тут же подтвердили с нескрываемым возбуждением. Потолкались. Пошумели. Да и разошлись в разные стороны. Четверо подростков пошли в торговые ряды, а стрелец куда-то вправо. – Родька, – позвал купец. – Здесь я, Игнат Пантелеевич. – В торговом зале тут же появился мужчина за тридцать, крепкого сложения и с цепким взглядом. – Стрелец молодой только что отсюда вышел. Видал? – Видал. Дмитриевского полка, служилый. – Уверен? – Я стрельцов хорошо различаю. Темно-синий кафтан, желтые петлицы из витого шнура, шапка малиновая, сапоги желтые. Дмитриевский и есть. – Их слобода, кажется, за Мясницкими воротами? – припомнил купец. – Там, – коротко подтвердил мужчина. – Надо бы прознать, где он живет. – Сделаю, – уверенно пообещал Родион. Он был старшим охранной ватаги купца. И сторожили они его добро не только в пути, но и здесь. В Москве, как и везде, татей и разбойного люда хватало. Вот и приходилось постоянно беречь добро. Но кроме того, и другую работу выполнять. Как и разного рода поручения. – А к чему это тебе, Игнат Пантелеевич? – встрял приказчик. – А ты не смекаешь? – Нет. – Я за всю жизнь хорошо как с дюжину разных клинков дамасской стали в руках держал. Булатных – только два. А тут за неполный месяц сабля булатная да четыре ножа. По первости-то я решил, что взял стрелец трофей знатный. И ведь тоже в таком же платье был. А теперь еще и эти клинки. И у всех одна черта общая. Словно их только что сработали и до ума довести не смогли. – Это с чего ты так подумал? – усомнился приказчик. – А с того, что такую сталь в богатый оклад одевают. Иной ему невместен, – вместо купца пояснил Родион. – А еще узор. Что на сабельке, что здесь, очень уж схож. Вот и выходит, что кто-то прознал секрет булата, который утратили в незапамятные времена. Вот так-то. Ты чего тут стоишь, Родька? – Да куда он денется, – отмахнулся Родион. – Дальше слободы один ляд не уйдет. Там и сыщу. А так заприметит еще. А нам, я так думаю, шум ни к чему. – Это ты верно думаешь. Ладно. Делай как знаешь… Ничего не подозревающий Иван хотя и расстался с друзьями, но покидать Красную площадь не спешил. Нужно быть либо дураком, либо много о себе думать, чтобы безоружным бродить по московским улицам, имея при себе такие деньжищи. А у него только нож за кушаком. С саблей он управляется откровенно плохо. С бердышом лучше, но не ходить же с ним по городу. Вот и решил приобрести себе нормальное огнестрельное оружие. Причем к данному решению Иван пришел вовсе не потому, что боялся грабителей. Это, разумеется, тоже. Но главное, ему не по нраву то убожество, которое собой представляла его пищаль. Громоздкая, неудобная и непрактичная. Избавиться от нее он не мог. А вот обзавестись чем-нибудь дополнительным – это пожалуйста. И парочка пистолетов вовсе даже не помешает. А то мало ли, вдруг завтра в поход. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Дорого? Да, недешево. Что-то более или менее приличное обойдется не дешевле пяти рублей, а то и семи. Про эксклюзивные образцы лучше помолчать. Можно приобрести и мушкет, причем подобрать не из стреляющего мини-ядрами эдак граммов в сорок весом, а что-то более пристойное и с меньшим калибром. Но… Если только для личного пользования. Чтобы убедить командование в необходимости владеть чем-то, выбивающимся из общего ряда, нужно иметь железный аргумент. В армии носить круглое и катать квадратное начали вовсе не в двадцатом веке. Когда Иван поинтересовался, а что, мол, если завести за свои средства мушкет с кремневым замком, то десятник посмотрел на него как на идиота и спросил, как же он, милый, тогда будет выполнять команды начальника. А ведь там чуть ли не половина команд про этот самый гребаный фитиль. Так что не майся ерундой и будь как все. И это притом, что полки иноземного или нового строя все как один уже вооружены мушкетами с кремневым замком. Вот странное дело. Круглый год под ружьем именно стрельцы, а все самое лучшее – в полки под командованием иноземцев. Нет, стрельцов, конечно, перевооружают. Правда, новые мушкеты, или, как их все чаще называют на Руси, ружья, пока лишь в двух стрелецких полках из двадцати шести. Но тут главное, что процесс идет. Да и начальству особо не возразишь. Разномастное вооружение подразделению на пользу ну никак не пойдет. Так и не покинув Красную площадь, а только перейдя на другую сторону Ильинской, Иван оказался в оружейной лавке голландского купца. Тот не был гостем Москвы, а проживал в столице, причем не в Немецкой слободе, которую лет сорок назад вынесли фактически за пределы столицы, а в самом городе. Мало того, он проживал в том же доме, где располагалась его лавка, только на втором этаже. Такое устройство дома – единственное исключение, позволяющее лицам неблагородного происхождения проживать в двухэтажных строениях. Не выселили же старого голландца по той простой причине, что он был выкрестом[3 - Выкрест – перешедший в православие из другой веры.]. С переходом в православие он уже не подлежал выселению. Кто знает, что его подвигло на смену веры, любовь к русской жене или нежелание расставаться с выгодами, которые сулил дом в самом сердце торговой Москвы. О вошедшем в лавку посетителе возвестил легкий перезвон колокольчика. А вот станет ли он покупателем, во многом зависело уже от продавца, коренастого седовласого мужчины в европейском платье с наметившимся брюшком. Нередко нам только кажется, что мы сами покупаем тот или иной товар. На самом деле опытный и одаренный продавец, едва почувствовав, чем именно вы интересуетесь, обставит все таким образом, что вы непременно отоваритесь у него. Именно таким и оказался владелец лавки. Иван прекрасно осознавал, что его попросту подводят к правильному решению. Но в то же время не мог ничего с собой поделать. Возможно, сказалось его увлечение в прошлой жизни. Он просто никогда не встречал подобного пистолета ни на просторах инета, ни уж тем более в реале. Многоствольные системы – да. Кремневки револьверного типа – да. Этот же… Нет, он также револьверного типа. Только барабан состоит из трехзарядных камор, у каждой из которых имеется собственное кресало. Проворачиваясь вручную и становясь на защелку, барабан выводит кресало с затравочной полкой напротив курка. Выстрел. Отвести курок на предохранительный или боевой взвод. Провернуть барабан. И снова выстрел. Каморы и цевье устроены так, что при нештатном срабатывании всех зарядов одновременно стрелок не пострадает. Очень интересная конструкция. А главное, при одном стволе возможность сделать три выстрела подряд. Вместо двух в случае покупки пары пистолетов. Но и цена у этого одного пистоля целых двадцать рублей. Не хухры-мухры. И габариты будь здоров. Шутка сказать – около полуметра. Правда, и ствол длинный, выполненный, как и каморы, с особым тщанием, и диаметр ноготок к ноготку. Что в современных реалиях дорогого стоит. Вот только не помешало бы господину купить к этому пистолю пулелейку. Она как раз именно под него и выполнена. Так что пуля пройдет по стволу впритирку, ничуть не болтаясь. И стоит сущие мелочи, всего лишь два рублика. Но зато какая точная и приятная стрельба. У-у-у, змей-искуситель! Валить отсюда надо, вот что. Причем быстро так. Нащупал голландец слабое место Ивана и теперь долбит в него безошибочно. Еще чуть, и обязательно довесок какой припарадит. Талант у человека, чего уж там. Вот только зарядить новую игрушку, и на выход. Надо будет еще и кожевенных дел мастера навестить. Не то носить эту бандуру за кушаком… Ну чисто башибузук какой или пират. Нет, местных таким не удивишь. Путешественники, которые могут себе позволить, зачастую именно так пистолеты и носят. Но ведь неудобно… Белый город. Там, в самом конце Яузской улицы, у городской стены проживал еврей-выкрест Спиридон Семенович, которого все называли дядя Яша. Старый еврей был одним из известнейших менял Москвы. Пробавлялся и ростовщичеством. А еще принимал на сбережение все что придется, и деньги в том числе. За сравнительно небольшую мзду можно было не сомневаться, что имущество останется в целости и сохранности. Мало того, ты мог хранить свои деньги у дяди Яши совершенно бесплатно и даже получить за них небольшой рост. Только если не трогал свое серебро в течение года. Ивану вовсе не улыбалось разом лишиться всех своих средств. А такая возможность вполне существовала. Дом ведь зачастую оставался под присмотром дворового пса да соседей, которые могли заметить посторонних, только если те подходили с улицы, а не с огорода. Вот и решил он определить их в этот средневековый банк, вместо того чтобы устраивать тайники и клады. Хватит того, что два еще не законченных клинка прячет под стеной сарая. Лично с дядей Яшей Иван знаком, конечно, не был. Но у того была определенная репутация. А потому он уверен, что в этом доме за высоким каменным забором деньги будут в полной сохранности. Как ни крути, а с собой он собирался забрать двадцать семь рублей из остававшихся пятидесяти семи. Вообще-то, по его прикидкам, остаться должно было сорок, но так уж вышло, что дорогу ему перебежал голландец. У дяди Яши все прошло чинно и спокойно. Тот не задал ни одного лишнего вопроса. Старый еврей лишь поинтересовался, не желает ли парень оставить деньги в рост. Нет. Ну, на нет и суда нет. Вообще-то не сказать, что Иван чувствовал себя спокойно. Вместе с остатками от жалованья у него сейчас двадцать восемь рубликов. Сумму никак мелкой не назовешь. Двадцать пять нужно будет отдать хозяйке дома. Или скорее все же хозяину. Ну а трех рублей, чтобы начать осуществлять задуманное, более чем достаточно. Хм. Это если с батей ничего не срастется. А как наладится, то… Ничего. Надо будет, опять навестит домик на Яузской улице. Невелика трудность. На раскисшие и грязные улицы опустились сумерки. Еще немного, и стемнеет. Ивану не раз приходилось гулять по ночной Москве. И по Земляному валу, и по Белому городу хаживал. А то как же, молодежь нередко гуляет чуть ли не до первых петухов. А то, что городские ворота закрыты… Вот уж мелочи какие. Уж кто-кто, а московские мальчишки точно знают, где и как пролезть, чтобы ни собаки не задрали, ни стрельцы сдуру не пальнули из пищали. Однако сегодня Иван чувствовал себя не в своей тарелке. Это если мягко сказать. За то, что покоится в кошеле у него на груди, могут порешить и глазом не моргнуть. Если уж за сапоги… Кстати, они на нем совсем новенькие. Только сегодня надел обнову. Как, впрочем, и кафтан. Молодцы все же дядька Антип и тетка Авдотья, дело свое знают туго. И ногам хорошо, и кафтан удобно обнимает тело, не смотри что новенький и необмятый. Погодка загляденье, поэтому подбитый мехом надевать не стал. Упарился бы. А вот теперь что-то подмораживает. Думает об этом, а сам непроизвольно взглядом по сторонам водит, нет ли кого в темных углах. – А-а-а! Громкий женский вскрик. И пусть он полон боли, в нем все же больше удивления. – Помоги-ите!!! Стра-ажа!!! А вот этот… Нет, не истошный. Его даже с уверенностью нельзя назвать и испуганным. Нет, конечно, призывают на помощь, причем это не шутка какая. Но… Именно что призывают, только и всего. Хотя вкупе с первым вскриком звучит это все же как-то… Кричали из-за угла. Шагах в десяти был перекресток, на котором стоял двухэтажный дворянский дом. Что с того, что Белый город. Татей и разбойного люда и здесь хватает. А патрулей на все улицы не напасешься. Иван действовал скорее на одних рефлексах, чем осознавая происходящее. Рука, и без того время от времени теребившая рукоять пистолета, выдернула оружие единым махом. Даже не заметил, как палец взвел курок. Ноги уже сорвались в бег. Вот и перекресток. Бежит какая-то женщина, одетая на европейский манер в плащ, который сейчас развевается за ее спиной. Сумерки уже достаточно сгустились, а потому детали не рассмотреть. Зато видно того, кто ее нагоняет. Хм. Судя по одежке, наш, русский душегуб, но вот в руках блестит клинок шпаги. Не то чтобы русские ими не пользовались, среди стрельцов половина со шпагами ходит. Но чтобы душегубы… Не суть важно. Вскинул пистолет, отчего-то подумав о вовремя приобретенном оружии. Расстояние шагов сорок. Далековато. Оружие еще не пристреляно. Да и потряхивает с отвычки, чего греха таить. Выстрел! Мужчина остановился так резко, что какое-то расстояние еще и проехал по подтаявшему снегу, едва не растянувшись на земле. А потом резко рванул в сторону, стремясь уйти за дом на противоположной стороне улицы. Взвел курок. Отжал защелку. Провернул барабан. Готов. Вскинуть пистоль. Взять упреждение. Выстрел! Мимо! Твою в гробину, душу, мать нехай! И снова неизвестный меняет ход своих действий. Ну не носят тут больше двух пистолетов. Многоствольные игрушки достаточно редки, потому что при сравнительно низкой надежности стоят баснословных денег. Женщина уже в нескольких шагах от Ивана, бежит молча, взгляд испуганный, но решительный. Как хотите, так и понимайте. Убийца же вскидывает руку, в которой уже зажат пистолет. Сволочь, решил достать свою жертву пулей. А вот не угадал, собака! Третья камора заняла позицию напротив ствола. Курок уже взведен. Иван выстрелил, практически не целясь, навскидку, чтобы только напугать неизвестного. Глядишь, рука дрогнет, и тот промажет. Но вышло неожиданно удачно. Похоже, свинцовый гостинец угодил неизвестному в руку. Мужчина вдруг схватился за правое предплечье, выронив пистолет. Тот, в свою очередь упав на мостовую, разразился выстрелом. И что примечательно, пуля провизжала совсем рядом с ухом Ивана. Или это ему показалось. Женщина навалилась на него с мощью стенобитного орудия, едва не опрокинув на мостовую. Хм. Ошибочка. Тут нет мостовой. Лишь раскисший снег и грязь, еще не прихваченная только-только начинающим поддавливать морозцем. Ну да удержался, и слава богу. Не хватало еще изгваздать обнову. Подхватив женщину за талию, единым махом развернул ее, заводя себе за спину. Пистоль за кушак, и нож из ножен. Бог весть, как он собирался противостоять с этой безделкой шпаге. Но страха нет. Оно всегда легко, когда боишься за кого-то. Потому как тот страх другой. Не имеющий ничего общего с медвежьей болезнью. Но неизвестный решил, что с него на сегодня достаточно. Пока Иван возился с женщиной, пистолем и ножом, того и след простыл. Никого. Словно и не было. Разве что запах сгоревшего пороха, разнесшийся по переулку, да белесые облачка, поднимающиеся в холодное и быстро темнеющее небо. – Господи! Даша! – решительно и с явственной тревогой выкрикнула женщина. О как! Русская. Впрочем, ничего удивительного. Многие дворянки частично перенимают туалеты у иноземцев. Правда, в основе берут только самое удобное. Хотя хватает и тех, кто готов приносить жертвы красоте и слепо следовать европейской моде. Как то – покрывать свои лица белилами. Бред. Но достаточно распространенный среди московских модниц. Женщина вырвалась из его объятий и побежала в ту сторону, откуда еще недавно улепетывала во все лопатки. Ну и Иван за ней. Только сначала сделал петлю, чтобы подобрать пистолет. Как ни крути, а это его первый военный трофей. Во всяком случае, в этом мире. Ничего так. Пусть и самый обычный одноствольный, популярный среди путешественников, но ладный такой. И калибр сродни его трехкаморному. Миллиметров двенадцать. Что не может не радовать. Местные ручные гаубицы Ивану претили. Ага. А вот и та, чей вскрик он услышал первым. Товарка склонилась над ней, призывая тихим голоском: – Даша. Дашуня. Милая, отзовись. Легкий, едва уловимый стон. Иван склонился над раненой и уверенно приложил палец к живчику на шее. Есть! Прощупывается пульс! Значит, не померещился стон. Надо срочно… – Стрелец, бери ее и неси за мной, – вдруг властно распорядилась женщина. Хм. На вид за тридцать. Но прехорошенькая. Следит за собой баба, причем не на европейский манер. В том смысле, что ни следа этой местной косметики. Только то, чем боженька одарил. И фигурка благодаря распахнутому плащу и правильно сшитому сарафану угадывается. Не худосочная, но и не в теле. Кровь с молоком, как бы это избито ни звучало. И все это Иван успел рассмотреть за доли секунды. – Чего встал, служивый? – Патруля нужно дождаться, – вдруг невпопад ответил он. – С ума сошел. Да она сейчас кровью изойдет. – Так я перевяжу. – Иван задрал кафтан, без тени сомнений намереваясь оторвать полосу от рубахи под ним. – Да бери же ты ее, остолоп! Живо, кому говорю! Вот кто бы ему объяснил, с какого такого перепуга он вдруг взялся выполнять ее приказы? Но ослушаться отчего-то не получалось. Бывает такое, когда на твоем пути попадаются не просто властные люди, но еще и способные одним своим видом внушить к себе уважение. А еще, вроде ничего и не предприняв, безошибочно дают понять, что они имеют право и умеют распоряжаться. Нести раненую оказалось недалеко. Всего-то шагов сто. В смысле именно через столько подбежали к ним четверо мужиков. Все вооружены ружьями с кремневыми замками, с заткнутыми за пояс пистолетами и большими ножами. Иван даже грешным делом едва не опустил раненую на землю, чтобы встретить новую напасть. – Не смей, – велела женщина, четко уловив его намерение. – Свои. – Ирина Васильевна, цела? – выпалил мужик с аккуратной бородкой с проседью посредине. – Все потом. Возьмите Дашу. Да поворачивайтесь, черти! А ты куда, служивый? А ну-ка, давай за нами. Двое подоспевших на помощь уже подхватили его ношу, а оставшиеся лихо так взяли Ивана под белы рученьки. Он и охнуть не успел, как уже лишился и обоих разряженных пистолетов, и ножа. Даже был охлопан. Правда, обнаруженный под кафтаном кошель эти ухари и не подумали трогать. Еще полтораста шагов – и высокий каменный забор, выкрашенный в какой-то светлый цвет. Доподлинно уже не разобрать. Скрипнула калитка. Двое с раненой скользнули вовнутрь. Следом женщина. Ну и Ивана, решившего было упереться, подтолкнули. Не грубо, но настойчиво так. И не откажешь. – Алеша, этот пистолет убийцы, – уже в гостиной дома, указав на трофей, произнесла неизвестная. Хотя отчего это неизвестная. Какая-то Ирина Васильевна. Н-да. Ну очень информативно. Хотя-а… А вот не хочется ему отчего-то выяснять подробности. Совершенно никакого желания. И напротив, Иван сейчас предпочел бы быть подальше отсюда. – Понял, Ир… кхм, – вдруг стушевался статный парень лет двадцати пяти. – Ничего, Алеша, Матвей уж возвестил мое имечко чуть не на всю округу. – Кхм, – теперь уже прокряхтел бородатый мужчина. – Прости, так уж вышло. Испугался за тебя. – Не винись. Сама виновата. Верни ему его пистоль, – велела женщина третьему. Потом как-то внимательно посмотрела на Ивана. По-хозяйски, что ли. Оценивающе так. Ну не принял Иван еще полностью реалии этого мира, а потому и смущаться не стал. Умом, разумеется, понимал, что за подобное поведение можно очень даже поплатиться, да толку-то. Все на рефлексах. Ну не смог он удержаться, чтобы не окинуть женщину ощупывающим, едва не раздевающим взглядом. А все потому, что при свете свечей, да еще и без плаща, в одном только сарафане, она была куда как краше, чем в сумерках на улице. Сдаться бы такой на милость победителя. Но… Породу видно. Попробуй только. Если что не так, голову враз снимут. Общество здесь сословное, и это еще мягко сказано. Нет, если сверху вниз, то чего только не случается. А вот снизу вверх… Ну, это только при незначительной разнице. Тут же пропасть видна сразу. Ага. Поняла, что творится в его голове. И странное дело, эта властная женщина вдруг стушевалась. Едва заметно, но внимательно наблюдавший за ней Иван рассмотрел это явственно. Машинально заправила за ушко прядь волос, выбившуюся из-под кокетливого кокошника. И… Перевела взор на диван, залитый кровью, где сейчас какой-то дядька с пенсне на носу колдовал над раненой. Помогала ему молоденькая служанка, вовсе не боявшаяся кровушки. Иван был готов голову прозакладывать, что женщина таким образом хотела отвлечься и взять себя в руки, явно выбитая из колеи несвойственным поведением юноши. Правда, по факту этот паренек был куда старше ее самой. Ну да кто же об этом знает. – Что там, Христофор Аркадьевич? – спросила Ирина Васильевна. – Убийца был какой-то неумеха, – отозвался мужчина в пенсне, судя по всему, врач. – Еще какой умелец, – возразила женщина. – Значит, Даша дернулась, и клинок прошел неточно. – Она меня оттолкнула и приняла сталь на себя, – подтвердила Ирина Васильевна. – Крови потеряла много, но ее жизнь вне опасности. Разумеется, если клинок был чистым. – Ясно. Теперь о тебе, служивый, – наконец взяв себя в руки и став прежней, властной и сильной, вновь обернулась к стрельцу женщина. – Как звать? – Иван, Архипа Карпова сын, – привычно ответил парень, еще не привыкший к тому, что успел ступить на тропу самостоятельной жизни и от отца по факту не зависел. – Дмитриевский полк? – Точно так. – Вот ни капли сомнений в том, что она имеет право задавать эти вопросы. Правда, отвечая, Иван все же старался смотреть в сторону. Ну ее к ляду, эту благородную. Пока-то вроде ничего, но еще обидится. А он на нее просто так смотреть не может. Сразу начинает ощупывать взглядом. А что такого? Карпов-то молод, что есть, то есть. Но ведь для Рогозина эта красавица самая что ни на есть молодка. – Запомни, стрелец. Ничего не было. Вообще ничего. Шел ты по своим делам, шел и дошел туда, куда и направлялся. Никого не видел. Ни в кого не палил. И никого не спасал. Уяснил? А что тут еще скажешь? Его, по сути, никто и не спрашивает, как и не ждут иного ответа. Просто обозначают то, что он должен принять безоговорочно. А он что? Он готов. – Уяснил, – подтвердил Иван. – Христофор Аркадьевич, запомни паренька. – Да уж и без твоих указаний запомню, – не отвлекаясь от раненой, ответил врач. – Дом и хозяина запомни, – это уже Карпову. – Нужда серьезная будет, обращайся к нему. В нужное время и в нужном месте ты оказался, стрелец. Я добро помню. Но имя мое забудь. – Уже забыл, – с готовностью согласился Иван. – Все. Можешь идти. Ну и пошел. Про трофейный пистоль поминать не стал. Ясно же, что его оставили, потому что пистолеты здесь в основном парами ходят. У оружия Ивана, кстати, также пара есть. В смысле осталась у голландца. Ну да такой ствол и отдельно прикупить не грех. Проверено. Так вот, имея один пистоль, можно с большой долей вероятности найти и его побратима. Оружейников в Москве не так чтобы и много. Железки же имеют свойство ломаться. Причем скорее чаще, чем реже. А стало быть, и починки требуют. Валовое производство оружия тут отсутствует как класс, а потому у всего огнестрела хватает индивидуальных примет. Ох и не завидует Иван этому убийце. Перед тем как выйти со двора, перезарядил пистоль. А то мало ли, как оно все. Парень, которого женщина назвала Алексеем, с пониманием отнесся к заминке. Молча дождался, пока парень закончит возиться с оружием, и только потом выпроводил. Снаружи Ивана плотно обступила темнота. Где-то в начале улицы или в конце, кто же поймет, где тут что, нумерация-то отсутствует, видны несколько факелов. А вот голосов не слышно. Да и поблизости никого. Вот и не надо. А то он сейчас нервный. Еще пальнет сдуру. Еще раз ощупал пистоль за кушаком. Запомнил, как выглядит дом. Тот в общем ряду не выделяется. Видно лишь, что это дворянская усадьба, а не доходный дом, каковых тут, кстати, хватает. Не всем улыбается счастье иметь свои владения в Белокаменной. Так что сомнительно, чтобы такая властная особа жила в этом доме. Уж скорее те, кому она благоволит. И по ее поведению это вполне заметно. А не прокатили ли его только что? Хотя вряд ли. Тогда бы уж проще было приголубить по голове и скинуть в ров. Мало ли разбойного люда в Москве. Так что нужно запомнить дом-то. Вдруг и впрямь пригодится. Поправил шапку и зашагал в сторону другой улицы. Обойдет квартал да потом опять выйдет к стене. Вдоль нее все же идти сподручнее. Меньше закоулков. Оно бы, если вернуться, короче вышло. Но ручкаться с нервными стрельцами, набежавшими по горячему делу, нет никакого желания. Глава 4 Немного интриги – Как ты, Марио? – обратился мужчина, войдя в небольшую, но светлую комнату на чердаке. Если судить по шелковому камзолу, богато изукрашенному вышивкой и галунами, человек состоятельный и благородный. Не будь он дворянином, у него и одежда была бы попроще. Впрочем, в пользу его происхождения говорили еще и манеры, приличествующие французскому двору «короля-солнце». Хм. Вообще-то Франсуа де Бриен и был французом. Как и говорил на своем языке. Разве что состоял на службе не при французском дворе, а при польском. В Русском же царстве вот уже год как выполнял обязанности посла. И всеми путями проводил в жизнь политику короля Речи Посполитой Яна Третьего Собеского. Следует заметить, что тот был ближайшим союзником Франции и по факту ставленником Людовика Четырнадцатого. Так что, служа Яну, де Бриен служил Людовику. Если тому вообще есть дело до Московии. Как, впрочем, и до папы с его интригами в вопросах вероисповедания. Зато посол одновременно был и на службе у иезуитов, верных слуг папы, имевших серьезные позиции в Польше. Орден давно лелеял мечту закрепиться в Московии, имея далекоидущие планы. Их вообще отличало стратегическое мышление, а закрученные многоходовые комбинации растягивались на десятилетия. – Здравствуй, Франсуа. Я в полном порядке, – поднимаясь с постели, поздоровался с вошедшим Марио. На его итальянское происхождение кроме имени указывал еще и характерный акцент, с которым звучал его французский. Но, несмотря на эту разницу, было отлично видно, что этих двоих связывает давняя и крепкая дружба. И не только дружба. У них хватало общего. – Извини. Здравствуй, Марио. Голова кругом. – Из-за моей неудачи? – Если бы твоя неудача оказала влияние на мою головную боль, то мы бы уже висели на дыбе, пуская кровавые пузыри, – покачав головой, возразил посол. – Доктор сказал, что кость не задета? – Да. Повезло. Так что вскоре буду готов к делу. И поверь, я исправлю свою ошибку. – Было бы неплохо. Но не спеши, Марио. Это дело дальней перспективы. – Что слышно в городе? – Ничего. – То есть? – искренне удивился итальянец. – А то и есть. Полная тишина. Словно и не было никакого нападения в Серпуховском переулке. Эта стерва с утра во дворце, всем улыбается и сама беззаботность. Не понимаю, как ты мог промахнуться. – Случайность. Найдется не так много слуг, готовых заслонить господина своей грудью. Ее служанка оказалась из них. – Не служанка, а подруга. – Из бедных дворян, – с явным пренебрежением уточнил Марио, словно говоря, что разница невелика. – Как бы то ни было, но Дарья Рощина жива. По крайней мере, ни о каких похоронах не слышно. А замалчивать это они не смогли бы. И в этой связи опять вопрос. Как так получилось, что жива не только Хованская? – Говорю же, эта дура каким-то звериным чутьем почувствовала неладное и бросилась на клинок. Вот и вышел удар неточным. А что там с ней, я и смотреть не стал. Главное было достать другую. – И как результат упустил обеих. – Эти сумасшедшие русские, – горько ухмыльнулся итальянец. – Одна бросается на шпагу, другой спешит на помощь совершенно незнакомому человеку. А я готов прозакладывать голову, что он оказался там случайно. Да еще и носит с собой три пистолета. Вот ты носишь с собой три пистолета? – Это мог быть многозарядный, – пожал плечами француз. – Ну, может, – с кислой миной согласился несостоявшийся убийца. – Тебя не опознают? – спросил посол. – Нет. Я был в мужицкой одежде. – И со шпагой, – не без иронии поддел Франсуа. – Можно подумать, у русских это такое уж редкое оружие, – отмахнулся Марио, но все же добавил: – Они не настолько тупы, чтобы не понять, что это было не ограбление. – Но тебя не опознают? – вновь надавил Франсуа. – Исключено. Просторная одежда хорошо маскирует фигуру и движения. Маска скрывает лицо. И за все время я не произнес ни слова. Я не первый день пробавляюсь этой работой, Франсуа. – А потерянный пистолет? – Ерунда. Я приобрел эту пару в Польше четыре года назад и использовал только для работы. Пистолет никуда не приведет. – Но от второго я бы избавился, – с самым серьезным видом произнес посол. – Понимаю, Хованская не та особа, с которой следует шутить. Но стоит ли просто избавляться от пистолета? Можно подбросить какому-нибудь ограбленному бедолаге с проломленным черепом. – Хм. С ней такая мера не помешала бы. Она ведь не успокоится, пока не найдет, как это говорят у русских, откуда ноги растут. – Вот и займусь, как только оправлюсь. А ты пока подбери того, кто лучше всего подойдет на эту роль, – жизнерадостно подмигнув, предложил Марио. – Их уже четверо, – с самой любезной улыбкой заверил посол. – Но ты все же определись. Пистолет-то у нас один, – едва не рассмеявшись, погрозил пальцем Марио. – Послушай, Франсуа, а чего это братья-иезуиты так набросились на эту прелестную веселую вдову? Ну скачет она по постелям мужиков, так и пусть скачет. Или братьев так задевает ее грехопадение? – Братьев задевает ее дурное отношение к иноземцам. – Они считают, что коль скоро дошло до грехопадения, то это неизменно должны быть европейцы? – явно веселясь, заметил Марио. – Очень смешно, – хмыкнул посол, а потом продолжил, сменив тон: – Нам удалось подвести к царевичу Николаю полковника де Вержи. – Это тот весельчак-француз, что по полгода командует полком, а вторую половину кутит в свое удовольствие? – Именно он. Они сошлись на охоте. Царевич все время заглядывает ему в рот и слушает его рассказы о Европе, Новом Свете и многом другом. Мальчишке только пятнадцать, и если приложить должные усилия, из него еще можно слепить нечто удобоваримое для Польши и нашей католической церкви. Но великая княгиня со своим неприятием иноземцев может помешать этой зарождающейся дружбе. В глазах Николая эта женщина имеет несомненный авторитет. – Цесаревич настолько безвольная личность? – баюкая раненую руку, с долей презрения поинтересовался итальянец. – Эта безвольная личность грозит превратиться в весьма своенравного, целеустремленного и волевого государя, способного скрутить Московию в бараний рог. – И чем может быть выгоден такой правитель? Эдак, глядишь, он полезет своим бородатым рылом в европейские дела, – заметил Марио. – Не полезет, – покачал головой Франсуа. – Если направить его энергию в нужное русло. Работы для его деятельной натуры найдется более чем достаточно. Король Ян хочет подружиться с Николаем и заключить союз с Москвой на вечные времена. А заодно заручиться поддержкой московского царя в борьбе с турками и шведами. Правда, для этого Московии придется сначала в очередной раз покорить Новгород. – А разве Речь Посполитая уже не претендует на новгородские земли? – После того как у нее под боком вызрел такой соперник, как Швеция, а на юге все больше донимает Турция? Королю сейчас впору думать не о расширении границ, а об удержании прежних. И тут совсем не помешает друг, готовый пролить на алтарь их дружбы жертвенную кровь своих подданных. Так что моему королю именно такой московский царь и нужен. – А если и он в свою очередь решит откусить кусок от Речи Посполитой? Ведь было уже, и не так давно. – Вот поэтому и следует вложить в голову наследника нужные мысли и великие устремления, дабы это пошло на пользу моему королю, а не во вред. – То есть де Вержи также сотрудничает с иезуитами? – Ни в коей мере, – возразил посол. – Гастон искренне рад дружбе с цесаревичем, и все его устремления теперь прочно связаны с Московией. Он приехал сюда, памятуя о щедрости русских царей, чтобы заработать и вернуться в Европу. Но если ему удастся стать настоящим другом царя… К чему возвращаться домой, чтобы быть одним из многих, если здесь можно стать если не первым, то уж точно вторым. Так что он верен царевичу. И будет верен до конца, дорожа его дружбой. – Ничего не понимаю. Но как же тогда?.. – Марио сделал неопределенный жест. – Мы используем его втемную, – легонько пожав плечами, ответил посол. – Нужно только вложить в голову де Вержи правильные мысли. И это не так чтобы трудно. Веря же в свою правоту, он заставит поверить и царевича. Вот и все. – И какой тут интерес у иезуитов? – На данном этапе они хотят всерьез закрепиться в Московии. И для начала добиться разрешения на создание в Немецкой слободе коллегиума[4 - Коллегиум – иезуитское (либо созданное по его образцу) закрытое среднее учебное заведение. Были бесплатными, предназначались для обучения молодежи с духовным уклоном. Образование, полученное в коллегиуме, считалось довольно престижным, поэтому в первую очередь там проходили обучение дворяне. Таким образом, иезуиты принимали активное и серьезное участие в воспитании аристократической элиты стран.]. И мысль о том, что в Москве должно быть учебное заведение, общепризнанное в Европе, уже вкладывается в голову цесаревича. О дальнейших планах братьев мне ничего не известно. Но уверен, что они есть. Причем с дальней перспективой. У иезуитов простых путей нет в принципе. Так что выздоравливай, необходимо доделать работу. – Можешь в этом не сомневаться, – задорно подмигнув, заверил итальянец. Не сказать, что Ирина Васильевна не думала о тех, кто покушался на ее жизнь и едва не убил ее фаворитку. Разумеется, Хованская не царица и даже не цесаревна, а великая княгиня, то есть лицо, уже отринутое от трона. Но кто сказал, что фаворитов и фавориток могут иметь только царствующие особы? Ведь это всего лишь выделение кого-то в общем ряду. Вот и великая княгиня выделила молодую и преданную девушку из бедного дворянского рода. До вчерашнего вечера ее преданность, как и преданность ее батюшки, известного московского врача, выражалась в сбережении некоторых тайн из ее личной жизни. Но теперь все изменилось. Даша без тени сомнений заслонила собой Ирину Васильевну, жертвуя собственной жизнью. Христофор Аркадьевич даже при виде раненой дочери сохранил присутствие духа и ни взглядом, ни жестом не попрекнул великую княгиню за произошедшее. Иной бы обвинил, поминая ее любовные похождения. А вчера она возвращалась с очередного свидания. Но Рощин был достаточно умен, чтобы понимать, что покушение организовала вовсе не ревнивая супруга. Хованская никогда не крутила романы с женатыми, это первое. А второе – пусть она и не могла претендовать на трон, выйдя замуж за покойного боярича, тем не менее играла видную роль на политической арене Русского царства. Коль скоро она стала кому-то мешать настолько серьезно, то и покушение могло случиться где угодно. Причем даже при наличии серьезной охраны. И тут уж выбирай. Либо быть подле сильных мира сего, пользуясь их благосклонностью и приобретая некое влияние, но вместе с тем подвергаясь опасности. Либо жить в тиши, безвестии и бедности. И Рощины сделали свой выбор. Христофор Аркадьевич получил кафедру и лабораторию в медицинской академии, оборудованную по последнему слову современной науки. Даша – возможность удачно выйти замуж и обеспечить свое будущее. К тому же у нее есть два старших брата, которые не пошли по стопам родителя, а поступили на службу и имели серьезные перспективы роста. Несмотря на то что ее люди сейчас вовсю разыскивали злоумышленника, Ирина Васильевна была вынуждена заниматься совершенно иным делом. А именно находилась в рабочем кабинете царя в Кремлевском дворце и вместе с ним принимала экзамен у своего племянника, который, как ни странно, добился за последнее время серьезных успехов. Мальчик был достаточно одарен, и науки ему давались легко. Вот только желания изучать их у него не наблюдалось. Профессора Московского университета устали бороться с его леностью. А тут… Николая словно подменили. – Что скажете, Степан Андреевич? – обернувшись к Сытину, известному во всем мире математику и профессору Московского университета, спросил самодержец. Именно самодержец. Вот уж чего удалось добиться Рюриковичам, так это упрочения самодержавия в Русском царстве. Государь крепко удерживал власть в стране, подмяв под себя как знать, так и церковь. Оставалось с умом распорядиться этой самой властью. Но… При всем при том, что Дмитрий Первый был не лишен прозорливости, для этого ему все же недоставало воли. Самой малости. Но все же. – Ну что я могу сказать, государь. Несомненно, за последние полгода цесаревич серьезно продвинулся вперед. Конечно, при наличии более образованных преподавателей успехи могли бы быть и более значимыми. Но они все же впечатляют. Прими мои поздравления, Николай Дмитриевич, сумел ты меня удивить. – И еще удивлю, Степан Андреевич, – бросив мимолетный горделивый взгляд на стоявшего чуть позади и в стороне полковника в зеленом мундире на европейский манер, заверил подросток. – И чем же, если не секрет? – полюбопытствовал профессор. – Я хочу серьезно изучать кораблестроение, а это никак невозможно без математики. – Хм. Смею тебя заверить, Николай Дмитриевич, что для этого потребно изучать не одну лишь математику. – Я знаю, – с самым серьезным видом кивнул подросток, а потом перевел взгляд на царя. – Батюшка, я стал совсем по-другому смотреть на науки, от которых, вижу теперь, проистекает польза великая. Вот словно прозрел. – Верю, сынок. И замечаю. Что меня очень радует. Ладно. Будем считать экзамен завершенным. Николай, я очень доволен. Надеюсь, ты и дальше будешь меня радовать. Причем не только в науках, но и в других областях. – Конечно, батюшка, ведь правителю не стать великим, коль скоро он не ведает творящегося в мире. – Иди уж, великий, – с довольной улыбкой произнес царь, подкрепляя свои слова взмахом руки. Цесаревич поспешил удалиться в сопровождении полковника и профессора. И судя по тому, как этот худощавый юноша среднего роста в буквальном смысле слова надвинулся на ученого, тому предстоит выдержать некое сражение. Николая вдруг обуял голод познания, и, похоже, он намеревался его утолить. Причем в своей обычной манере, нахрапом, сметая все на своем пути и впитывая то, до чего сумеет дотянуться. Есть у него такая черта. – Ну, что скажешь, сестрица? – едва закрылась дверь, поинтересовался царь. При этом из него словно выдернули стержень. Он как-то сразу осунулся, разве что цвет лица остался прежним. Впрочем, ничего удивительного, коль скоро на нем добрый слой пудры. Дмитрий Первый был болен. Причина и природа болезни пока оставались неизвестными. Лучшие медицинские умы не могли понять, что происходит с государем. Но факт оставался фактом: болезнь медленно, но верно подтачивала его силы, приближая неизбежный конец. – А что тут скажешь, Дмитрий. Твоя правда. Коленька за ум взялся и в науку вгрызся, как голодный в краюху хлеба. – Во-от. А ты говорила «иноземец, иноземец», – передразнивая ее, произнес царь. – А оно вишь как вышло. Этот де Вержи как нельзя кстати свалился. – Верно. И мальца к себе привязывает всеми доступными способами, – вовсе не разделяя благодушного настроения старшего брата, отозвалась Ирина. – Платье на Коле немецкое, разве что парик дурацкий не напялил. Но зато уже начал отпускать волосы на европейский манер. Скоро в хвост забирать станет, как девка какая. Из Немецкой слободы, считай, не вылезает. И все-то ему там нравится да пригожим видится. Часами готов внимать о том, как в тех Европах все обустроено. А паче всего в Новом Свете. А уж байками о разбойниках морских так и вовсе заслушивается. Пару раз, случилось, не одернул тех, кто в его присутствии поминал «русских варваров». Пусть и говорили те о мужичье. Но ить подданные, православные. Вот ведь какое дело. Девку под Колю подсунули, чтобы слаще ему среди немцев было. А еще эти корабли. Ведь через них он к наукам потянулся. И как бы беда именно отсюда и не пришла. – Ох, Ириша, вот как погляжу я на тебя, так столько жути понагнала, прямо страх берет, – покачав головой, не без иронии заговорил царь. Покряхтел, устраиваясь поудобнее. Сестра тут же поспешила ему помочь. Тяжко братцу. Но тот недовольно покосился в ее сторону. Благодарно кивнул и сам же придал телу нужное положение. Больше всего на свете его сейчас злила беспомощность, и он всячески ей сопротивлялся, пусть и выходило не всегда. – Платье немецкое? Так на себя посмотри. Во что одета? – Я огульно европейцам не подражаю, беру только то, что удобно. – Ну так и Николаю удобно в европейском платье. Парик же этот вшивый на себя не напялил. Вот гляжу я на тебя и диву даюсь. Вроде и не цепляешься за седину далекую, но Коле отчего-то крылышки все время норовишь укоротить. Немцы? Ну так еще прадед наш, Грозный, заложил первую Немецкую слободу. Чай, не был дурнем-то. И мы ой как много почерпнули у европейских народов. И нам еще есть чему поучиться. Корабли? – Дмитрий Первый безошибочно указал рукой в нужную сторону и выпалил: – Море по сию пору зовется Русским, а русские на его берегу только рабами и появляются. И как на том море встать, коли корабли не строить? Мы уж трижды Крым воевали, и снова воевать придется. Потому как мало что выход к морю нужен, так еще и татары все время набегами своими земли наши разоряют. – Да беда-то не в учении. Поучиться никогда не грех. И к морю выход нужен, торговлишку вести. И с татарами решать надо. Но ить он все на немецкий манер норовит перекроить. А немцы те… У себя в Европах они, может, и собачатся. Да только тут все дружно держатся. И варвары для них не мужичье, а все мы. – И что? Гнать всех? – К чему же гнать? Я такой глупости не говорю. Но вот оградить слегка от иноземцев цесаревича нужно. – Ну так и ограждай. Чай, он тебя поболее иных любит и слушает. А что до девки… Что же ты, сестрица, не озаботилась, раз уж видишь такое дело? Сама-то, поди, не забываешь любовников менять. – Дмитрий… – Молчи уж, – отмахнулся царь. – Не одной тебе доносят о всяком-разном. И я сейчас корю тебя не за твои шалости, а за то, что коли видишь корень зла, отчего сама не упредила? – Прости, братец. Признаться, хотела, но поначалу подумала – не ко времени. А там уж Колю этот де Вержи в оборотку взял. И охнуть не успела. – Меньше по чужим постелям скачи, так и успевать будешь. И не зыркай на меня. Не зыркай. Я ить тебя, сестрица, никогда ни о чем не просил. Ты сама в ярмо влезла. Ну а коли так, то и делать все надобно на совесть или вовсе не браться. Не убедила ты меня, Ириша. Пока от этого полковника для Николая одна польза. А что до того, что сынок уж больно сильно посматривает на Европу… Я ить тебе не мешаю. Вправляй ему мозги. Я уж как могу стараюсь, да, видно, все без толку. Меня-то он слушает, но вот слышит ли? Ты же дело иное. Ладно, иди уж, – скривившись от боли и вновь прилаживая поудобнее многострадальное тело, закончил разговор царь. – Плохо тебе, братец? – с искренней заботой подхватилась Ирина, бросаясь к Дмитрию. – Да иди, говорю, маета. Не твоя забота с хворобой разбираться, – огрызнулся он, вновь озлившись на болезнь. Де Вержи примерно представлял, о чем сейчас может говорить великая княгиня Хованская. Для него это не было тайной за семью печатями. Но он не опасался этого. Пока он дружен с наследником престола, ему ничто не угрожало. Как бы ни была Ирина Васильевна настроена против иноземцев, открыто противиться племяннику она не станет. Не глупа. Понимает, что собой представляет цесаревич. А после сегодняшней аудиенции плюсом к хорошему отношению со стороны цесаревича стало еще и благоприятное впечатление, произведенное на царя. Как бились с наследником, стараясь пробудить в нем интерес к наукам, одному богу известно. И тут вдруг нашелся тот, кто подобрал к нему ключик. А тут всего-то нужно было нащупать тему, вызывающую интерес у Николая. Корабли с овевающей их романтикой. Различные игрушки и станки, полные секретов механики. Дальше только поспевай. Конечно, будь великая княгиня злопамятна, де Вержи несдобровать бы. Но при всей своей жесткости Хованская не отличалась мстительностью или коварством, как, впрочем, и всепрощением. Так что полковнику бояться нечего. Разве что придется выдержать борьбу за внимание наследника. Пусть и не кровавую, но весьма серьезную. Но тут уж ничего не поделаешь. – Николя, ты обратил внимание, как на меня посмотрела твоя тетка Ирина? – с мягким французским акцентом произнес полковник, едва они оказались в личных покоях цесаревича. – По-моему, весьма равнодушно, – пожимая плечами и проходя к столу у высокого окна, произнес подросток. – Вот именно. И эта холодность не была естественной. Хотя бы потому, что она ей не свойственна. – Ты это о чем? – со звучным шлепком опустив на стол стопку бумаг, которые он нес в руках, вскинулся цесаревич. Нужно быть слепоглухим, чтобы не знать, о чем шепчутся все придворные. Да и по Москве слухи ходили. Шила-то в мешке не утаишь. Вот и о любвеобильности его тетушки болтали всякое. Правда, не без опаски посматривая по сторонам. Не приведи господь услышит кто посторонний. Николай понимал, что далеко не все правда и на деле у тетки Ирины любовников куда меньше, чем приписывает ей молва. Но в том, что дыма без огня не бывает, не сомневался. Как замечал и потуги многих придворных обратить на себя ее внимание. И среди этих претендентов хватало иноземцев, которых она неизменно игнорировала. Уж не из таких ли Гастон? – Я о том, что великая княгиня явно не благоволит нам, европейцам. А тут была просто холодна, словно ничего и не происходит, – ничуть не смутившись, совершенно спокойно ответил француз. Ага. Выходит, все предположения Николая – всего лишь плод воспаленного воображения. Вот и ладно. Очень уж не хотелось бы выговаривать де Вержи. Николай искренне дорожил дружбой старшего товарища, который был достаточно образован, успел повидать мир и даже побывать в Вест-Индии, а еще прошел через горнило войны и своей шпагой завоевал право командовать полком. Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что цесаревич не так уж сильно ошибался, предполагая потуги своего новоявленного друга. Де Вержи не был бы французом, если бы не попытался добиться благосклонности веселой и весьма влиятельной вдовы. И только потерпев неудачу в варианте, который считал беспроигрышным, обратил свои усилия на Николая. Признаться, без особого энтузиазма, но неожиданно удачно. – Ты не прав, Гастон. Тетушка, может, и не благоволит иноземцам, но всегда готова учиться у европейцев. Впрочем, как и у выходцев с Востока. Она вообще говорит, что не имеет значения, где черпать знания, потому что они бесценны. И потом посмотри, как она одевается. Многое в ее туалете взято от европейцев. – Возможно, цесаревич. Но, признаться, у меня сложилось такое впечатление, что если она захочет, то может совершить что угодно. Сжечь Немецкую слободу, захватить трон. И клянусь, у нее для этого есть все. Популярность в народе, преданность стрельцов, круглый год находящихся на службе и подчиняющихся ее свекру… – Гастон, – резко оборвал друга Николай, – тетка Ирина была близкой подругой моей матушки. И когда та умерла, давая жизнь мне, заменила ее. Заменила полностью. Она вскормила меня своей грудью, потеряв в то же время своего первенца. Именно она была моей кормилицей, пусть я того самолично и не помню. И еще. Об этом никто не говорит. Батюшка и тетушка запрещают о том поминать. А теперь и я запрещу говорить тебе. Четыре года назад я заболел черной оспой. Да-да, не смотри на меня так. Все знали, что я болен, но чем именно, никому не говорилось, чтобы не было паники. О том знали только четверо. Тетушка сама, добровольно, отправилась со мной в карантин. Потому что мне было страшно, и я просил ее не оставлять меня. И это-то я помню отлично. Помню, как мне было плохо, как я изнывал от болезни и страха. Помню, как она, презирая болезнь, прижимала меня к своей груди и успокаивала. И если на моем теле осталось лишь несколько небольших отметин, то это только ее молитвами. – Но-о… – удивленно протянул француз. – Хворь обошла ее стороной, – подняв руку, остановил его Николай. – Но не это главное. Ты пока только клянешься мне в дружбе или искренне хочешь стать другом. Она же однажды уже сделала шаг, чтобы ради меня принять мучительную и страшную смерть. Вспомни этот наш разговор, когда в следующий раз захочешь сделать намек, подобный сегодняшнему. – Николай Дмитриевич, поверь, я… – Гастон, – чуть возвысив голос и метнув в собеседника бешеный взгляд, буквально прорычал подросток. – Сначала выслушай, Николя, – вовсе не собирался отступать де Вержи. – Говори, – медленно кивая, выдавил из себя цесаревич, похожий на грозовую тучу. – Я завел этот разговор, вовсе не желая очернить имя великой княгини. Я просто озвучил то простое обстоятельство, что ты фактически один. Ты готовишь себя к великим свершениям, хочешь начать коренные реформы, но у тебя нет соратников. Если ты захочешь править так, как правит твой батюшка, тогда все в порядке. Ты унаследуешь власть, займешь московский престол и продолжишь дело своих предков. Московия же останется все тем же болотом. – Ты сейчас говоришь о Русском царстве, Гастон. – Я знаю, о чем я говорю, цесаревич, – продолжал гнуть свое француз. – Сколько раз твои предки пытались устранить опасность, исходящую от Крымского ханства? И сколько раз в этом преуспели? А все потому, что прежняя армия, даже с полками нового строя, для этого не годится. Нужно создавать новую армию. Нужно строить флот и завоевывать право для русских купцов торговать на берегах Русского моря. С кем ты это собираешься делать? С боярами, которые не желают поднять с лавок свои седалища? Да если бы не твой батюшка со своим запретом на деревянное строительство в Москве, то она и сегодня бы ничем не походила на европейские города. – Так о чем ты толкуешь? Где мне брать соратников? – ничего не понимая, заинтересованно спросил Николай. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=25022709&lfrom=196351992) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Сноски 1 Пятая деньга – двадцатипроцентный налог на прибыль. (Здесь и далее примеч. авт.) 2 Яик – современная река Урал. 3 Выкрест – перешедший в православие из другой веры. 4 Коллегиум – иезуитское (либо созданное по его образцу) закрытое среднее учебное заведение. Были бесплатными, предназначались для обучения молодежи с духовным уклоном. Образование, полученное в коллегиуме, считалось довольно престижным, поэтому в первую очередь там проходили обучение дворяне. Таким образом, иезуиты принимали активное и серьезное участие в воспитании аристократической элиты стран.